В фильме С А. Герасимова «Лев Толстой» (1984) есть такой эпизод, царь хочет закурить, достает папиросу, и человек, карикатурно похожий на Столыпина, ростом ниже царя, угодливо подносит спичку.
После выхода фильма прошло несколько лет, и фигура Столыпина получила иное освещение: о нем стали писать как о государственном деятеле, который лучше других выразил требование своего времени и сумел во плотить в жизнь свою программу. Кажется, ни о ком из деятелей царского режима последних лет его существования не высказывается столько противоречивых мнений, как о Столыпине. Даже фигура С. Ю. Витте, чья государственная деятельность была продолжительней и, можно сказать, плодотворней, не вызывает столько споров. Может быть, дело в том, что Столыпин был последним крупным государственным деятелем царско го режима. По существу, был его последним шансом.
Между тем биографических работ о Столыпине мало. Не имея в своем распоряжении фактических данных, широкая общественность создает вокруг этой личности легенды — на смену одним приходят другие.
СЕРЕБРЯНЫЙ ОРЕЛ НА КРАСНО-ГОЛУБОМ ПОЛЕ
Петр Аркадьевич Столыпин принадлежал к старинному дворянскому роду, известному с XVI в Род сильно разветвился, владея многочисленными поместьями в разных губерниях. Родоначальником его трех наиболее известных линий стал Алексей Столыпин (1748—1810) Старшую ветвь представлял сенатор Аркадий Алексеевич, друг М М Сперанского. Его старший сын Николай был дипломатом. Средний сын Алексей, проживший недолгую жизнь, дружил с М. Ю. Лермонтовым, был его секундантом на двух дуэлях. Младший сын Дмитрий (1818—1893) служил в гвардии, затем вышел в отставку и долго жил за границей, где увлекся философией О. Конта. Вернувшись в Россию, он решил заняться устройством крестьянского быта — поселился в имении и вступил в должность непременного члена Вольского уездного по крестьянским делам присутствия. Но мужики плохо слушались философа, и он нашел корень зла в крестьянской общине, где «личность пригнетена, порядки некрасивы».
Среднюю ветвь рода представляла Елизавета Алексеевна Арсеньева (урожденная Столыпина) — бабушка Лермонтова. За исключением Алексея Аркадьевича, мало кто из Столыпиных любил знаменитого отпрыска своего рода. Все жаловались на его трудный характер. Одна из тетушек упорно, до самой смерти отказывалась прочесть хотя бы строчку из сочинений «этого невыносимого мальчишки».
Младшим братом Аркадия и Елизаветы был Дмитрий, участник Аустерлицкого сражения. В 20 е годы XIX в. генерал-майор Д. А. Столыпин служил на Юге и был в хороших отношениях с П. И. Пестелем. Декабристы предполагали ввести в состав Временного правительства братьев Аркадия и Дмитрия Столыпиных Но восстание было разгромлено, и начались аресты. В это время Д. А. Столыпин скоропостижно умер в своем имении Средниково, под Москвой.
Его сын Аркадий тоже был военным. Он участвовал в Крымской войне, во время которой стал адъютантом командующего армией князя М. Д. Горчакова, своего будущего тестя. В русско-турецкой войне 1877— 1878 гг. А. Д. Столыпин участвовал уже в генеральском чине. В последующие годы он занимал ряд должностей в Военном министерстве. Последней из них была должность коменданта Кремлевского дворца.
Интересы А. Д. Столыпина не замыкались на военном деле. Он сочинял музыку, играл на скрипке, увлекался скульптурой, интересовался богословием и историей (его перу принадлежит «История России для народного и солдатского чтения»). Ни одно из этих увлечений не переросло рамки дилетантства. Аркадий Дмитриевич не отличался сосредоточенностью и целеустремленностью. Это был большой жизнелюб, бонвиван и картежник. Однажды, когда игра шла по-крупному, а удача была всецело на стороне Аркадия Дмитриевича, он выиграл имение Колноберже, недалеко от Ковно. Оно настолько понравилось его семейству, что Столыпины обосновались в нем на долгие годы. Средниково было продано.
Наталья Михайловна, жена А. Д. Столыпина, умная и образованная женщина, была знакома со многими выдающимися людьми. Однажды, еще до замужества, на заграничном курорте ее подруги были шокированы тем, что она долго гуляла по парку с каким-то плохо одетым человеком странного вида. Пришлось объяснить, что это Гоголь. Наталья Михайловна умерла в 1889 г., на 10 лет раньше своего мужа. Сыновья Петр и Александр унаследовали имения и родовой герб: «В щите, имеющем в верхней половине красное поле, а в нижней голубое, изображен одноглавый серебряный орел, держащий в правой лапе свившегося змея, а в левой — серебряную подкову с золотым крестом. Щит держат два единорога. Под щитом девиз: «Deo spes mea» («Укрепи меня, Господи»).
ПОМЕЩИК ИЗ КОВЕНСКОИ ГУБЕРНИИ
П. А. Столыпин родился 2 апреля 1862 г. в Дрездене, куда его мать ездила к родственникам. Детство и раннюю юность он провел в основном в Литве. Летом семья жила в Колноберже (ныне Kalnaberze, Каунасскоий уезд, Литва)
или выезжала в Швейцарию. Когда детям пришла пора учиться, купили дом в Вильне (ныне ул. Швянто Стяпоно, 30, Вильнюс, Литва). Виленскую гимназию Столыпин и окончил. В 1881 г. он поступил на физико-математический факультет Петербургского университета.
Кроме физики и математики, здесь преподавались химия, геология, ботаника, зоология и агрономия. Три последние среди названных наук особенно привлекали Столыпина. Однажды на экзамене у Д. И. Менделеева он попал в сложное положение. Профессор стал задавать дополнительные вопросы, Столыпин отвечал, но Менделеев не унимался, и экзамен уже перешел в ученый диспут, когда великий химик спохватился: «Боже мой, что же я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно».
В отличие от отца, П. А. Столыпин не имел музыкального слуха, но литературу и живопись любил, отличаясь, правда, несколько старомодным вкусом. Ему нравилась проза И. С. Тургенева, поэзия А. К. Толстого и А. Н. Апухтина. С последним он был в дружеских отношениях, и на петербургской квартире Столыпина Апухтин нередко читал свои новые стихи. Петр Аркадьевич и сам был неплохим рассказчиком и сочинителем. Его дочери приходили в восторг от сказок о «девочке с двумя носиками» и о приключениях в «круглом доме», сочиняемых экспромтом каждый вечер. Сам Столыпин не придавал большого значения своим литературным дарованиям.
Внешне отец и сын Столыпины были очень схожи. Как и отец, П. А. Столыпин был высок, подтянут и подвижен. Но их привычки и жизненный уклад сильно отличались. П. А. Столыпин не курил, почти не употреблял спиртного и редко играл в карты. Он рано женился, оказавшись чуть ли не единственным женатым студентом в университете. Ольга Борисовна, жена П. А Столыпина, прежде была невестой его старшего брата, убитого на дуэли. С убийцей своего брата стрелялся и П. А. Столыпин, получив ранение в правую руку, которая с тех пор плохо действовала.
Тесть Столыпина Б. А. Нейгардт, почетный опекун Московского присутствия Опекунского совета учреждений императрицы Марии, был отцом многочисленного семейства. Впоследствии клан Нейгардтов сыграл важную роль в карьере Столыпина. Молодые супруги мечтали о сыне, а на свет одна за другой появлялись девочки. Шестым, последним, ребенком оказался мальчик.
В литературе тех лет часто противопоставлялось мятежное поколение, сформировавшееся в 60-е годы, и законопослушное, практичное поколение 80-х годов. Столыпин был типичным «восьмидесятником». Он никогда не имел недоразумений с полицией, а по окончании университета избрал чиновничью карьеру, поступив на службу в Министерство государственных имуществ. В 1888 г. его имя впервые попало в «Адрес-календарь». К этому времени он имел очень скромный чин коллежского секретаря и занимал должность помощника столоначальника.
В Министерстве государственных имуществ положение Столыпина было рутинным, и в 1889 г. он перешел в МВД, получив назначение ковенским уездным предводителем дворянства. В Ковенской губернии, в этническом отношении довольно пестрой, среди помещиков преобладали поляки, среди крестьян — литовцы. В ту пору Литва почти не знала хуторов. Крестьяне жили в деревнях, а их земли были разбиты на чересполосные участки. Земельных переделов не было.
Семья жила в Ковно (ныне Каунас, Литва) или в Колноберже. Столыпин занимался своим имением, на время расставшись с мечтой о карьере. Позднее, уже оказавшись в должности губернатора, он однажды улучил момент, чтобы заехать в Колноберже. Увидев его за хозяйственными занятиями, один из соседей заметил, что «не губернаторское это дело». «Не губернаторское, а помещичье, значит, важное и нужное», — отвечал Столыпин.
Семья владела и другими поместьями — в Нижегородской, Казанской, Пензенской и Саратовской губерниях. Но дети не хотели знать никаких других имений, кроме Колноберже. Раз в год, в одиночку. Столыпин объезжал свои владения. Как настоящий семьянин, он тяготился разлукой с близкими, а потому не задерживался в таких поездках. Самое дальнее из своих поместий, саратовское, он в конце концов продал.
В Ковенской губернии у Столыпина было еще одно имение, на границе с Германией. Дороги российские всегда были плохи, а потому самый удобный путь в это имение пролегал через Пруссию. Именно в этих «заграничных» путешествиях Столыпин познакомился с хуторами. Возвращаясь домой, он с восхищением рассказывал об образцовых немецких хуторах. (см. Культ Карго)
ГУБЕРНАТОР
В 1899 г. Столыпин был назначен ковенским губернским предводителем дворянства, а в 1902 г., неожиданно для себя, — гродненским губернатором. Его выдвинул министр внутренних дел В. К. Плеве, старавшийся замещать губернаторские должности местными землевладельцами. В Гродно Столыпин пробыл всего 10 месяцев. В это время по всем губерниям были созваны местные комитеты о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Председательствуя на заседаниях Гродненского комитета, Столыпин впервые публично изложил свои взгляды.
16 июля 1902 г., открывая заседания комитета, Столыпин перечислил те факторы, которые он считал первостепенными в деле подъема сельского хозяйства Среди них на первое место он поставил уничтожение чересполосности крестьянских земель и расселение крестьян на хутора. При этом губернатор подчеркнул, что не следует цепляться за «установившиеся, веками освященные способы правопользования землею, раз эти способы ведут к сохранению, хотя бы, например, трехпольной системы хозяйства, ...так как они выразятся в конце концов экономическим крахом и полным разорением страны». Вслед за этими замечательными по проницательности словами последовала еще одна тирада, которая, как казалось Столыпину, логически была связана с предыдущей. «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент наступления ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собою, — это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслимы ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельною собственностью». Иными словами, народ темен, пользы своей не разумеет, а потому следует улучшать его быт, не спрашивая о том его мнения. Это убеждение Столыпин пронес через всю свою государственную деятельность.
Важным фактором подъема земледелия Столыпин считал также развитие мелиоративного кредита (так назывался кредит на всякие сельскохозяйственные улучшения). Он был против «излишней централизации» этого дела, считая, что на местах люди лучше разберутся, какие виды улучшений наиболее перспективны в данной местности. Коснувшись рабочего вопроса, Столыпин высказался за широкое развитие социального страхования, рассматривая его как «предохранительный клапан» против распространения социалистических идей.
Один из помещиков, князь А. К. Святополк-Четвертинский, позволил себе высказать такую мысль: «Для работника в имениях или крестьянина, обрабатывающего свою землю, нужен физический труд и способность к нему, а не образование. Образование должно быть доступно обеспеченным классам, но не массе, нравственные взгляды которой таковы, что... с расширением доступа в школы она, несомненно, будет стремиться к государственному перевороту, социальной революции и анархии». Губернатор сразу же возразил: «Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя. Образование народа, правильно и разумно поставленное, никогда не поведет его к анархии... Общее образование в Германии должно служить идеалом для многих культурных стран». Особое внимание Столыпин советовал уделить подтягиванию женского образования и насаждению сельскохозяйственных знании.
Некоторые члены комитета подняли вопросы о реформе волости и введении земства в западных губерниях, но Столыпин решительно пресек попытки начать обсуждение этих тем. Он заявил, что «вопросы о нуждах сельскохозяйственной промышленности с вопросом о введении земской реформы не имеют тесной, непосредственной и, так сказать, органической связи». Губернатор предупредил, что «всякий вопрос, связанный с политическими соображениями, им, по праву председателя, будет снят с очереди». Стараясь поставить работу комитета в жестко ограниченные рамки, Столыпин выполнял волю своего патрона, министра внутренних дел В. К. Плеве Однако, по-видимому, он и сам в те времена смотрел на аграрный вопрос весьма узко. В дальнейшем, как мы увидим, Столыпин признал проблемы местного самоуправления и крестьянских прав как часть аграрного вопроса.
В 1903 г. Столыпин был назначен саратовским губернатором. Переезжая на новое место, дети смотрели на Россию, как на незнакомую страну. Пожалуй, и сам Столыпин отчасти чувствовал себя «иностранцем». Вся его прежняя жизнь — а ему было уже за 40, — была связана с Западным краем и с Петербургом. В коренной России бывал он едва ли чаще, чем в Германии. Российскую деревню он знал недостаточно.
Чтобы освоиться в малознакомой стране, требовалось время, а его оказалось в обрез. В 1904 г. началась война с Японией. Старшая дочь Столыпина однажды спросила, почему не видно того воодушевления как в 1812 г. «Как может мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю в неведомых ему краях? — сказал отец, имея в виду Порт-Артур, арендованный у Китая. — Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным порывом». Этот разговор состоялся незадолго до отправки из Саратова на Дальний Восток отряда Красного Креста. На обеде в честь этого события губернатор говорил о том, что «каждый сын России обязан, по зову своего царя, встать на защиту Родины от всякого посягательства на величие и честь ее». Речь имела шумный успех, барышни и дамы прослезились. «Мне самому кажется, что сказал я неплохо, — говорил потом Столыпин. — Не понимаю, как это вышло: я ведь всегда считал себя косноязычным и не решался произносить больших речей». Так Столыпин открыл у себя ораторский талант. Одновременно обнаружилось, что можно иметь успех, даже если говоришь не совсем то, что думаешь.
Вслед за войной пришла революция. Забастовки, митинги и демонстрации начались в Саратове и других городах губернии. Столыпин попытался сплотить всех противников революции, от черносотенного епископа Гермогена до умеренно-либеральных земцев. Было собрано около 60 тыс. рублей, губернский город разбили на три части, в каждой из которых открыли «народные клубы», ставшие центрами черносотенной пропаганды и опорными пунктами для черносотенных дружин. Всякий раз, когда в городе начинались демонстрации, черносотенные устраивали контрдемонстроции. Каждый нес корзину с камнями, а во главе колонны шли самые дюжие молодцы. Получая камни из задних рядов, они беспрерывно швыряли их в демонстрантов. Руками черносотенцев, стараясь не прибегать к помощи войск, Столыпин боролся с революционным движением в Саратове.
