Сборник статей и материалов посвященный деревне Любощь и местам ее окружающим.

Дорохов А.М.
Главы из книги Прошу слова ....

Москва: ИНЭС, 2007.- 176 с.

В книге воспоминаний и размышлений Александра Михайловича Дорохова - такая необходимая в наше время правда очеловеке на войне, о Героизме и трусости. Чести и бесчестии, о времени минувшем и настоящем, его уроках на будущее

НА ПЕРЕДОВОЙ

В донесении командира 114-го гвардейского стрелкового полка, в третьем батальоне которого мне пришлось воевать, гвардии полковника Дмитрия Пантелеевича Никитина говорится: «114-й гсп после длительного марта Елец - Хлынино с хода вступил в бой 26.02.43 года в 21.00 в районе сел Кошкино, Клишино».

Отлично помню тот незабываемый, волнующий момент. Еще задолго до подхода к линии фронта мы услышали гул боя. И чем ближе подходили, тем все отчетливее различались сначала орудийные и минометные выстрелы, разрывы снарядов и мин, затем треск пулеметных и автоматных очередей. Навстречу нам с передовой шли раненые. С приближением к месту боя их становилось все больше и больше. У одного перебинтована голова, у другого - рука, у третьего - плечо и т. д. На фоне белых бинтов, серых солдатских шинелей, белого снега и зеленого хвойного леса выделялись пятна кропи. Много пятен. От бледно-розовых до ярко-красных. Пятна крови от только что полученных, кровоточащих ран. Что переживали мы в тот момент? Испытывали ли чувство страха? И вообще, какое морально-психологическое воздействие оказало это па нас, еще не обстрелянных по-настоящему бойцов? Чувство страха присуще каждому человеку. Все дело в том, кто кем овладеет - страх тобой или ты им. Могу с полным основанием сказать, что каждым нормальный человек в состоянии побороть чувство страха, овладеть собой и тогда не страх командует тобой, а твоя воля, твое сознание управляет твоим поведением.

Наше волнение усилилось, участились сердцебиение, частота дыхания. И это понятно. Вступаешь на невидимую черту, что называется линией фронта, передовой. И не знаешь, что тебя ждет. Пойдешь с боями дальше или повернешь назад, как шедшие навстречу нам раненые, а может... все может быть. Об этом я уже знал - па одного моего брата еще до моей отправки на фронт пришла похоронка. Солдат должен быть всегда готов ко всему. Ну а если поддался чувству страха, то, считай, пропал. Был у нас такой. Один единственный на весь полк. Спустились с пригорка в только что отбитое у фрицев село. Не нами. Теми, что шли нам навстречу. Название села не помню. Да и не в этом суть. Только спустились - остановка. Расположились вокруг домов, в огородах, на улицах. Кому где было приказано. Подошла невесть откуда взявшаяся кухня. Ужин привезли. А бой идет где-то выше села. Не успел и двух ложек каши солдатской взять, как рядом, в сарае, раздался выстрел. Кто, зачем, в кого? Вскоре все выяснилось. Один из солдат нашей роты не выдержал, страх взял верх над ним. Самострел. Тут же увели его в сторону... Военно-полевой суд и расстрел. Честное слово, нисколько не жалко было! Жаль родителей, его родных. По вполне понятным причинам не хочу называть ни имени его, ни тем более фамилии. Овладей человек страхом, побори, найди силы взять себя в руки, и прошел бы, может быть, вею войну честь по чести. Все может быть. А ведь каким «гоголем» ходил все время до этого! Разудалый молодец, да и только! Оказалось - напускное, бравада. На поверку - гниль, хотя и поверка-то еще не наступила, а только предстояла. Вот и сравни; Семен Кульбякин - парень ниже травы, тише воды, а стал героем. И наоборот, человек выдавал себя за «героя», этакого ухаря, которому все нипочем, а оказался жалким трусом.