Но отношения с черносотенцами у Столыпина не всегда ладились. Черносотенная агитация «Братского листка», издававшегося под покровительством епископа, перешла все допустимые пределы даже с точки зрения губернатора, и он задержал распространение нескольких номеров газеты. В момент наивысшего подъема революции черносотенцев оказалось недостаточно, и пришлось использовать войска 16 декабря 1905 г. они разогнали митинг, убив 8 человек. 18 декабри полиции арестовала членов Саратовского Совета рабочих депутатов.
Такой же тактики Столыпин придерживался и в других городах губернии. На всю Россию стал известен инцидент в Балашове. В местной гостинице собрались забастовавшие медики. Толпа черносотенцев окружила гостиницу и стала выламывать ворота. Неизвестно, что произошло бы далее, если бы не присутствие в городе губернатора. По его распоряжению казаки образовали живой коридор, по которому стали выходить осажденные. Но погромщики перебрасывали камни через казаков. а те вдруг обрушили нагайки на земских служащих. Один камень полетел и в губернатора. Это, надо думать, не входило в первоначальный замысел.
Летом 1905 г. Саратовская губерния стала одним из главных очагов крестьянского движения. В сопровождении казаков Столыпин разъезжал по мятежным деревням. Против крестьян он не стеснялся в использовании войск. Производились повальные обыски и аресты. Чтобы выявить излишки ржи, предположительно захваченные у помещиков. Столыпин составил таблицу, которая показывала соотношение между посевной площадью и величиной урожая. Так пригодились университетские познания в области математики.
Выступая на сельских сходах, губернатор употреблял много бранных слов, грозил Сибирью, каторгой и казаками, сурово пресекал возражения. Возможно, не всегда такие выступления были безопасны для самого Столыпина. В этой связи биографы и мемуаристы приводят немало рассказов о его личном мужестве. Передаваясь из уст в уста, некоторые из этих рассказов превратились в легенды Один из почитателей Столыпина. В. В. Шульгин, например, пишет, как однажды губернатор оказался без охраны перед лицом взволнованного схода, и «дюжин парень пошел на него с дубиной. Не растерявшись, Столыпин бросил ему шинель «Подержи!» — буян опешил, послушно подхватил шинель и выронил дубину». Шульгин не присутствовал при этом эпизоде. Как, впрочем, и М. П. Бок, старшая дочь Столыпина. Но она слышала рассказ из уст отца, по свежим следам события. «Из толпы выделился какой то парень с крайне возбужденным и далеко не доброжелательным видом и направился прямо на моего отца... Он нагло поднял голову и глядя прямо и лицо отца, собирался говорить, как вдруг услыхал спокойный и повелительный голос отца: «Подержи мою шинель».
Дубины, значит, не было человек хотел что-то сказать, а Столыпин, не пожелав выслушать, бросил ему шинель. В другой раз, как рассказывали, Столыпин, явившись в село, недавно бунтовавшее, ударом ноги выбил поднесенные ему хлеб-соль.
«В настоящее время, — докладывал царю 6 августа 1905 г товарищ министра внутренних, дел Д.Ф. Трепов, — в Саратовской губернии благодаря энергии, полной распорядительности и весьма умелым действиям губернатора, камергера двора вашего императорского величества Столыпина порядок восстановлен». В августе 1905 г., в разгар полевых работ, спад крестьянского движения наблюдался по всей России.
Осенью волнения возобновились с невиданной ранее силой. По-видимому, Столыпин не справлялся с положением, поскольку на помощь ему был командирован генерал-адъютант В. В. Сахаров, бывший военный министр. Столыпин принял гостя вполне любезно, хотя не был доволен тем, что у него появился соправитель. Вскоре Сахаров отправился в карательную экспедицию. По возвращении из нее, в конце ноября 1905 г., он был застрелен посетительницей, явившейся к нему на прием. Вместо Сахарова прибыл генерал-адъютант К. К. Максимович, разъезжавший по Саратовской и Пензенской губерниям до начала 1906 г. Отчасти, возможно, потому, что в критический период революции карательными экспедициями руководили генерал-адъютанты, а Столыпин оказался как бы в стороне, он прослыл либеральным губернатором. Крестьянское же движение, то затухая, то разгораясь, продолжалось и после отъезда из губернии Максимовича и Столыпина.
НА ВЕРШИНЕ ВЛАСТИ
В докладах царю Столыпин утверждал, что главной причиной аграрных беспорядков является стремление крестьян получить землю в собственность. Если крестьяне станут мелкими собственниками, они перестанут бунтовать. Кроме того, ставился вопрос о передаче крестьянам части государственных земель.
Вряд ли, однако, эти доклады сыграли важную роль в выдвижении Столыпина на пост министра внутренних дел. Молодой губернатор, малоизвестный в столице, неожиданно взлетел на ключевой в российской администрации пост. Какие пружины при этом действовали, до сих пор не вполне ясно.
Впервые его кандидатура обсуждалась в октябре 1905 г. на совещании С. Ю. Витте с «общественными деятелями». Обер-прокурор Синода князь А. Д. Оболенский, родственник Столыпина, предложил его но пост министра внутренних дел, стараясь вывести переговоры из тупика. Но Витте не хотел видеть на этом посту никого другого, кроме П. Н. Дурново, общественные же деятели мало что знали о Столыпине.
Вторично вопрос о Столыпине встал в апреле 1906 г. когда уходило в отставку правительство Витте. Американская исследовательница М. Конрой считает, что своим назначением Столыпин во многом был обязан своему шурину Д. Б. Нейгардту, удаленному с поста одесского градоначальника (в связи с еврейским погромом), но сохранившему влияние при дворе. Предположение вполне резонное, хотя думается, что больше всего Столыпин был обязан Д. Ф. Трепову, который был переведен с поста товарища министра внутренних дел на скромную должность дворцового коменданта и неожиданно приобрел огромное влияние на царя. С этого времеин Трепов стал разыгрывать глубокомысленные и многоходовые комбинации, словно играл в шахматы с общественным мнением. Замена непосредственно перед созывом Думы либерального премьера Витте на реакцнонного И. Л. Горемыкина была вызовом общественному мнению. И чтобы вместе с тем его озадачить, было решено заменить прямолинейного карателя Дурново на более либерального министра. Выбор пал на Столыпина, которого назначили министром внутренних дел 26 апреля 1906, ему было доверено прокладывать политический курс в новых исторических условиях.
«Достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой попечительную руку Провидения» — вспоминал товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский. И действительно, Столыпину сразу же повезло на его новом посту. Разгорелся конфликт между правительством и Думой, и в этом конфликте Столыпин сумел выгодно отличиться на фоне других министров.
Министры не любили ходить в Думу. Они привыкли к чинным заседаниям в Государственном совете и Сенате, где сияли золотом мундиры и ордена. В Думе все было иначе: здесь хаотически смешивались сюртуки, пиджаки, рабочие косоворотки, крестьянские рубахи, священнические рясы, в зале было шумно, с мест раз давались выкрики, а когда на трибуне появлялся кто-то из особо одиозных членов правительства, начинался невообразимый гвалт — это теперь называлось новомодным словом «обструкция». С точки зрения министров, Дума представляла из себя безобразное зрелище. «Если первые дни кадеты, имевшие в Думе значительное число голосов, ...и сумели придать собраниям некоторое благообразие, а торжественный Муромцев даже и напыщенность. — писал Крыжановскнй. — то этот тон быстро поблек после первых же успехов Аладьина, Онипки и их товарищей, явно показавших, что элементы правового строя тонут в Думе и революционных и анархических». Из всех министров не терялся в Думе только Столыпин, за два года в Саратовской губернии познавший, что такое стихия вышедшего из повиновения многотысячного крестьянского схода. Выступая в Думе. Столыпин говорил твердо и корректно, хладнокровно отвечай на выпады. Это не очень нравилось Думе, зато нравилось царю, которого раздражала беспомощность его министров.
При посредничестве Крыжановского Столыпин завязал негласные контакты с председателем Думы С. А . Муромцевым. Состоялась встреча Столыпина с лидером кадетов П. Н. Милюковым. В либеральных кругах создалось впечатление, что Столыпин благосклонно относится к такому варианту, который предусматривал создание думского министерства с сохранением за Столыпиным его портфеля. Очень трудно провести ту черту, до которой эти переговоры велись с исследовательской полью, а после стали прикрытием подготовки к роспуску Думы. В конце концов Столыпин обнаружил то же самое несколько наивное и неуклюжее коварство, как и и балашовском инциденте. Однажды и пятницу вечером (дело было уже в июле) он позвонил Муромце ну и сказал, что в понедельник он выступит в Думе. А в воскресенье Дума была распущена.
В это же время еще более интенсивные переговоры велись с правым дворянством. В мае 1906 г. собрался первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он был созван при содействии правительства, представители которого (В. И. Гурко, А. И. Лыкошин) участвовали в заседаниях. С докладом по аграрному вопросу выступил чиновник МВД Д. И. Пестржецкий. Он резко критиковал популярные в Думе предложения о принудительном отчуждении частновладельческих земель. Отдельные случаи крестьянского малоземелья, говорилось в докладе, могут быть ликвидированы путем покупки земли через Крестьянский банк или переселения ни окраины. Необходимо принять меры, подчеркивалось далее, к улучшению крестьянского землепользования, включая переход от общинной к личной собственности, расселение крупных деревень, создание хуторов. «Следует отрешиться от мысли, — говорилось в докладе, — что когда наступит время к переходу к иной, более культурной системе хозяйства, то крестьяне перейдут к ней по собственной инициативе. Во всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства происходил, при сильном давлении сверху». Подобные мысли Столыпин высказывал еще в Гродно.
Настроение прибывших на съезд дворян не было единодушным. Некоторые из них были настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать уступки в земельном вопросе. Но большинство было категорически против того, чтобы «делать подарки и приносить жертвы». Немало резких слов было сказано о крестьянской общине «Уничтожение общины было бы благодетельным шагом для крестьянства», — говорил К. Н. Гримм. Нападки на общину в какой-то мере были лишь тактическим приемом правого дворянства, отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились все беды свалить на общину. Вместе с тем о период революции община сильно досадила помещикам крестьяне шли громить помещичьи усадьбы «всем миром», имея в общине готовую организацию для борьбы. Даже в мирное время помещик чувствовал себя увереннее, когда имел дело с отдельными крестьянами, а не со всем обществом.
Вопрос о хуторах и отрубах не вызвал больших прений. Сами по себе хутора и отруба мало интересовали дворянских представителей Главные их заботы сводились к тому, чтобы «закрыть» вопрос о крестьянском малоземелье и избавиться от общины. Правительство предложило раздробить ее при помощи хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось.
На съезде был избран постоянно действующи Совет объединенного дворянства. Во время частных переговоров со Столыпиным он обещал поддержку правительства на следующих условиях 1) роспуск Думы; 2) введение «скорорешительных судов»; 3) прекращение переговоров с буржуазно-либеральными деятелями о вхождении их в правительство; 4) изменение избирательного закона. I Дума была распущена 8 июля 1906 г. Соглашение правительства с представителями поместного дворянства постепенно исполнялось, и налицо была определенная консолидация контрреволюционных сил, чему немало содействовал министр внутренних дел.
Это было замечено в верхах, где Трепов продолжал свои комбинации. Роспуск Думы был новым вызовом общественному мнению. Чтобы еще раз сбить его с толку, потребовалась замена крайне непопулярного Горемыкина на какую-нибудь не столь одиозную фигуру. 8 же июля 1906 Председателем Совета министров стал Столыпин, сохранивший за собой пост министра внутренних дел. Вполне возможно, что дальнейшие замыслы дворцового коменданта предусматривали размен фигуры Столыпина. Но в сентябре Д. Ф. Трепов умер.
Новый премьер не имел свободы выбора при формировании кабинета. Из прежнего состава правительства он удалил лишь таких реакционеров, как А. С. Стишкинский и князь А. А. Ширинский-Шихматов, в основном же правительство осталось горемыкинским. Не все его члены были единомышленниками Столыпина. Министр финансов В. Н. Коковцов, опытный государственный деятель и второе по значению лицо о кабинете, не скрывал скептического отношения к аграрным начинаниям Столыпина и жалел на них денег.
В оппозиции иногда оказывался и главноуправляющий землеустройством и земледелием князь Б. А. Васильчиков. Министр юстиции И. Г. Щегловитов обычно поддерживал Столыпина, но лишь компрометировал его начинания, поскольку был непопулярной личностью (он выступал за ликвидацию принципа несменяемости судей и за их полное подчинение Министерству юстиции, при нем наметилось сближение органов юстиции и полиции). Пост обер-прокурора Синода, оставленный Ширинскнм-Шихматовым, долго был вакантным. Столыпин хотел назначить сюда своего родственника А. Д .Оболенского, но князь был личным другом Витте, и царь отверг эту кандидатуру. Тогда министр иностранных дел А. П. Извольский предложил своего брата, и И. П. Извольский, прежде никогда не касавшийся церковного управления, получил это назначение. Так, по-родственному, решались в России многие дела.
Драматические события середины 1906 г. показали, что правительство по-прежнему на первый план ставит борьбу с революционным движением. 12 августа 1906 г. к министерской даче на Аптекарском острове подкатило ландо с двумя жандармскими офицерами и одним человеком в штатском. Опытный швейцар сразу заметил у офицеров несоответствие в форме. Вызвали подозрение и портфели, которые бережно держали все трое. Однако швейцару не удалось их остановить. Вбежав в переднюю, они натолкнулись на генерала, ведавшего охраной. Тогда они швырнули портфели, и взрывом мгновенно разметало дачу.
В приемной министра в это время собралось много посетителей, поэтому число жертв оказалось очень большим. Убито было 27 человек, в том числе три террориста (Э. Забельшанский. И. М. Тупунков и Н. И. Иванов), принадлежавшие к одной из максималистских групп, отколовшихся от партии эсеров. Среди раненых оказались трехлетний сын Столыпина и 14-летнни дочь. Сын вскоре поправился, у дочери же были раздроблены ноги, и она года два не могла ходить. Единственной комнатой, которая не пострадала, был кабинет Столыпина, где он в момент взрыва и находился.
Покушение еще более укрепило престиж Столыпина в правящих кругах. По предложению царя он переехал вместе с семьей в Зимний дворец, охранявшийся более надежно. Сам Столыпин очень изменился. Когда ему говорили, что раньше он вроде бы рассуждал иначе, он отвечал: «Да, это было до бомбы Аптекарского острова, а теперь я стал другим человеком».
19 августа 1906 г. в чрезвычайном порядке, по 87-й статье Основных законов, был принят указ о военно-полевых судах. Согласно указу, рассмотрению этих судов, состоявших из строевых офицеров, подлежали такие дела, когда совершение «преступного деяния» являлось «настолько очевидным», что не представлялось надобности в его расследовании.
Судопроизводство должно было завершиться в пределах 48 часов, а приговор по распоряжению командующего округом исполнялся в 24 часа.
Широкомасштабное применение этого закона началось сразу же после его опубликования. Правда, иногда царская «скорострельная юстиция» давала осечку. Командующий войсками Казанского военного округа генерал И. А. Карасс не утвердил ни одного смертного приговора. Он говорил, что не хочет на старости лет пятнать себя кровью. Другие генералы смотрели на дело гораздо проще. Командующий войсками Одесскою военного округа генерал А. В. Каульбарс однажды подписал смертный приговор двум юношам, которые даже не были на том месте, где было совершено то, за что их судили. Потом нашли настоящих виновников — и тоже расстреляли. А. С. Изгоев, один из первых биографов Столыпина, писал, что в его времена «ценность человеческой жизни, никогда в России высоко не стоявшая, упала еще значительно ниже».
Официальных сведений о числе жертв военно-полевых судов нет. По подсчетам исследователей, за восемь месяцев (с августа 1906 г. по апрель 1907 г. ) они вынесли смертные приговоры 1102 человекам. Согласно закону, указы, принятые по 87-й статье, должны были вноситься и Думу не позднее двух месяцев после ее созыва. II Дума собралась 20 февраля 1907 г. Правительство понимало, что она отклонит указ о военно-полевых судах едва ли не в тот же день, когда он будет внесен. Поэтому указ не был внесен и автоматически потерял силу 20 апреля 1907 г. Казни, однако, не прекратились, поскольку продолжали действовать военно-окружные суды. (Эта модель и практика найдет свое дальнейшее развитие в советских Тройках)
В ноябре 1907 г. тверской земец и член кадетской партии Ф. И. Родичев, выступая в Думе, употребил выражение «столыпинские галстуки». Родичев был темпераментным оратором, и эти два слова вылетели у него наверное, неожиданно для него самого. Но Столыпин, уязвленный до глубины души, немедленно послал к нему секундантов. Это был беспрецедентный для главы правительства шаг. Кадеты, не желавшие большого скандала, заставили Родичева извиниться перед Столыпиным. Но выражение «столыпинские галстуки» попало в газеты, стало передаваться из уст в уста и прочно пошло в историю.
Большинство мемуаристов и историков не считают Столыпина «генератором идей». Но мы помним, что он имел достаточно твердые взгляды относительно общины, хуторов-отрубов и способов их насаждения. Это составляло стержень его аграрной программы. Кроме того, Столыпин был сторонником серьезных мер по распространению начального образования. Оказавшись во главе правительства, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты, которые, действительно, давно были уже разработаны, но лежали бел движения вследствие бюрократическом привычки откладывать любое крупное дело. В итоге Столыпину удалось составить более или менее целостную программу умеренных преобразований. Реформистская деятельность правительства, заглохшая после отставки Витте, вновь оживилась. В отличие от Дурново и Горемыкина Столыпин стремился не только подавить революцию при помощи репрессий, но и снять ее с повестки дня путем реформ, имевших целью в угодном для правительства и правящих кругов духе разрешить основные вопросы, поставленные революцией.
24 августа 1906 г правительство опубликовало декларацию, в которой пыталось оправдать свою политику массовых репрессий и возвещало о намерении провести важные социальнополитические реформы. Подробнее преобразовательная программа была изложена Столыпиным во 2 Думе 6 марта 1907 г. Некоторые мероприятия правительство начало проводить, не дожидаясь созыва Думы. 27 августа 1906 г. по 87-и статье был принят указ о передаче Крестьянскому банку для продажи крестьянам части казенных земель. 5 октября последовал указ об отмене некоторых ограничений в правах крестьян. Этим указом были окончательно отменены подушная подать и круговая порука, сняты некоторые ограничения свободы передвижения крестьян, избрания ими места жительства, отменен закон против семейных разделов, сделана попытка уменьшить произвол земских начальников и уездных властей, расширены права крестьян но земских выборах.
Указ 17 октября 1906 г конкретизировал принятый по инициативе Витте указ 17 апреля 1905 г. о веротерпимости. В новом указе были определены права и обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной церкви так и не простили Столыпину того, что старообрялцы получили определенный устав, а положение о православном приходе застряло в канцеляриях.
9 ноября 1906 г. был издан указ, имевший скромное название «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладении и Землепользования», позволявший выход из общины на отруба. В дальнейшем, дополненный и переработанный в III Думе, он стал действовать как закон 14 июня 1910 г. 29 мая 1911 г. был принят закон «О землеустройстве». Эти три акта и составили юридическую основу серии мероприятий, известных под названием «столыпинская аграрная реформа».
Взгляды на нее советских и зарубежных историков сильно различаются. Правительство Столыпина, писал С. М. Дубровский, сделало ставку на «крепкого хозяина» и, разрешив куплю-продажу надельной земли, «способствовало тому, чтобы эта земля перешла к крепким и сильным крестьянам».
Политика Столыпина, утверждал американский историк Дж. Токмаков, была направлена на «дальнейший подрыв глубоко укоренившихся феодальных уз и пробуждение инстинкта частной собственности, который в конце концов должен был создать буржуазное общество мелких фермеров. Это новое сельское общество стало бы основой реформированного государства, о создании которого думал Столыпин».
При всем различии этих оценок в них есть и сходство. Обе исходят из предположения, что первоочередной целью Столыпина было создание слоя фермеров. Наши историки считают, что этот слой должен был формироваться на основе кулацких хозяйств, западные — на основе всего крестьянства. Несомненно, «кусочек истины» есть и в тех, и в других рассуждениях. Ведь и легенды всегда основываются на чем-то реальном. Но если мы условились рассматривать жизнь и деятельность Столыпина «без легенд», то надо отказаться и от этих легенд.
Мы помним устойчивую, даже наследственную неприязнь Столыпина к крестьянской общине. Помним и тот наказ, который был дан ему дворянским съездом и с которым он не мог не считаться. «Уничтожьте общину!» — призывали дворяне. И Столыпин, всецело разделяя этот призыв, разрушение общины сделал первоочередной задачей своей реформы. Предполагалось, что первый ее этап, чересполосное укрепление наделов отдельными домохозяевами, нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне, имеющие земельные излишки против нормы, должны были заспешить с укреплением своих наделов и образовать группу, на которую правительство рассчитывало опереться. Столыпин говорил, что таким способом он хочет «вбить клин» в общину. После этого предполагалось приступить ко второму этапу —
разбивке всего деревенского надела на отруба или хутора. Последние считались идеальной формой землевладения, ибо крестьянам, рассредоточенным по хуторам, очень трудно было бы поднимать мятежи. «Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам». — писала М. П. Бок, явно со слов своего отца. Этот полицейский фундамент реформы нельзя упускать из виду.
Что же должно было появиться на месте разрушенной общины? Узкий слой сельских капиталистов, как полагают советские историки, или широкие массы процветающих фермеров, как считало старшее поколение западных историков? Увы, первое не предполагалось, а второе не получилось. Не получилось вследствие сохранения помещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и продажа земель через Крестьянский банк не решали проблему крестьянского малоземелья. Сосредоточения же земли в руках кулаков не хотело само правительство, ибо в результате этого должна была разориться масса крестьян. Не имея средств пропитания в деревне, они хлынули бы в город. Промышленность, до 1910 г. находившаяся в депрессии, не смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями (в условиях отсутствия рынка и капитализма, в условиях царизма и тотального регулирования). Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к своему указу, воспретив в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 г. По разным губерниям это составляло от 12 до 18 десятин. Установленный для «крепких хозяев» потолок был весьма низким. (Этот потолок обрекал на невозможность развития, капитализации, то есть обрекал на перманентное нищенство, и любой мелкий форсмажер приводил крестьянина гарантированно в рабство банку).
Для доказательства того, что указ 9 ноября 1906 г. был издан с целью возвысить и укрепить немногочисленную деревенскую верхушку, часто используется речь Столыпина в Думе, где он говорил о том, что правительство сделало «ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных». Эти слова обычно вырываются из контекста речи и подаются вне связи с теми обстоятельствами, при которых они были сказаны. (Другими словами это пустая демагогия расчитанная на лошков, не может быть крепкого хозяина на 15 гектарах, рентабельность начинается минимум со 150, и вообще не может быть фермерства без свободного рынка земли и хлеба, но свободный рынок это моментальная гибель как для царизма так и для социализма, доход и того и другого правящего класса получается за счет насильственного перераспределения благ, поэтому выбор тут очевиден, и советские правители окончили начатое царями, и за 70 лет окончательно уничтожили крестьянство как класс, как цивилизационный феномен).
5 декабря 1908 г., когда была произнесена эта речь, III Дума уже приняла законопроект в первом чтении. Шло постатейное обсуждение, и возник вопрос, признавать ли укрепляемые участки личной или семейной собственностью. Настроение думы заколебалось под воздействием многочисленных известим о том, что некоторые домохозяева пропивают укрепленные наделы и пускают по миру свои семейства. Но создание семейной собственности вместо общинной не устраивало Столыпина. Ибо большая семья напоминала ему общину. На месте разрушенной общины, полагал он, должен быть малипусенький абсолютно зависимый "собственник". Видя угрозу одному из основных положений своей реформы, Столыпин решил вмешаться в прения.
Пропивание наделов, доказывал он в своей речи, —это исключительное явление, удел «слабых». «Нельзя создавать общий закон ради исключительного уродливого явления, — подчеркивал Столыпин, — нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать его веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету. (Когда говорились эти слова, правительство уже само запроектировало такие «преграды», в виде железобетонной стены в виде правила о шести наделах, но Столыпин имел четкую задачу уничтожить любое объединение крестьян хоть в виде общины, хоть в виде семейной собственности. Нужно было оставить крестьянина опутанного зависимостями с мизерным наделом один на один с банком.) Для борьбы с уродливыми явлениями, продолжал Столыпии, надо создавать специальные законы, устанавливать опеку за расточительность, но при выработке общих законодательных мер надо «иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых». Заканчивая эту мысль, он выразил уверенность, что «таких сильных людей в России большинство».
Из всех этих обстоятельств отнюдь не вытекает, что «разумными и сильными» Столыпин считал лишь богатых крестьян, а «пьяными и слабыми» — всех остальных. Любители выпить есть среды всех социальных слоев, и именно этих людей клеймил в своей речи премьер-трезвенник. Крепкий работящий собственник, по замыслу Стодыпина, должен был формироваться на основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Считалось, что дух предприимчивости, освобожденный от стеснения со стороны общины и семьи, в короткое время способен преобразить даже весьма хилое хозяйство середняка. Каждый должен стать «кузнецом своего счастья». (слова Столыпина из той же речи), и каждый такой «кузнец» мог рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, ибо сколько нибудь значительной помощи со стороны на переустройство хозяйства не предполагалось (финансовое обеспечение реформы было ее слабым местом). Ставка делалась почти исключительно на «дух предприимчивости», что показывает, что и Столыпин, при всей своей практичности, волей или неволей бывал идеалистом, мягко говоря.
История шутит с идеалистами невеселые шутки, и в реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, который теперь можно продать. Огромное количество земель чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 г., например, было продано 60% площади укрепленных в этом году земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда оно возвращалась и мирской котел. Чаще же покупали землю зажиточные крестьяне, которые, кстати говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали и другие крестьяне-общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог помнить, где какие у него полосы. Но уже во втором поколении должна была начаться такая путаница, в котором не в силах был бы разобраться ни один суд. Нечто подобное, впрочем, однажды уже имело место. Досрочно выкупленные наделы (по реформе 1861 г.) одно время сильно нарушали единообразие землепользования в общине. Но потом они стали постепенно подравниваться. Поскольку столыпинская реформа не разрешила аграрного вопроса и земельное утеснение продолжало стремительно неуклонно возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти заглохшие, с 1912 г. снова пошли по восходящей.
Следует отрешиться от того наивного представлении, будто на хутора и отруба выходили «крепкие мужики», желавшие завести отдельное от общины хозяйство. Землеустроительные комиссии предпочитала не возиться с отдельными домохозяевами, а разбивали на хутора или отруба все селение. Чтобы добиться от крестьян согласия на такую разбивку, власти, случалось, прибегали к самым бесцеремонным мерам давления. Действительно крепкий хозяин мог долго ожидать, пока в соседней деревне выгонят на отруба всех бедняков.
Крестьянин сопротивлялся переходу на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый — на взгорках. Получив мизерный надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила соседу, оказавшемуся в низине. Только большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний урожай.
Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного, доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры, и преимущества их перед чересполосной системой хозяйства, по существу, не доказаны. «Нигде в мире не наблюдалось такого практического опыта, — пишет американский историк Дж. Ейни, — который бы показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрикультурный прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрикультуры фактически отрицают подобную причинно-следственную связь.. С 40-х годов XX в. в Западной Европе прилагались мощные усилия к объединению владений, но система открытых полей до сих пор широко распространена среди некоторых наиболее продуктивных хозяйств». (Современные западные историки довольно сдержанно оценивают столыпинскую аграрную реформу. Наши отечественные публицисты, шумно ее расхваливающие, повторяют концепции, которые господствовали в западной историографии два-три десятилетия тому назад.)
Между тем хутора и отруба рассматривались как единственное универсальное средство, способное поднять крестьянскую агрикультуру от Польши до Дальнего Востока, «от финских хладных скал до пламенной Тавриды». При этом подавлялись альтернативные способы поднятия агрикультуры, выдвинутые самой жизнью. Фактический запрет земельных переделов приостановил начавшийся с конца XIX в переход сельских обществ от устаревшей трехпольной системы к многопольным севооборотам. Задерживались и переходы на «широкие полосы», при помощи которых крестьяне боролись с чрезмерной чересполосицей и мелкополосицей.
Абстрактность замысла столыпинской аграрной реформы в значительной мере объяснялась тем, что ее сочиняли люди, не знавшие и не желавшие знать русскую деревню. За два года пребывания в Саратове Столыпин, конечно, не мог узнать ее достаточно глубоко. Ближайшим его сподвижником в проведении реформы был А. В. Кривошеин, в 1908 г. ставший главноуправляющим землеустройством и земледелием. Карьеру он начинал юрисконсультом Донецкой железной дороги, затем перешел в Переселенческое управление и стал петербургским чиновником. «Он был талантлив, энергичен, чрезвычайно импульсивен и обладал счастливой способностью улавливать, в какую сторону дует ветер», — вспоминал о нем А. А. Кофод, служивший под его началом Витте, считавший Кривошеина «величайшим карьеристом», отмечал, что в 1905 г. он был еще сторонником общины, но после крутого поворота правительственной политики резко изменил свои взгляды. Главным правительственным теоретиком по землеустройству был датчанин А. А. Кофод. В Россию он приехал в возрасте 22 лет, ни слова не зная по-русски, и затем долго жил в небольшой датской колонии в Псковской губернии.
Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую и Смоленскую. Отруба, как оказалось, подходили лишь для губерний Северного Причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Отсутствие сильных общинных традиций здесь сочеталось с высоким уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее однородностью на очень больших пространствах и весьма низким уровнем агрикультуры. Только при таких условиях переход на отруба происходил более или менее безболезненно и быстро приносил пользу.
Итоги столыпинской аграрной реформы выражаются в следующих цифрах. К 1 января 1916 г. из общины в чересполосное укрепление вышло 2 млн. домохозяев. Им принадлежало 14.1 млн. дес. земли. 469 тыс. домохозяев, живших в безпередельных общинах, получили удостоверительные акты на 2,8 мил. десятин 1,3 млн. домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12,7 млн. дес.). Эти шифры нельзя механически складывать, поскольку некоторые домохозяева, укрепив наделы и личную собственность, выходили потом на хутора и отруба, а другие шли на хутора и отруба сразу, без промежуточной стадии. По приблизительным подсчетам, всего из общины вышло около 3 мил. домохозяев, что составляет примерно третью часть от общей их численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Впрочем, как уже говорилось, некоторые из выделенцев фактически давно уже забросили земледелие. Выходили из общины и переселенцы, отправлявшиеся в Сибирь. Таковых было около 16% от общего числа домохозяев, вышедших из общины. Из общинного оборота было изъято 22% земель. Около половины их пошло на продажу. Какая-то их часть вернулась и общинный котел. В конечном итоге властям не удалось ни разрушить общину, ни создать устойчивый и достаточно массовый слой крестьян собственников. Так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.
Вместе с тем известно, что после окончания революции 1905-1907 гг. и до начала первой мировой войны положение в русской деревне заметно улучшилось. Однако нет никаких оснований связывать это улучшение с проведением аграрной реформы. Здесь действовали другие факторы. Во-первых, с 1907 г. были отменены выкупные платежи. Это было большим облегчением для крестьян. Во-вторых, наблюдался рост мировых цен на зерно. От этого, надо полагать. кое-что перепадало и простым крестьянам. В-третьих, за годы революции сократилось помещичье землевладение, а в связи с этим уменьшились и кабальные формы эксплуатации. Наконец, в-четвертых, за весь период был только одни неурожайный (1911) год, но зато подряд два годе (1912-1913) были очень хорошие урожаи. Что касается аграрной реформы, то это была настолько широкомасштабная реформа, потребовавшая столь значительной земельной перетряски, что она никак не могла сказаться положительным образом в первые же годы, даже если бы впоследствии имела успех. Кроме указанных выше реформ, правительство Столыпина намеревалось провести еще ряд преобразований, быть может, более полезных, чем аграрная реформа. Это касается прежде всего серии мероприятий по преобразованию местного управления. Действовавшая в России система местного управления основывалась на сословных началах. Сельское и волостное управление было сословно-крестьянским. А уездная администрация находилась в руках местных дворян. Получалось, что одно сословие накладывалось на другое, одно сословие руководило другим. Правительство намеревалось ввести безсословную систему управления. Если раньше помещик был над мужиком, то Столыпин хотел усадить их рядом в волостном правлении. Такая реформа имела прогрессивное значение. В области рабочего законодательства намечалось провести меры по страхованию рабочих от несчастных случаев, по болезни, инвалидности и старости. Большое значение имел проект введении всеобщего начального образования.
Некоторые из этих законопроектов были внесены во 2 думу. По составу эта Дума была левее первой, но действовало осторожней. Тем пе менее правительство вскоре стало готовиться к ее роспуску. Главная причина состояла в том, что дума не хотела отказаться от требования частичного отчуждения помещичьей земли. Правительство же не шло в этом вопросе ни на какие реальные уступки. Выступая в Думе 10 мая 1907 г., Столыпин отверг и радикальный проект трудовиков, и компромиссный проект кадетов. Никакого компромисса с левыми партиями, полагал Столыпин, быть не может. Они - «противники государственности». «Им нужны великие потрясении, нам нужна великая Россия!» - эти надменные слова были брошены в зал представителем того самого режима, который совсем недавно безответственно ввязался в войну, бездарно ее проиграл и довел страну до «великих потрясений».
Конфликт между Думой и правительством отзывался эхом по всей стране. Глядя на Думу, крестьяне бойкотировали столыпинскую аграрную реформу. Ходил слух, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки земли от помещиков. В 1907 г. реформа шла очень плохо.
Разгон Думы был делом нетрудным, но опыт показывал, что новая Дума будет повторением разогнанной. Отсюда вставая вопрос, править ли без Думы или же
менять избирательный закон так. чтобы обеспечить благоприятный для правительства состав депутатов? На упразднении Думы настаивала лишь небольшая кучка крайних черносотенцев во главе с А. И. Дубровиным. Второе требование, мы помним, выдвинуло «Объединенное дворянство». Правительство признало целесообразным идти по второму пути. Однако статья 87, созданная словно специально для Столыпина, на этот раз не могла помочь: в Основных законах содержалась оговорка, что изменение порядка выборов в Думу не может быть произведено без санкции Думы. После некоторых колебаний было решено пойти на прямое нарушение закона.
Во главе заговора стоял царь. Его мало интересовали хутора и отруба, но раздражала левая Дума. А. С. Изгоев считал, что Столыпин принял участие в этом деле едва ли не против своего желания. Однако никто из мемуаристов вроде бы не пишет, что Столыпин противился государственному перевороту. Тем более что речь шла о судьбе реформы, которую он считал своим кровным делом и которой очень гордился. Ради этой реформы он готов был пожертвовать какой угодно буквой закона.
Замысел состоял в том, чтобы одновременно с роспуском Думы обнародовать новый избирательный закон. Его выработка была делом непростым, и это задерживало роспуск. Группа чиновников во главе с С. Е. Крыжановским подготовила три схемы нового избирательного закона. Одну из них составители в шутку назвали «бесстыжей», так как в ней слишком откровенно проявлялась основная тенденция — дать преимущество крупным землевладельцам. Именно на этой схеме остановился Совет министров. Когда Столыпин доложил об этом Николаю II, тот сказал: «Я тоже за бесстыжую». К моменту решающего конфликта с Думой новый избирательный закон был в основном уже готов.
Утром 1 июня 1907 г. председатель Думы Ф А. Головни получил от Столыпина записку с просьбой предоставить ему слово в начале заседания и удалить из зала публику, И вот, как вспоминал Головин, «на трибуне появилась высокая и мрачная фигура Столыпина с бледным лицом, темною бородою и кроваво-красными губами». Металлический голос премьера долетал до самых отдаленных уголков притихшего зала. Премьер требовал от Думы устранения из ее состава 55 социал-демократических депутатов, обвиняемых в заговоре против государства Дума ответила тем, что образовала специальную комиссию для разбора дела.
Простая логика требовала от правительства довести провокацию до конца, чтобы получить более весомый предлог для роспуска. Но царь совсем потерял терпение и личной записке Солыпину напомнил,
что «пора треснуть».
3 нюня 1907 г. был издан манифест о роспуске Думы
и об изменении Положения о выборах.
Это событие вошло в историю под названием
третье июньского государственного переворота.
П. А. СТОЛЫПИН И Л. Н. Толстой
В тесном круге высшего российского дворянства родственные узы и знакомства связывали подчас самых разных людей. Л. Н. Толстого, почти безвыездно жившего в Ясной Поляне, и П. А. Столыпина, находившегося на вершине власти, соединяла память об Аркадии Дмитриевиче Столыпине.
Л. Н. Толстой и А. Д. Столыпин подружились во время Крымской войны. В ночь с 10 на 11 марта 1853 г. они вместе участвовали в вылазке. Описание ее принадлежащее перу А. Д. Столыпина. Толстой послал в журнал «Современник», где оно было опубликовано. Дружба продолжалась и позднее Аркадий Дмитриевич бывал в Ясной Поляне Лев Николаевич знал его сыновей. Постепенно, однако, произошло отдаление Аркадий Дмитриевич, судя по воспоминаниям М. П. Бок, иронически относился к духовным исканиям своего друга, к его попыткам сблизиться с народом и приобщиться к крестьянскому труду. Разъединяло их и то, что, оказавшнсь в должности коменданта Кремлевского дворца, А. Д. Столыпин сблизился с придворными верхами. Толстой же все более выходил из того круга, к которому принадлежал по рождению. В 1899 г. Толстой не был на похоронах своего старого друга, чем очень обидел его родственников. Было бы, однако, странно увидеть Толстого рядом с московским генералгубернатором великим князем Сергеем Александровичем.
В течение ряда последующих лет Толстой, судя по всему, не поддерживал отношений со Столыпиными. Он не имел привычки систематически следить за политикой, но всегда читал газеты и, видимо, с большим опозданием узнал о назначении П. А. Столыпина на пост министра внутренних дел. К тому же Столыпин первое время мало обращал на себя внимания. Больше говорили о Д. Ф. Трепове. Судя по «Яснополянским записям» доктора Д. Маковицкого, в окружении Толстого только 10 июня 1906 года кто то упомянул о братьях Столыпиных - Петре (министре) и Александре (журналисте, сотруднике «Нового времени») «Их отец был человек прямой, мужественный»», — сказал Лев Николаевич. Потом взял газету и стал читать думскую речь Столыпина.
С этого времени Толстой стал интересоваться деятельностью П. А. Столыпина. 20 июля того же года Лев Николаевич сказал «Нынче читал газету, Столыпин по западному рецепту собирает либеральное министерство. Хочет в семь месяцев ввести либеральные реформы, чтобы будущей Думе не осталось иного, как поддержать правительство. За это время могли бы ввести единый налог. Удивляюсь, почему правительство не делает этот удачный ход».
«Единый налог» — это ключевой пункт в теории американского экономиста Генри Джорджа (1839— 1897). Толстой был горячим сторонником этой теории и многое сделал для пропаганды ее в России. Если имя Столыпина упоминалось в окружении Толстого, как правило, раз в несколько дней, то имя Генри Джорджи звучало несколько десятков раз в день. «Мне надоел Генри Джордж», — меланхолически заметила Софья Андреевна однажды во время обеда.
Приглядываясь к государственной деятельности Столыпина и многое в ней не одобряя. Толстой решил, что этот молодой человек потому так много ломает дров, что не знает учения об «Едином налоге». Отсюда и родиась мысль познакомить его с учением Генри Джорджа. 13 июля 1907 г. Толстой пометил в записной книжке: «Вчера задумал написать Столыпину» 21 июля письмо было начато, а 26-го — закончено и подписано.
«Причины тех революционных ужасов, которые происходят теперь в России, — писал Толстой. — имеют очень глубокие основы, но одна, ближайшая из них, это недовольство народа неправильным распределением земли. Если революционеры всех партий имеют успех, то только потому, что они опираются на это доходящее до озлоблении недовольство народа». Это понимают, подчеркивалось в письме, и революционеры, и члены правительства, но ни те, ни другие для разрешения аграрного вопроса до сих пор не предложили ничего, кроме «величайших глупостей». «Все эти меры — от социалистического требовании отдачи всей земли народу до продажи через банки и отдачи крестьянам государственных земель, так же как переселения, — все это неосуществимые фантазии или паллиативы, имеющие тот недостаток, что только усиливают раздражение народа, признанием существующей несправедливости и предложением мер не устраняющих ее».
Главную несправедливость современного ему общества Толстой усматривал в существовании частной собственности на землю. Он считал, что «как не может существовать права одною человека владеть другим (рабство), так не может существовать права одного, какого бы то ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею как собственностью». «Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею». Наилучшим средством устранения существующей несправедливости, утверждал Толстой, является введение «Единого налога» по теории Генри Джорджа «Только начните это дело, — писал Толстой Столыпину, — и Вы увидите, как тотчас же примкнут к Вам все лучшие люди всех партий; с Вами же будет и стомиллионное крестьянство, которое теперь враждебно Вам».
Письмо, написанное отнюдь не в обличительной манере, а со всей возможной деликатностью, заканчивалось предупреждением: «Да. любезный Петр Аркадьевич, хотите Вы этого или нет, Вы стоите на страшном распутьи: одна дорога, но которой Вы, к сожалению, идете, — дорога злых дел, дурной славы и, главное, греха; другая дорога — дорога благородного усилия, напряженного осмысленного труда, великого доброго дела для всего человечества, доброй славы и любви люден. Неужели возможно колебание?»
К письму была приложена книга Г. Джорджа «Общественные задачи» и брошюра Толстого «Письмо крестьянину о земле». Кроме того, Толстой писал, что Столыпин, если захочет подробнее узнать об учении Г. Джорджа, может побеседовать с С. Д .Николаевым, переводчиком и знатоком его работ.
Чтобы лучше понять Толстого, необходимо коротко сказать об учении Генри Джорджа Американский экономист и религиозный проповедник не был социалистом и противником капиталистического способа производства. Наоборот, он считал, что капитал и труд — союзники, имеющие общего врага — землевладельца. Последний облагает данью все общество. И эта дань становится все тяжелей. Землевладелец не обрабатывает землю сам, а сдает ее в аренду. По мере увеличения плотности населения растет арендная плата. В конце концов она достигает таких размеров, что оставляет земледельцу только такие средства, которые необходимы для поддержания его существования. Земледелец не может ни вложить дополнительный капитал в арендуемую землю, ни произвести какие-либо другие улучшения в своем хозяйстве Конфискация земли у землевладельца и разделение ее поровну между всеми не решит проблему, считал Г. Джордж. Из массы мелких землевладельцев вновь выделятся крупные, которые стянут землю в свои руки и начнут грабить общество. Поэтому единственный выход — обложение земли налогом, равным земельной ренте. Такая мера в конце концов сметет частное землевладение, передаст земельную ренту в руки государства, т. е. всего общества, и позволит отменить все другие налоги.
В мире, наверно, нет совершенно безупречных социальных доктрин. Не была исключением н теория Г. Джорджа. Ее автор, по-видимому, недооценил всю опасность превращения государства в единственного землевладельца и передачи в его руки такого мощного орудия, как земельная рента. Весьма распространенной ошибкой было также отождествление государства и общества. Поэтому весьма странным выглядит то, что Толстой, принципиальный противник государства, воспринял теорию «Единого налога».
Скорее всего, в этой теории Толстого подкупили три момента. Во-первых, своим острием она была направлена против крупного землевладения. Именно оно должно было в первую очередь пасть при введении «Единого налога». Мелкое землевладение долгое время могло оставаться таковым. Толстой, например, считал, что теория Генри Джорджа нс противоречит передаче по наслсдству мелких участков. Во-вторых, большое значение дли Толстого имело то, что теория «Единого налога» не предусматривала принудительных конфискационных мер, которые неизбежно создавали бы обстановку насилия. В-третьих, учение Г. Джорджа, в критической своей части, довольно точно отображало обстановку в пореформенной России.
В 1861 г., когда помещики отняли у своих бывших крепостных лучшие земли, население России было довольно редким. Крепостное право не способствовало высокой рождаемости. Но после его отмены в деревне произошел демографический взрыв. За 50 пореформенных лет население Европейской России почти удвоилось. Резко усилилось земельное утеснение. Крестьяне вынуждены были все в больших масштабах арендовать землю у помещиков. К концу века аренда составляла примерно четверть всей площади крестьянского землепользования. Непрерывно росла стоимость десятины арендуемой земли. С конца 80-х до конца 90-х годов XIX в. арендная плата увеличилась на 38%, а к 1912— 1914 гг. — еще на 41%. Снижение непосильной арендной платы было одним из главных требований крестьян в период первой русской революции.
В теории Г. Джорджа Толстого, по-видимому, привлекало также и то, что введение «Единого налога» предполагало отмену косвенного налогообложения (на соль, спички, керосин), наиболее разорительного для народа, ликвидацию казенной винной монополии, которая создавала заинтересованность государства в спаивании своих граждан. Наконец, должны были отпасть и чисто сословные привилегии дворянства в области налогообложения. Так, например, низшие органы администрации (сельское и волостное управление), к услугам которых прибегали люди всех сословий, содержались исключительно за счет крестьян. Только на содержание волостного управления крестьяне Европейской России ежегодно расходовали 28 млн. руб. Некоторые помещичьи латифундии экономически были настолько неэффективны, что не могли держаться без налоговых привилегий и государственных подачек, получаемых через Дворянский банк.
Правительство сознавало, что в области налогообложения сложилось ненормальное положение, и пыталось отчасти его исправить. Проект реформы волости, представленный в Думу за подписью Столыпина, предусматривал распространение волостного обложении на все сословия, в том числе и на дворянство. Таким образом, в позициях Толстого и Столыпина существовали некоторые точки соприкосновения. Но для того чтобы их обнаружить, нужно было внимательно изучить позиции друг друга.
Когда Толстой работал над письмом к П. А. Столыпину, он получил слезное письмо жены одного из своих последователей, ветеринарного врача А. В. Юшко. В период революции саратовский ветеринар действовал не вполне в духе толстовства: он примкнул к революционному Крестьянскому союзу, вследствие чего попал в тюрьму, и его семья осталась без средств существования. Письмо к П. А. Столыпину было еще не окончено, а вопрос об Юшко не мог быть отложен. Поэтому Толстой послал короткую записку А. А. Столыпину с просьбой похлопотать перед братом за арестованного.
Ответ Александра Столыпина пришел в конце августа 1907 г. Он извинялся за задержку («все эти дела вершатся так медленно») и сообщал, что относительно Юшко получена «благоприятная весть». К письму была приложена «записка для памяти» министра внутренних дел: «Юшко приказано из тюрьмы выпустить. Дальнейшее покажет дознание»
Получив пакет от А. А. Столыпина. Толстой решил выяснить через него судьбу своего письма к его брату, которое он написал почти два месяца тому назад. «Врат ваш не отвечал мне, что мне было неприятно и вызвало по мне поднимающееся недружелюбное чувство, которому я не даю и не дам хода, но мне это больно», — писал он А А. Столыпину 24 августа 1907 г. Конечно, говорилось далее в письме, председатель Совета министров завален текущими делами и ему вовсе не хочется отвлекаться на дело, которое выглядит «фантастичным», но «ведь важно не то, чтобы удержать существующий порядок». «Это не только не важно, но это вредно, — подчеркивал Толстой, — а важно то, чтобы содействовать, служить законному, доброму, вечному движению человечества».
На этот раз ответ пришел очень быстро — 2 сентября. Передавая свой разговор с братом, А. А. Столыпин писал: «По существу дела об уничтожении собственности на землю он говорил, как о совершенно невыполнимом перевороте, и это тем более естественно, что он теперь фанатически захвачен надеждою поставить Россию на путь благосостояния созданием и укреплением мелкой собственности, т. е. идеею, противоположною вашим мыслям». К письму была приложена записка П. А. Столыпина. «Милый Саша Если будешь отвечать
Л. Н. Толстому, напиши, ему, пожалуйста, что я не не нежа, что и не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало, и что я напишу ему, когда мне станет физически возможно сделать это продуманно».
П. А. Столыпин исполнил свое обещание 23 октября 1907 г. Ответ был немногословным. Сжато и выпукло Столыпин покатывал суть своих расхождений с Толстым.
«Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как-то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка — чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся по временном пользовании, наравне со своею землею.
Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности, ведет ко многому дурному и, главное, к бедности.
А бедность, по мне, худшее их рабств.
Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той по крайней мере наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным.
А это достижимо только при свободном приложении груда к земле, т. е. при наличии права собственности на землю. Теперь я не вижу цели у нас в России сгонять с земли более развитый элемент землевладельцев и, наоборот, вижу несомненную необходимость облегчить крестьянину законную возможность приобрести нужный ему участок в полную собственность.
Впрочем, не мне Вас убеждать, но я теперь случайно пытаюсь объяснить Вам, почему мне казалось даже бесполезным писать Вам о том, что Вы меня не убедили. Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла на верх волна событий — вероятно, на одни миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину... А Вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем».
При всех литературно-публицистических достоинствах и искреннем тоне этого письма и нем присутствуют и очень спорные моменты. Прежде всего это касается попыток объяснить крестьянскую бедность только отсутствием права частной собственности на землю и тем самым вывести из-под удара «более развитый элемент землевладельцев», т. е. помещиков. Около трети всех российских крестьян жили в общинах, которые не переделяли землю. Землевладение таких крестьян фактически было частным. Однако нищета у этой одной трети была ничуть не меньше, чем у остальных двух третей. Ибо и у них было такое же малоземелье, являвшееся оборотной стороной многоземелья помещиков, которые подвергали их тем же самым полукрепостническим, кабальным формам эксплуатации («отработки», «испольщина», зимний наем и т. п.).
Более чем сомнительно прозвучал и тезис о том, что «смешно» говорить о свободах полуголодному человеку — сначала надо поднять его благосостояние. Весь исторический опыт, от Столыпина до наших дней, свидетельствует о том, что в условиях автократических и тоталитарных режимов, как правило, не происходит значительного роста народного благосостояния, чаше всего — наоборот. Пользуясь отсутствием гражданских свобод, такие режимы начинают расходовать все более значительную часть национального дохода на свои собственные нужды. Происходит разрастание бюрократического аппарата и военной машины.
И наконец, в-третьих, в письме не просматривается стремление глубоко вникнуть в позицию Толстого и обнаружить те самые точки соприкосновения, которые помогли бы найти пути если не к соглашению, то к сближению. Правда, в том же письме Столыпин выразил готовность встретиться с С. Д. Николаевым и пересмотреть дело еще одного арестованного, о котором хлопотал Толстой.
Письмо Столыпина было получено в Ясной Полине 28 октября. «Письмо скромное. Конец трогательный. У Льва Николаевича дрожал голос, когда его читал»,— записал Маковицкий. Поразмыслив над письмом, Толстой сказал, что Столыпин не имеет понятия об учении Генри Джорджа: «Генри Джордж — сторонник собственности. Он за обложение рентой земельной и за освобождение от податей труда, улучшение земли, построек ..». При разговоре присутствовал известный земский деятель и член Государственного совета Д. А. Олсуфьев. Толстой попросил его сказать Столыпину, что Николаев охотно приедет к нему, и передал свою брошюру «Единственно возможное решение земельного вопроса», отметив в ней некоторые места.
28 января 1908 г. Лев Николаевич написал ответное письмо Столыпину. «Вы пишете, что обладание собственностью есть прирожденное и неистребимое свойство человеческой натуры, — говорилось в письме. — Я совершенно согласен с этим, но... истинное законное право собственности есть только одно: право собственности на произведения своего труда. Владение же землей при уплате за нее налагаемого на нее налога не делает владение это менее прочным и твердым, чем владение по купчим. Скорее наоборот».
Толстой считал, что Столыпин совершил две главные ошибки: начал насилием бороться с насилием, что привело только к разрастанию его масштабов, и приступил к проведению такой земельной политики, которая имеет в виду не умиротворение, а «утверждение земельного насилия». Толстой был уверен, что разрушение общины и насаждение мелкой земельной собственности не принесут мир в русскую деревню. Только такие меры, как признание земли «равной собственностью всего народа» и установление единого для всех налога, могут «успокоить народ и сделать бессильными все усилия революционеров, опирающихся теперь на народ». «Смелому, честному, благородному человеку, каким я вас считаю, — писал Толстой, — свойственно не упорствовать в сделанной ошибке, а сознать ее и направить все силы на исправление ее последствии».
Вместе с тем Толстой понимал, что Столыпин не вполне свободен в своих действиях, что он не может изменить свою политику, не считаясь с мнением царя, его окружения, членов правительства. «Очень может быть, — отмечал Толстой, — как бы мягко к осторожно вы ни поступали, предлагая такую новую меру правительству, оно не согласилось бы с вами и удалило бы вас от власти. Насколько я вас понимаю, вы не побоялись бы этого, потому что и теперь делаете то, что делаете, не для того, чтобы быть у власти, а потому что считаете это справедливым, должным. Пускай 20 раз удалили бы вас, всячески оклеветали бы вас, все бы было лучше вашего теперешнего положения».
В двух заключительных фразах письма сквозило предчувствие того, что эта проповедь обречена на неуспех: «Еще раз прошу вас простить меня за то, что я мог сказать вам неприятного, и не трудиться отвечать мне, если вы не согласны со мной. Но, пожалуйста, не имейте против меня недоброго чувства».
При всей строгости опенок и требований, обращенных к Столыпину, письмо отличали теплота и задушевность общего тона. Плохо зная реального П. А. Столыпина. Толстой представлял его себе в слегка идеализированном образе молодого Аркадия Дмитриевича. И у него не укладывалось в голове, как такой добрый, мужественный, благородный человек может воевать с собственным народом. Отречение от содеянного, раскаяние н обращение к добру — этот путь многих любимых своих литературных героев — Толстой предлагал и Столыпину, «вымышленному» Столыпину, «очищенному» от жестокости, упрямства, доктринерства и зарождающейся мании величия. Конечно, подлинный, «неочищенный» Столыпин не мог повернуть на этот путь, и Толстой отчасти понимал это даже тогда, когда писал письмо. Затем постепенно наступило полное прозрение. В конце 1908 г., вспомнив о своем письме Столыпину, Толстой однажды сказал, что с его стороны ребячеством было думать, что правительство согласится на предлагавшиеся им меры.
Столыпин не ответил на второе письмо Толстого и не нашел времени, чтобы принять Николаева. Ответом были правительственные репрессии, продолжавшиеся и после подавления революции. В деревнях производились массовые порки, аресты и высылки. Встречались села, где отсутствовало почти все взрослое мужское население, посаженное в тюрьмы или отправленное в ссылку. Несмотря на отмену военйо-полевых судов, продолжались смертные казни, творившиеся по приговорам военно-окружных судов. Проведение аграрной реформы сопровождалось мерами насилия. 15 мая 1910 г при подавлении крестьянских волнений в селе Волотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии полиция использовала огнестрельное оружие. Выло убито шестеро крестьян.
В статье «Не могу молчать» Толстой дал самую резкую оценку действиям правительства. В 1909 г. он на чал писать новое письмо Столыпину, совсем другое по духу и тону. Первые фразы были написаны в стиле про поведи, но затем Толстой перешел к прямым обличениям: «Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность — деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что нас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи. Губит же, главное, ваша деятельность, что важнее всего, вашу душу». Горечь разочарования усиливала праведный толстовский гнев. В тот же день, немного остыв. Толстой сказал, что ему непонятно, «как можно серьезно обращаться к царю или Столыпину», - и бросил неоконченное письмо.
С тех пор Толстой редко говорил о Столыпине. В «Яснополянских записках» отмечено, что 12 марта 1910 г. в толстовской гостиной зашел разговор о главе правительства. Татьяна Львовна, дочь писателя, заметила, что «Столыпин влюблен в закон 9 ноября». — «Столыпин влюблен о виселицу, этот сукин сын». — резко ответил Лев Николаевич.
Отчуждение было полным и обоюдным. Дочь Столыпина вспоминала, что отец, рассказывая о письмах Толстого, «лишь руками разводил, говоря, что отказывается понять, как человек, которому дана была прозорливость Толстого, его знание души человеческой и глубокое понимание жизни, как мог этот гений лепетать детски беспомощные фразы этих якобы «политических» писем. Папа еще прибавлял, до чего ему тяжело не иметь возможности удовлетворить Льва Николаевича, но исполнение его просьб всегда должно было повести, за собой неминуемое зло»|. Как видно, Столыпина раздражали просьбы Толстого об освобождении того или ного арестованного.
Они резко разошлись, хотя могли достичь большего понимания друг друга. В поиске встречных путей Толстой оказался снисходительнее, терпеливее и настойчивей. Со своей стороны Столыпин, как видно, не придал большого значения своим отношениям с Толстым.
ТРУДНЫЕ ГОДЫ СТОЛЫПИНА
III Дума, избранная по новому закону и собравшаяся 1 ноября 1907 г., разительно отличалась от двух предыдущих. Трудовики, прежде задававшие тон, теперь были представлены крошечной фракцией в 14 человек. Сильно сократилось число социал-демократов, а также кадетов. Зато октябристы, поддержавшие военно-полевые суды и третьеиюньский переворот, составили самую значительную фракцию. Они блокировались с умеренно-правыми и националистами, которые впоследствии объединились во фракцию националистов. Блок октябристов и националистов действовал до конца полномочий III Думы.
Существо политики Столыпина в этот период составляло лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной стороны, и задачами буржуазного развитии страны (разумеется, как их понимал Столыпин) — с другой. Эта политика получила название бонапартистской. Еще в Саратове, как мы помним, Столыпин подкармливал и использовал в своих целях черносотенные формирования. Сложные и противоречивые отношения Столыпина с черносотенцами и третьеиюньcкий период еще недостаточно изучены.
До третьеиюньского переворота Столыпин выражал свою политику в формуле «сначала успокоение, а затем реформы». После 3 нюня 1907 г. в революционном движении наступило временное затишье. И Столыпин изменил свою формулу. В одном из интервью в 1909 г он заявил: «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего н внешнего и вы не узнаете нынешней России». Это нс означало, что Столыпин отложил свои преобразования на 20 лет. Это говорило о том, что Столыпин понял, каких неимоверных усилий они требуют в условиях наступившего «покоя», но не осознал или не хотел признать, что он поступил опрометчиво, добившись подавления революции ранее проведения всех основных реформ. Ирония истории выразилась в том. что в условиях «смуты» реформаторская деятельность Столыпина (как бы к ней ни относиться) была гораздо продуктивнее, чем затем, во времена «покоя».
Окончание революции отнюдь не укрепило положение премьера — скорее наоборот. Правящие верхи увидели, что непосредственная опасность миновала, и ценность Столыпина в их глазах заметно понизилась. Николай II начал им тяготиться. Ему казалось, что Столыпин узурпирует его власть. В 1909 г. в их отношениях произошел перелом. Правые Государственного совета извлекли из кучи законодательной вермишели проект штатов Морского генерального штаба и подняли скандал, доказывая, что Дума и Столыпин вторгаются в военную область, которая входит в исключительную компетенцию царя. Это звучало тем более убедительно, что одновременно протекал Боснийский кризис, в разрешении которого Столыпин принимал активное участие, стараясь не допустить войны. Между тем внешняя политика тоже входила в исключительную компетенцию царя. Столыпин был, видимо, не рад, что связался с морскими штатами, но отступать было поздно, и правительство добилось прохождения их через Государственный совет. Однако царь отказался подписать законопроект.
Примерно в это же время Столыпин переехал из Зимнего дворца на Фонтанку, и свою постоянную резиденцию. «Мой авторитет подорван, — говорил он в частной беседе, — меня подержат, сколько будет надобно для того, чтобы использовать мои силы, а затем выбросят за борт».
Примерно о те годы при дворе появился Г. Е. Распутин. Докладывая царю о его похождениях, Столыпин давал понять, что в обществе начинаются толки и пересуды, а потому с Распутиным лучше расстаться. Николай однажды на это ответил: «Я с вами согласен. Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».
Александра Федоровна в это время пыталась заняться благотворительностью. После нескольких разговоров с нею Столыпин пришел к выводу, что перед ним больной человек. Нервное расстройство дополнилось невежеством. Императрица не имела ни малейшего представления об устройстве и порядке действия государственной машины. Ей казалось, что самодержавная власть царская осуществляется как бы волшебным способом повелели царь и царица - и вот уже исполнено. Наталкиваясь на неожиданные и непонятные препятствия, она сразу же раздражалась, считая своим врагом каждого. кто начинал почему-то медлить и на что-то ссылаться. Во время кризиса в связи со штатами Морского штаба Александра Федоровна настаивала на отставке Столыпина.
Положение Столыпина совсем пошатнулось, когда от него стало отходить поместное дворянство. Камнем преткновения в отношениях с дворянством явились проекты местных реформ, ущемлявшие вековые дворянские привилегии в местном управлении. Помещики были недовольны также и тем. что их земли предполагалось обложить налогом на содержание волостного управления (прежде эти расходы ложились исключительно на крестьян). Критика столыпинских проектов, первое время осторожная, началась в 1907 г. Затем дворяне осмелели и стали нарочито заострять свои высказывания, стараясь произвести впечатление на царя и его окружение. Так, в январе 1908 г. тульские дворяне, собравшись на чрезвычайное собрание, заявили, что правительственные проекты «разрушают созданные историей учреждения и создают новые, схожие с учреждениями республиканской Франции, демократизируя весь местный уклад и уничтожая сословность», что они могут «привести к крушению монархии». Столь же крикливо выступали многие делегаты на состоявшемся в марте того же года IV съезде объединенного дворянства. Публичное поношение столыпинских проектов сопровождалось энергичными закулисными действиями. Дворянские представители посещали великосветские салоны, бывали при дворе, а некоторые являлись членами Государственного совета.
Стараясь договориться с дворянством, Столыпин задержал представление в Думу некоторых проектов. Они были переданы в Совет по делам местного хозяйства, действовавший при МВД. По дворянские представители в Совете стали выдвигать такие поправки, которые фактически разрушали преобразования. Примерно в это же время в Государственном совете был изуродован старо обрядческий законопроект. Указ 17 октября 1906 г. о старообрядческих общинах продолжал действовать а прежнем виде лишь потому, что в Думе изуродованный проект положили в дальний ящик.
В теории конституционного устройства существование верхних палат не признается обязательным. Там, где они существуют, их задачи в основном сводятся к сдерживанию слишком размашистой деятельности нижних палат, под влиянием момента способных прибегнуть к непродуманным действиям Но во избежание тупиковой ситуации обычно предусматриваются те или иные механизмы, при помощи которых нижняя палата все же может разрешить вопрос. В начале 1906 г., когда создавалась новая редакция Основных законов Российской империи, правительство очень боялось законодательной Думы. Со страху верхнюю палату перегрузили социальным балластом (поместным дворянством и престарелой бюрократией). При этом, если Государственный совет начинал упорствовать, его не могли сдвинуть с места ни Дума, ни правительство Пожалуй, только царь мог призвать к порядку членов Государственного совета по назначению. По существу, в таком виде законодательная машина была неработоспособна. Но об этом не подозревали, пока правительство воевало с Думой. Когда же эта воина закончилась, встала проблема верхней палаты. Нормальным законодательным путем правительству Столыпина не удалось провести ни одного крупного преобразования. То, что удалось провести, вступало в действие в чрезвычайно-указном порядке. Даже закон 29 мая 1911 г. «О землеустройстве» в основных своих частях действовал и ранее, в виде ведомственных инструкций.
В Государственном совете Столыпин мог твердо рассчитывать лишь на небольшую группу, состоявшую из близких ему людей и возглавлявшуюся А. Б. Нейгардтом. В просторечии эту группу называли «партией шуровьев». Другие правые и центристские группировки постепенно выходили из-под контроля. Среди открытых врагов ведущей фигурой был П. Н. Дурново.
Витте, главный изобретатель столь неудачной законодательной машины, одно время был в неплохих отношениях со Столыпиным. Затем между ними произошел конфликт. Его ход обе стороны налагают по-разному, но суть не вызывает сомнений. В Одессе была улица Витте. Когда он был отставлен, городская дума решила ее переименовать. Но Витте не хотел расставаться со «своей» улицей, по которой он любил гулять, бывая в Одессе. Столыпин, конечно, мог исполнить просьбу Витте и вмешаться в это дело. Но оно, несомненно, дошло бы до царя, а его отношение к бывшему премьеру было резко враждебным. Решив, что своим вмешательством он не поможет Витте и лишь навредит себе, Столыпин не стал ничего делать. В ответ Витте начал вредить Столыпину в Государственном совете, причем со знанием дела. Многие идеи были подброшены группе Дурново именно со стороны Витте.
Учитывая настроения дворян и происки врагов, Столыпин понимал, что наибольшее сопротивление в верхней палате встретит местная реформа. Поэтому, в целях создания прецедента, был задуман обходный маневр. В консервативных кругах в это время значительное распространение получили идеи национализма. Отдал им дань и Столыпин, добившийся ущемления автономии Финляндии. В духе этих идей был построен и законопроект о введении земства в губерниях Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Волынской и Подольской. Крестьянство в этих губерниях было белорусским и украинским, а среди помещиков преобладали поляки. Столыпин заявил, что новое земство должно быть «национально-русским» (украинцы и белорусы официально причислялись к русским). С этой целью избирательные съезды и собрания были разделены на национальные курии, причем на долю поляков приходилось меньшее число гласных, чем на долю всех неполяков. Это означало, что крупные помещики в новом земстве окажутся в меньшинстве. Кроме того, в отличие от действующих земских учреждений новое земство было бессословным. И наконец, во время обсуждения в Думе был вдвое понижен имущественный ценз. В итоге получился странный национально-либеральный мутант, на которого в Государственном совете с негодованием набросились и либералы типа М. М. Ковалевского, и реакционеры из лагеря Дурново, и помещики — русские и польские.
Сподвижник Дурново В. Ф. Трепов нашел возможность переговорить с Николаем II и объявил, что царь не настаивает на этом законопроекте. Столыпин же ничего не знал о ведущейся против него интриге 4 марта 1911 г в его присутствии Государственный совет отклонил статью о национальных куриях. Удар был нанесен в самое сердце законопроекта. Теперь оставалось восстановить прежний ценз, и новое земство становилось таким же дворянским, как и старое. Очевидны рассказывали. что Столыпин, услышав об итогах голосования, изменился в лине и на какое-то время замер.
Придя в себя, он, видимо, решил, что действовать надо немедленно, не дожидаясь, пока верхняя палата внесет поправку о повышении ценза. Иначе можно было прослыть в глазах царя «демократом». Сразу же после голосования в Государственном совете Столыпин подал в отставку.
Царь ответил неопределенно. Но у Столыпина нашлись защитники среди великих князей. Особенно активно действовали братья Александр и Николай Михайловичи. Первый из них. адмирал, был в недружественных отношениях с Витте. Второй, известный историк, выделялся среди великих князей образованностью и интеллигентностью Оба утверждали, что без Столыпина «произойдет развал».
Решающую роль сыграло энергичное вмешательство вдовствующей императрицы Марин Федоровны. Как и ее сын, она мало интересовалась хуторами и отрубами. Вместе с тем она обладала здравым смыслом и прекрасно зная своего сына, по-видимому, считала, что без твердой руки Столыпина ему не обойтись. 9 марта Столыпина вызвали к Марии Федоровне. Входя в ее кабинет, он столкнулся с Николаем, который выходил. Император имел вид школьника, с которым только что провели педагогическое мероприятие. Не поздоровавшись, он быстро прошел мимо.
Императрица очень приветливо встретила Столыпина. Она уверила его. что ее сын оставил колебания, проявленные под воздействием Александры Федоровны, и твердо обещал просить его. Столыпина, взять отставку обратно. В тот же день, очень поздно, Столыпин действительно получил от царя письмо с такой просьбой.
На следующий день Столыпин был на аудиенции у Николая, вообразив себя хозяином положения, он согласился взять отставку назад на весьма жестких условиях: Дурново и Трепов должны быть удалены из Государственного совета, обе законодательные палаты следует распустить на три дня, чтобы провести законопроект о западных земствах по 87-й статье. 1 января 1912 г по выбору Столыпина будут назначены 30 новых членов верхней палаты взамен неугодных Царь снова заколебался, но вечером подвергся новому нажиму со стороны матери, и соглашение состоялось. Некоторым членам Думы Столыпин показывал листок из блокнота, на котором рукой царя были записаны все поставленные ему условия. Возможно, это было записано просто для памяти, а потом вместе с другими бумагамн листок случайно оказался у Столыпина. Вряд ли он специально потребовал у Николая «долговую расписку». Тем не менее царь оказался и унизительном положении
Столыпин действовал в своей обычной манере. В 1906 г. когда он ввел военно-полевые суды, революционное движение оказалось в шоке, от которого так и не оправилось. Теперь ему захотелось привести в такое же состояние своих противников справа. Однако, судя по тому, что Государственный совет накануне трехдневного роспуска успел демонстративно отклонить законопроект, правые не растерялись и не собирались складывать оружие. Действия же Столыпина были однозначно истолкованы как шаг к личной диктатуре. Этого мало кто хотел (за исключением, пожалуй, особо преданной Столыпину думской фракции националистов).
Обе палаты были распущены с 12 по 15 марта, законопроект был проведен по 87-й статье и думской редакции. Дурново и Трепов отправились отдыхать.
Но Столыпину не удалось переломить ход событий, ибо немедленно начались новые неприятности. Собравшись после роспуска, обе палаты сделали запроси о происшедшем инциденте Столыпину пришлось признать, что имел место «некоторый нажим на закон». Обе палаты сочли объяснения неудовлетворительными.
Прения в обеих палатах показали, как остро стоит в стране вопрос о законности. Бесчинства властей, особенно на местах, не очень уменьшились с введением представительного строя. Нельзя сказать, что Столыпин не боролся с этим злом. Ему удалось сместить и отдать под суд московского градоначальника А. А. Рейнбота. Он прилагал усилия к смещению известного своими беззаконнями одесского градоначальника И. Н. Толмачева (Это удалось сделать уже после смерти Столыпина.) Но то были выдающиеся в своем роде правители. Рязанский губернатор князь А Н Оболенский не был столь знаменит. Но и он доставлял Столыпину немало неприятностей. Посылая к нему ревизора, Столыпин говорил «Он сажает в тюрьму за вылитое на улицу в уездном городе ведро помой, засадил туда же каких-то девочек, дьяконских дочерей, и не хочет понять, что этим сыплет мне на голову горячие уголья». Вятский губернатор князь С Д Горчаков в 1907 г. фактически восстановил в губернии предварительную цензуру. Его перевели в Калужскую губернию. Здесь он поручил казенным землемерам несколько увеличить размеры своего имения за счет сопредельных земель. За достигнутые успехи один из землемеров был представлен к награде. И Столыпин мало что мог сделать и с тем, и с другим: во-первых, таких, как они, было много, во-вторых. они были его родственниками, в-третьих, трудно было добиваться законности от подчиненных, когда сам премьер проделывал с законом столь рискованные опыты.
Общеизвестен свойственный Столыпину непотизм. С. Д. Сазонов, посланник при папском дворе, стал министром иностранных дел потому, что был женат на сестре О.Б.Столыпиной. Б.И.Бок, младший офицер с императорской яхты, женившись на старшей дочери Столыпина, сразу же получил должность морского агента в Берлине. Потом он внезапно вышел в отставку, уехал в одно из ковенскнх имений Столыпина и был назначен уездным предводителем дворянства. Очевидно, предполагалось, что он в ускоренном темпе пройдет по стопам своего тестя и станет его надежной опорой. Впрочем, Столыпин не был исключением. Вся правящая верхушка насквозь была переплетена родственными узами.
К числу застарелых «государственных болезней» относилась провокация. Система внутриполитического шпионажа создавалась в России десятилетиями и в конце концов приняло такие изощренные формы, что оказалась фактически вне контроля высших должностных лиц, превратившись в очень опасное орудие тех. кто непосредственно держал в руках ее нити. В конце 1908 г. был разоблачен Е. Ф Азеф, длительное время руководивший боевой организацией эсеров. Во всей этой истории, ставшей вдруг достоян нем гласности, дли правительства самое неприятное было то. что отнюдь не все покушения, организованные Азефом, кончались провалом. Достаточно назвать убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича.
Отвечая на запрос в Думе, Столыпин произнес одну из самых ярких своих речей. Он говорил о трудном деле строительства новой России, о строительных лесах, которые пока еще портят внешний вид возводимого здания, и т. д. И вместе с тем, вопреки очевидным фактам, премьер утверждал, что Азеф — добросовестный агент полиции и слухи об его участии в убийствах высших должностных лиц не имеют оснований. В те времена Столыпин располагал очень большой властью. При желании ему возможно, удалось бы искоренить эту заразу. Тем более что окончание революции было подходящим для этого моментом. Искоренил бы — и сохранил себе жизнь. Но Столыпин, наоборот, открыто отстаивал существование этой системы.
Пребывание у власти быстро наложило на Столыпина свой отпечаток. Первое время по приезде в Петербург, в правительстве Горемыкина, Столыпин держался подчеркнуто скромно, даже робко. Прошло несколько лет, и о нем стали говорить, что он «принял генералика»,
т. е. приобрел величественность и утратил доступность.
Между тем, оправившись после потрясении, испытанного в марте 1911 г., Николай 2 с особым удовольствием стал причинять Столыпину мелкие обиды и досады. В мае царь отказался подписать принятый обеими палатами законопроект об отмене ограничений, связанных с лишением или добровольным снятием духовного сана. Столыпин должен был примириться не только с этим, но и с одновременным назначением на пост синодального обер-прокурора В. К. Саблера, активного противника столыпинских вероисповедных реформ. Вновь поползли слухи о скорой отставке Столыпина и о готовящемся на него покушении. Стало подводить здоровье. Врачи обнаружили стенокардию («грудную жабу», как тогда говорили). «Не знаю, могу ли я долго прожить», — говорил он своему младшему брату Александру.
После трехдневного роспуска законодательных палат ухудшились отношения Столыпина с октябристами, еще более сузился круг его союзников. В июле 1911 г. он получил письмо от Л. А. Тихомирова, бывшего народовольца, перешедшего в правый лагерь и ставшего видным его идеологом. Правильно подметив неэффективность существующего законодательного механизма, Тихомиров советовал путем нового государственного переворота низвести Думу и Государственный совет до положения законосовещательных органов. Столыпин наложил на письме резолюцию: «Все эти прекрасные теоретические рассуждения на практике оказались бы злостной провокацией и началом новой революции». Столыпин не был подлинным конституционалистом, избегал слова «конституция». Отдавая предпочтение реформам социальным, «низовым», местным, он в глубине души, очевидно, сочувствовал «теоретическим рассуждениям» Тихомирова, но не считал возможным идти напролом. Ниже мы увидим, что Столыпин несколько иначе собирался наладить работу забарахлившей законодательной машины.
Известно, что в последний год своей жизни он составлял проект обширных государственных преобразований. После смерти Столыпина все бумаги, связанные с проектом, бесследно исчезли. Долгое время последний столыпинский проект был окутан пеленой таинственности. Эту завесу несколько приподняли вышедшие в 1956 г. воспоминания А. В. Зеньковского. утверждавшего, что он помогал Столыпину в составлении проекта. Трудно, правда, судить, насколько достоверны записи Зеньковского.
Судя по ним, создавался действительно грандиозный проект. Намечалось создание семи новых министерств (труда, местных самоуправлений, национальностей, социального обеспечения, исповеданий, обследования и эксплуатации природных богатств и здравоохранения). В дальнейшем предусматривалась организация восьмого министерства — переселения. Некоторые из них создавались на базе существовавших структурных подразделении, другие не имели аналогов. Расходы, связанные с их созданием, по расчетам Столыпина, требовали увеличения бюджета более чем в 3 раза. Соответственно предусматривался ряд мер, в том числе увеличение прямых налогов, введение налога с оборота, значительное повышение акциза на спиртные напитки. Отрицательные последствия неизбежной при этом инфляции Столыпин намеревался отчасти погасить при помощи прогрессивного подоходного налога. В области местного управления намечалось понижение земского ценза примерно в 10 раз, с тем чтобы в земском управлении могли принимать участие владельцы хуторов и рабочие, владеющие небольшой недвижимой собственностью.
Конечно, создание новых министерств не было самоцелью, а имело в виду реальные потребности. И все же, несмотря на некоторые привлекательные черты, план Столыпина производит пугающее впечатление.
Предполагалось опасное развертывание государственной машины самодержавия. Столыпин, как показывает этот проект, непоколебимо верил в преобразующую силу бюрократии.
В разговорах с Зеньковским Столыпин допускал мысль, что в ближайшем будущем ему некоторое время придется пробыть не у власти. Однако он предполагал оформить свой проект в виде «всеподданнейшего доклада» и представить его Николаю II и Марии Федоровне. Ознакомившись с ним, они, как думал Столыпин, «создадут те условия», при которых он сможет вновь вернуться к власти. Подобный план может показаться наивным. Вспомним, однако, что Витте, человек еще более искушенный, до конца своих дней лелеял мечту о возвращении к власти.
Значительные препятствия своему проекту Столыпин ожидал со стороны Думы и Государственного совета. На этот случай тоже был составлен план: если переговоры с председателями фракций не дадут желаемых результатов, проекты будут проведены по 87-й статье по окончании срока полномочий III Думы и до созыва IV Думы. Столыпин, таким образом, собирался бесконечно долго эксплуатировать эту злополучную статью. Нормальный порядок законодательства становился фактически заблокированным, а чрезвычайный — постоянно действующим. Законодательные палаты превращались в чисто декоративные учреждения, а самодержавие фактически восстанавливалось едва ли не во всем своем объеме. Это были опасные планы.
Летом 1911 г .Столыпин отдыхал в Колноберже и дорабатывал свой проект. Россия нуждалась в преобразованиях—это для него было несомненно. Но для преобразований нужен был мир. Между тем международная обстановка становилась все более тревожной. Своими размышлениями по проблемам войны и мира он поделился в письме А. П. Извольскому, послу в Париже, бывшему министру иностранных дел. «Нам необходим мир, — писал Столыпин. — война в следующем году, особенно в том случае, если ее цели будут непонятны народу, станет роковой для России и для династин. И наоборот, каждый год мира укрепляет Россию не только как военную и военно-морскую державу, но и с экономической и финансовой точек зрения. Кроме того, и это еще важнее. Россия год от года внутренне меняется; крепнет самосознание народа и роль общественного мнения. Нельзя сбрасывать со счетов и наши парламентские установления. Сколь бы они ни были несовершенны, их влияние тем не менее вызвало и России радикальные изменения, и когда придет время, страна встретит врага с полным осознанием своей ответственности. Россия выстоит и добьется победы лишь в народной войне».
ЗАГАДКА КИЕВСКОГО ПОКУШЕНИЯ
В конце августа — начале сентября 1911 г. в Киеве должны были состояться торжества по случаю открытия земских учреждений и памятника Александру II. 28 августа Столыпин приехал в Киев. Организаторы торжеств сделали все. чтобы оттеснить главу правительства на задний план. Ему не нашлось места в экилажах. в которых следовали император, его семья и приближенные. Ему вообще не дали казенного экипажа, и председателю Совета министров пришлось нанимать извозчика. Увидев это вопиющее издевательство, городской голова уступил Столыпину свой экипаж. В частных разговорах Столыпин говорил, что по возвращении в Петербург он вновь подаст в отставку.
По городу ползли упорные слухи о том, что на Столыпина будет покушение. Рассказывали, что Распутин, увидев его в экипаже, к ужасу собравшейся толпы вдруг завопил: «Смерть за ним! Смерть за ним едет! За Петром за ним ..»
Охрана императора и его спиты во время торжеств была поручена товарищу министра внутренних дел и командиру корпуса жандармов П. Г. Курлову. В свое время он занял этот пост вопреки воле Столыпина, который добивался его смещения. Курлов же, по-видимому, считал, что его карьера еще не окончена. Он поддерживал отношения с крайне правой и очень влиятельной группировкой князя В. П. Мещерского, которая пыталась продвинуть его на пост министра внутренних дел. Ближайшими помощниками Курлова в Киеве были вице-директор Департамента полиции М. Н. Веригин. начальник дворцовой охраны А. И. Спиридович и начальник Киевского охранного отделения Н. К. Кулябко. Спиридович и Кудябко были родственники, Курлов и Спиридович имели связи при дворе, а Веригину Курлов протежировал по службе. Это была очень сплоченная компания. Генерал-губернатор Ф. Ф. Трепов (еще один представитель известного полицейского клана) не вписывался в эту компанию Его оттеснили, и он обиделся.
26 августа в охранное отделение явился 24-летний киевский житель Д. Г. Богров н заявил, что во время своего недавнего пребывания в Петербурге он встречался с видными эсерами. Одни из них, Николай Яковлевич, предупредил о своем приезде в Киев к попросил помочь с квартирой.
Богров — личность, мягко говоря, малопривлекательная, несмотря на попытки некоторых авторов его героизировать. Родился в богатой семье, учился в университете, ездил за границу, играл в карты, выдавал охранке за деньги анархистов, затем почему-то решил убить Столыпина — вот, пожалуй, и вся жизнь Богрова. «Он всегда смеялся над «хорошим и дурным». Презирая общепринятую мораль, он создавал свою, причудливую и не всегда понятную», — вспоминала о нем детская писательница Б. М. Прилежаева-Барская.
В киевской охранке информация Богрова произвела глубокое впечатление. В течение нескольких дней он шантажировал охранку Николаем Яковлевичем, который, бесплотный, словно дух, видимый одному лишь Богрову, приехал в Киев, поселился у него на квартире, вынул из чемодана два браунинга, проверил их и велел узнать приметы Столыпина и министра просвещения Л. А Кассо. Чтобы не «спугнуть» Николая Яковлевича (вдруг он уже установил наблюдение за самим Богровым?), надо было побывать там, где будет Столыпин, и как бы выполнить поручение (узнать приметы), а заодно проследить, не появится ли вдруг его сообщница Нина Александровна, которая скрывается неизвестно где. Богров безотказно получал пропуска и билеты на все торжественные мероприятия и несколько дней ходил
за Столыпиным едва ли не по пятам.
Существуют две основные версии киевских событий.
А.Я. Аврех изложил спои выводы образно и сжато:
«Гениальным полицейским нюхом Курлов и К° учуяли,
что неожиданный приход Богрова является тем неповторимым случаем, который могут упустить только дураки и растяпы. Они отлично знали, что предвосхищают тайное желание двора и камарильи избавиться от Столыпина. Риск, конечно, был, но игра стоила свеч».
Польский историк Л. Базылев склонен был считать, что охранка действовала без злого умысла. «Вера в его (Богрова) сведении может удивлять, — писал он. — Но, доверяя Богрову. Кулябко и Курлов поступили согласно своему многолетнему опыту. Они только не учли, какие попытки может совершить болезненная натура их осведомителя, и поплатились за это своими должностями».
1 сентября 1911 г. в киевской опере шла «Сказка о царе Салтане» Н. А. Римского-Корсакова. В ложе находился царь, в первом ряду сидели министры во главе со Столыпиным, в 18-м ряду — Богров. В антракте после первого действия Столыпин поинтересовался у Курлова. задержана ли террористка и вообще не пора ли ликвидировать все это дело. После второго акта был большой перерыв, царь покинул ложу. Публика потянулась к выходу. Рассказы очевидцев о том. что произошло в полупустом зале, совпадают не во всех деталях, но иногда удачно дополняют друг друга. На основании этих свидетельств можно приблизительно представить общую картину.
Министры, поднявшись со своих мест, сошлись у рампы. В центре, опершись о рампу, спиной к оркестру стоял Столыпин. С ним беседовал военный министр
В.А Сухомлинов. Здесь же был обер-прокурор Синода Саблер. Министр двора барон В. Б. Фредерикс, не участвовавший в беседе, рассматривал в бинокль публику на балконах. Потом к группе, подошел местный землевладелец граф И. Потоцкий. В дверях появился К высокий человек во фраке и очках, с зачесанными назад волосами. Некоторым свидетелям показалось, что человeк, решительно направившийся к группе мннистров, был блондин. В действительности Богров был сед. Подойдя на расстояние двух-трех шагов, он дважды выстрелил в Столыпина. Одна пуля навылет ранила его в руку и задела скрипача в оркестре. Другая попала в орден на груди, изменила направление, прошла через живот и засела в пояснице. Сухомлинова и Саблера. только что стоявших рядом, вдруг не оказалось на месте. На какой
-то миг Столыпин остался один. Побледнев как полотно и странно улыбнувшись, он сделал успокаивающий жест, желая, видимо, показать, что ничего страшного не случилось. В следующее мгновение к нему подскочили Потоцкий (которому было нечего бояться) и старый Фредерикс, оказавшийся не робкого десятка. Помогая Столыпину снять сюртук, барон успел крикнуть: «Держите его!» — и указал на медленно уходившего Богрова. Столыпин сел и кресло, сделав по направлению к царской ложе жест, который многие поняли как крестное знамение. Богров успел дойти до выхода в коридор, но всеобщее оцепенение прошло, его схватили и избили. В ложе появился царь, постепенно порядок восстановился. Хор исполнил «Боже, царя храни». Раненого отправили в клинику.
Состояние Столыпина несколько дней было неопределенным. Торжественные мероприятия продолжались. Царь однажды побывал в клинике, но к Столыпину не прошел, а матери написал, что Ольга Борисовна его не пустила. 5 сентября состояние резко ухудшилось, и вечером Столыпин умер.
9 сентября Богроп предстал перед Киевским окружным поенным судом. Рано утром 12 сентября его повесили. Современников удивила эта поспешная расправа. «Убийца был казнен подозрительно быстро... — вспоминал Кофод. — как если бы боялись, что он скажет слишком много». Казалось, что кто-то торопится замести следы. «Криминальная четверка» в это время уже мало что могла сделать. Очевидно, включились другие силы — может, военный министр Сухомлинов, в чьем ведомстве находилась военная юстиция, а то и сам царь.
Заметание следов говорит не в пользу версии о ротозействе. Его не надо было скрывать, оно было очевидно. И раз в обществе появились худшие подозрения, властям, в общем-то, выгоднее было бы показать, что ничего, кроме ротозейства, на было. Кроме того, версия Базылева предполагает очень уж большой непрофессионализм Курлова и компании. Выдумки Богрова, шитые белыми нитками, годились разве что для деревенского
урядника, а не для четырех матерых жандармов. Версия Авреха кажется предпочтительней. И все же, может быть, позволительно будет высказать еще одну гипотезу, как бы промежуточную. Первому рассказу Богрова. с которым он пришел 26 августа, жандармы вполне могли поверить. Но потом, когда у него поселился невидимый Николай Яковлевич, а из Петербурга существование такого террориста не подтвердили, должны были появиться подозрения. Но игра продолжалась — надо же было выяснить, что затеял осведомитель, кто в действительности за ним стоит, нельзя ли вытянуть всю цепочку. Если бы генерал-губернатор Ф. Ф. Трепов был в курсе этих дел, он, возможно, тут же пресек бы эту возню (Трепов был охранник. Курлов и компания по своей узкой специализации были сыщики.) Никем не контролируемые, жандармы в конце концов, похоже, просто «заигрались» с Богровым. действуя тем беспечнее, что в сложившихся условиях (и по субъективным причинам) жизнь Столыпина в их глазах не представляла большой ценности. Очень крупные неприятности могли произойти, если бы Богров вздумал стрелять в царя. Но в театре, как мы помним, все было устроено так, что добраться до царя было гораздо трудней. Впоследствии всю четверку предполагалось отдать под суд за халатность, но по распоряжению Николая II дело прекратили. Только Кулябко был уволен со службы.
Столыпин просил, чтобы его похоронили в том городе, где он кончит свою жизнь. 9 сентября он был похоронен в Киево-Печерской лавре. Император и двор отбыли из Киева 6 сентября. На похоронах присутствовали министры, высшая военная и гражданская администрация края, председатель Думы и ее члены, за исключением левой оппозиции и крайне правых.
В печати подводились итоги пятилетней деятельности Столыпина на посту главы правительства. Крайние черносотенцы по-прежнему были непримиримы. Другие Правые, а также октябристы и даже правые кадеты высоко оценивали его деятельность. Официальное кадетское руководство в лице П Н Милюкова сохранило отрицательное отношение к Столыпину. Резко отрицательные характеристики высказывали публицисты демократического лагеря. В октябрьском номере «Русского богатства» за 1911 г. была помешена статья А В. Пешехонова с красноречивым названием «Не добром помянут».
В статье «Столыпин и революция» В. И. Ленин назвал покойного премьера «уполномоченным или приказчиком» русского дворянства, возглавляемого «первым дворянином и крупнейшим помещиком Николаем Романовым». Вместе с тем Ленин писал: «Столыпин пытался в старые мехи влить новое вино, старое самодержавие переделать в буржуазную монархию, и крах столыпинской политики есть крах царизма на этом последнем, последнем мыслимом для царизма пути».
В последующие годы в разных городах устанавливались памятники Столыпину, а в Государственном совете проваливались его реформы.
Деятельность Столыпина не поддается однозначной оценке. В целом он был, несомненно, крупным государственным деятелем, хотя вряд ли особо выдающимся «У П. А. Столыпина был сильный ум. — писал Изгоев, — но это был какой-то ум второго сорта, действительно лишенный и углубления, и идеалистического благородства, ум, смешанный с мелкой хитростью и лукавством». Даже правокадетские публицисты, сочувственно относившиеся к Столыпину, считали, что ему далеко до О. Бисмарка и К. Кавура. Заслуживает внимания характеристика Витте, из всех врагов Столыпина, пожалуй, наиболее близкого ему по взглядам: «Столыпин был человеком с большим темпераментом, человеком храбрым, и пока ум и душа его не помутились властью, он был человеком честным». А. Ф. Керенский считал, что политическая прозорливость Столыпина уступала силе его характера.
И все же Столыпин видел гораздо дальше и глубже, чем царь, его окружение, помещики. Сановники, министры — все, кто олицетворял собою старую дворянскую Россию, с которой тысячью нитей был связан и он сам. Эту Россию Столыпин пытался приспособить к новым временам. Он ушел из жизни, не принятый ни новыми временами, ни старой Россией.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Речь П. А. Столыпина в Государственном совете 15 марта 1910 г. при обсуждении указа 9 ноября 1906 г.
(публикуется с сокращениями)
Господа члены Государственного совета! После исчерпывающего доклада М. В. Красовского и после глубоких разъяснений такого высокоуважаемого и авторитетного знатока крестьянского дела, как А. С. Стишинский, задача моя, представители правительства, сильно упростилась. Я свободен теперь от обязанности разъяснять вам существо и значение указа 9 ноября, тем более что по поводу этого акта и в Государственной думе, и в особой комиссии Государственного совета, и в ученых обществах, и в прессе, без преувеличения, сказано уже все. Закон этот не только проверен теоретически рассуждениями специалистов, он четвертый год проверяется самою жизнью, и правительству не приходится пробивать ему дорогу в законодательных учреждениях. Закон сам завоевал себе право на существование. сам прокладывает себе пути и шагает так быстро, что через несколько времени, может быть, было бы уже невозможно видоизменить его окрепшие уже очертания. Это сознают и самые крайние противники закона, но тем более он им кажется принципиально вреден. Они не могут не смотреть на него, как на действительно живое порождение правительства, как на исчадие уродливое и уродующее местную жизнь.
Конечно, за последнее время суровые доводы против закона поневоле смягчены теми результатами, которые дает жизнь, но вместе с тем и понятно, и естественно стремление противников закона выровнять, выправить, видоизменить, обезвредить вредное, в их глазах, явление ранее, чем оно получит окончательное признание, окончательное узаконение в этом Высоком Учреждении, ранее чем санкционировать дальнейший его рост и развитие. Но точно так же. господа, понятно и естественно убеждение правительства, что закон построен правилько. убеждение в том. что изменения, поправки могут только придать ему вредное, неестественное направление. Поэтому я остановлюсь исключительно на тех поправках и добавлениях, которые предполагается, в порядке так называемого обезвреживания закона, в него ввести, и сочту себя обязанным самым определительным образом изложить взгляд правительства по этому вопросу.
Но прежде этого... позвольте попросить пос мысленно обернуться к прошлому и вспомнить, в какое время и при каких обстоятельствах закон 9 ноября возник. Ведь это было довольно смутное время, когда еще горели или догорали помещичьи усадьбы, когда свобода воспринималась как свобода насилия, когда насилие это иные считали возможным уничтожить насилием же. принудительным отчуждением владельческих земель. В это время правительство начало проводить целый ряд узаконений, относящихся до крестьян. Мероприятия эти понимались многими искренно, иными, быть может, лукаво. как акт политической растерянности слабого правительства, которое зря сразу разбросало весь свой балласт; земли удельные, земли государственные. общинный строй — псе в жертву гидры революции. Но я думаю, что теперь всем стало ясно, что как эти меры, так и мероприятия по укреплению личной собственности являются результатом отношения правительства, отношения продуманного, принципиальною к тому, что происходило в то время в России. А диагноз происходившего в кратких словах может быть сведен к следующему. Смута политическая, революционная агитация, приподнятые нашими неудачами, начали пускать корни в народе, питаясь смутою гораздо более серьезною, смутою социальною, развившегося в нашем крестьянстве. Отсюда естественный вывод — необходимость уничтожить первопричину — необходимость сначала излечить коренную болезнь, лав возможность крестьянству выйти из бедности, из невежества, из земельного нестроения. Социальная смута вскормили и испоила нашу революцию. и одни только политические мероприятия бессильны были .. уничтожить эту смуту и порожденную ею смуту революционную. Лишь в сочетании с социальною аграрною реформою политические реформы могли получить жизнь, силу и значение. Поэтому, господа, на закон 9 ноября надо смотреть с угла зрения социального, а не политического, и тогда стонет понятно, что он явился плодом не растерянного решения, а что именно этим законом заложен фундамент, основание нового социально-экономического крестьянского строя. так как время смуты — время решении, а не раздумья, то понятно, почему этот вопрос был проведен в порядке ст. 87. словом и волею государя. Понятно это и потому, кик говорил тут Л. С. Стншкнский, что к I января 1907 г. должен был быть решен в области крестьянского землевладения вопрос о выделе участков в частную собственность. так как к этому времени кончалась выплата выкупных платежей и должна была войти в силу ст. 12 Общего положения.
Эту историческую справку я привел для того, чтобы с самого начала установить ту принципиальную сторону закона, с которой правительство сойти не может, в которой уступок ист. Не вводя, силою закона, никакого принуждения к выходу из общины, правительство считает совершенно недопустимым установление какого-либо принуждения, какого-либо насилия, какого-либо гнета чужой воли над свободной волей крестьянства в деле устройства его судьбы, распоряжения его надельною землею. Это главная, коренная мысль, которая залегла в основу нашего законопроекта.
Если, господа, я так долго остановился на внутреннем значении акта 9 ноября 1906 г., то, может быть, это ускорит н облегчит выяснение дальнейшего отношения правительства к тем поправкам и дополнениям, которые предполагается в него внести. Я остановлюсь сначала на отделе I, введенном в законопроект Государственною думою, особенно на ст. 1, и прямо скажу, что этот отдел не вносит никакой новой мысли, ноной идеи, противоречащей, противоположной идее правительства. так как поправка эта внесена с целью скорейшего перехода крестьян к личной собственности... Я должен также оговориться, что правительство возражало бы против признания участково-наследственными тех обществ, в которых не было общих переделов за последние 24 года. Соображения правительства таковы: конкретно весьма легко установить общества, в которых с самого наделения их землею не было никогда общих переделов. Каждый живущий в русской деревне знает общества стародушннков, общества крестьян, владеющих землею по старим ревизским душам В этих обществах, в этих селениях существуют группы молодых крестьян, которые мечтают добиться уравнения и общих переделов земли, но это им никогда почти не удается, не удается набрать голосов, так как старые домохозяева крепко и твердо стоят на своем, на старом порядке владения землею. Но несколько сложнее положение там. где не было переделов в течение 24 лет. Во- первых. какой громадный труд, какое отвлечение от настоящего живого дела кадров крестьянских учреждений для выяснения, в каких обществах было и в каких не было переделов за последние два 12-летия, так как и приговоры о переделах далеко не везде сохранились! А возбужденные при этом споры! Господа, ведь до разрешения их должно быть приостановлено рассмотрение всех заявлений отдельных домохозяев о закреплении за ними участков. Таким образом, дело не ускорилось бы, а. напротив, затормозилось бы. Я не могу молчать еще и о том, что так называемые незаконные общие переделы наблюдаются главным образом в тех обществах, где официальных переделов за последнее время не было. Затем, изменение существующего порядка вызвало бы среди крестьян лишь волнение, недоумение. Да и зачем принимать искусственные меры там. где дело идет естественным своим ходом? Ведь за три с половиной года — или, вернее за 3 года, так как закон не начал действовать немедленно после его опубликования. — до I февраля 1910 г. заявило желание укрепить свои участки в личную собственность более 1700 000 домохозяев, т. е. ... около 17% всех общинников-домохозяев; окончательно укрепили участки в личную собственность I 175000 домохозяев. т. е. более 11% с 8 780 160 дес. земли и это кроме целых сельских обществ, в которых к подворному владению перешли еще 193 447 домохозяев, владеющих 1 885814 дес. Таким образом, при такой же успешной работе, еще через 6—7 таких же периодов, таких же трехлетий общины в России — там, где она уже отжила свой век. почти уже не будет. Поэтому правительство, веря в жизненность закона 9 ноября 1906 г., нс стремилось и не стремится вводить в закон каких-либо признаков принуждения и особенно, проводя закон в порядке ст. 87, считало невозможным производить какую-либо насильственную ломку. Конечно, законодательные учреждения в этом отношении более свободны. У вас руки развязаны, и поэтому правительство зиявллет, что оно согласилось бы на введение отдела I одобренного Думою закона 9 ноября, особенно если бы к нем были исключены слова «н в течение 24 лет».
Переходя ко второй поправке, внесенной Государственной думой и касающейся укрепления излишков, я заявляю, что правительство считает укрепление этих излишков. по взаимному соглашению, а при отсутствии такового по оценке волостного суда, неприемлемым. Правительство предвидит, что при таком порядке возникнет целый ряд судебных споров, очень продолжительная судебная волокита, а вместе с тем и затруднение в процессе выхода домохозяев из общины…
Принципиальная сторона законопроекта является осью нашей внутренней политики. ...наше экономическое возрождение мы строим на наличии покупной способности у крепкого, достаточного класса па низах... на наличии этого элемента зиждутся и наши законопроекты об улучшении, упорядочении местной земской жизни. ...уравнение прав крестьянства с остальными сословиями России должно быть нс еловом а должно стать фактом.
Я, господа, не преувеличиваю значения закона 9 ноября. Я знаю, что без сопутствующих, упорно проводимых мероприятий по мелкому кредиту, по агрономической помощи, по просвещению духовному и светскому нас временно ждут и неудачи, и разочарования, но я твердо верю в правильность основной мысли закона и приписываю первоначальную удачу этого, сравнительно, быть может, скромного акта тому, что он неразрывно связан с величайшим актом прошлого столетня — с освобождением крестьян и составляет, быть может, последнее звено в деле раскрепощения нашего земледельческого класса, и что дело это не бесплодно... доказывает одно поразительное явление, может быть, недостаточно учитываемое, а может быть, и нарочито замалчиваемое, горячий отклик населения на закон 9 ноября, это пробудившаяся в населении энергия, сила. порыва, это то бодрое чувство, с которым почти одна шестая часть... домохозяев-общинников перешла уже к личному землевладению.
Господа, более 10 млн дес общинной земли, перешедшей в личную собственность, более 500 тыс. заявлений о желании устроиться па единоличном хозяйстве, более 1.4 млн дес., уже отведенных к одним местам. Вот то живое доказательство, которое я принес сюда, чтобы засвидетельствовать перед вами, что значит живая, неугасшая сила, свободная воли русского крестьянства! И безрассудно было бы думать, что такие результаты достигнуты по настоянию правительственных чинов. Правительственные чины много поработали над делом землеустройства, и я ручаюсь, что работа их не ослабнет. Но я с слишком большим уважением отношусь к народному разуму, чтобы допустить, что русское крестьянство переустраивает свой земельный быт по приказу, а не по внутреннему убеждению. Правительство и рассчитывает, что, идя навстречу этому внутреннему убеждению, этому внутреннему народному чувству и разделяй вместе с правительством веру в государственную силу свободного крестьянства. вы. господа члены Государственного совета, вынесете спой беспристрастный и авторитетный приговор и придадите закону 9 ноября 1906 г. силу своего одобрения.
Государственный совет. Стенографические отчеты. Сессия 5. Спб., 1910. С. 1136—1145.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ
К истории аграрной реформы Столыпина Всеподданнейший отчет саратовского губернатора П. Столыпина за 1904 // Красный архив — 1926. — Т 4 (17)
Переписка Н. А Романова и П А Столыпина // Красный архив. 1924 — Т 5.
Переписка Л Н Толстого с А, А Столыпиным // Литературное наследство. — М., 1939. — Т 37—38
Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. т. XI. Гродненская губерния - Спб, 1903
Убийство Столыпина. Свидетельства и документы //Сост А Серебренников — Рига, 1990.
«Яснополянские записки» Д IП Маковицкого // Литературное наследство — М. 1979 — Т 90
Столыпин П. А. Думские речи — М, 1990
ВОСПОМИНАНИЯ
Бок М П. Воспоминания о моем отце П А Столыпине. Нью-Йорк. 1953.
Витте С Ю Воспоминания. — М., I960 - Т 1—3
Головни Ф А. Из записок председателя II Думы Ф А Гоювина // Красный архив. — 1930 — Т. 6 (43).
Зеньковский Л В. Правда о Столыпине - Нью-Йорк.
1956.
Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории — 1990. - № 1 6—12.
Кошко И. Ф. Воспоминания губернатора (1905—1914) — Пгр., 1916.
Крыжановскнй С Е Воспоминания. — Берлин, б. г.
Шипов Д. Н. Воспоминания и думы о пережитом — М.
1918
Шульгин В В. Дни — Л. 1925
Шульгин В В. Главы из книги «Годы» // История СССР — 1966 - №6
Gurko \ | Features and Figures of the Past — London. 1939.
Koeloed С A. My Share in the Stotypin Agrarian Reforms — Odense. 1985
ЛИТЕРАТУРА
Ленин (Ульянов) В. И. Столыпин и революция. — Поли, собр соч. — Т. 20.
Аврех А. Я. Столыпин и Третья Дума. — М.. 1968.
Базылев Л. Загадка 1 сентября 1911 г. // Вопросы истории. — 1975. — № 7.
Глаголев А. Формирование экономической концепции П. А. Столыпина (1835—1905) // Вопросы экономики. — 1990. — № 10
Дубровский С М. Столыпинская земельная реформа — М. 1963.
Дьяков И. Забытый исполин // Наш современник. — 1990. — № 3.
Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. - Л.. 1978.
Дякин В С. Был лн шанс у Столыпина?//Звезда. — 1990.— № 12
Зырянoв П. Н, Третья Дума и вопрос о реформе местного суда и волостного управлении // Истории СССР. — 1969. — № 6.
Изгоев А. С. П. А. Столыпин. Очерк жизни и деятельности. — М., 1912.
Полянский Н. Н. Царские военные суды в борьбе с революцией 1905—1907 гг. — М. 1958.
Селюнин В. Истоки // Новый мир. — 1988. — № 5.
Струве П. Б. Преступление и жертва // Русская мысль — 1911. - № 10.
Conroy М. Seh. Peter Arkad'evich Stolypin: Practical Politics in Late Tsarist Russia. — Boulder, 1976.
Yaney G. Urge to Mobilize. Agrarian Reform in Russia Urbana, Chicago, London, 1982.