Быстро наступили сумерки. Спустилась ночь. Не теряя из поля зрения друг друга (приказано было идти таким манером), вышли рассредоточение на передовую. Как-то неожиданно то тут, то там стали попадаться лежащие прямо на снегу, в поле, солдаты. «Ложись и окапывайся!» - распорядился командир отделения. Плюхнулся я в снег, вытащил малую лопату. Всадил ее раз, другой, третий. Старался все глубже в снег. Положил комья снега впереди. Образовалась яма, а сам почти весь снаружи, на виду. Как в песне о комаре: «Хоронили при дороге, видно руки, видно ноги. Весь на виду». Так и у меня. Но я еще живой. Лежать неудобно. «Нет, - думаю, - не спеши. Вспомни, как учили». Стал копать снова. А пули свистят, и отдаю поклон каждой, вдавливаясь в снег. Клял на чем свет стоит луну, появившуюся в разрывах низко плывущих тяжелых туч. Все словно застыло, остановилось. Светло, хоть бери книгу и читай. Даже зло взяло. Отрыл-таки ячейку для стрельбы лежа. Вспотел, отдышался. Лежу и думаю: «И это передний край?» И словом обмолвиться не с кем. Обидно, да и не похож!

А на что должен быть он, этот передний край, похож, и сам не знаю, хотя нам объясняли, говорили в училище, что это за «штука». И не только говорили, мы даже лежали там, на «своем» переднем крае. Но это «там», в училище, а здесь все другое, Любопытство, скажу вам, разбирает, как малое дитя. Да и по уму и суждению остался ребенком, только по росту - солдатом. Хочется подняться и рассмотреть; где же немцы? А пули свистят, видимые и невидимые, то есть трассирующие и обычные. Словом, и хочется, и колется, и фриц не дремлет. То ракеты пускает, то постреливает, так, наугад. Мы молчим, экономим боезапас. Оттого немец, чувствуется, еще больше нервничает. То усилит стрельбу, то ослабит. И мы начинаем приспосабливаться. Чуть ослабнет огонь с той стороны, мы как суслики один за другим приподнимаемся. Смотришь до боли в глазах через поле на опушку леса, где засели немцы- Ничего не видно впереди, кроме снежного ноля да темной стены леса за ним. Наконец, надоело каждый раз безрезультатно нырять. Смотрю на соседей справа и слева. Наши окопы друг от друга метрах в пяти-шести. Не густо, конечно, но все же локоть близко. Вижу - успокоились и мои соседи. А чуть забрезжил рассвет - началось... Ударила наша артиллерия по переднему краю немцев. Нам хорошо видно, где залегли (тоже в снегу) немцы. Один за другим стали рваться наши снаряды в расположении немцев, и белое снежное поле перед ними покрывается большими черными кругами. Я еще не сделал ни одного выстрела уже не по воображаемому, а но вполне реальному врагу, которого вижу на расстоянии каких-то 250-300 метров. Пошли мы в атаку. Первую. И тут команда: «Огонь!» Бегу но направлению своего ориентира, кричу «ура!» и стреляю на ходу из своей СВТ.

О чем думал? Не знаю. Честное слово, не знаю. Некогда было думать. Надо было бить гадов. И били. Кажется, неплохо. Утопая по пояс в снегу, с тяжелыми боями, продвинулись вперед. Выбили немцев из сел Юшшино и Кошкино. Вышли на очередной рубеж. Перед нами расстилалось белое, словно накрахмаленная скатерть, ноле. Залегли в редколесье. Чистое, ровное, прямоугольной формы поле, и ни одной «морщины» на нем, то есть ни канав, ни бугорков, укрываясь в которых и за которыми можно было бы подойти ближе к немцам. По другую сторону ноля перед нами стройными рядами стояли, одна краше другой, сосны. Там, на опушке, укрылись немцы. Они вели огонь из стрелкового оружия, не жалея патронов. Мы молчали, экономили патроны. Наши тылы вновь безнадежно отстали. Пробиться к нам на лошадках, запряженных в сани, по бездорожью, через лес, кустарники, занесенные снегом поля, непросто. Только что пройдя через все это, мы понимали эти трудности, но от этого было ничуть не легче.

Кто из командиров и на каком уровне принял решение, не знаю. По два-три человека от каждой роты отползли назад на прежнюю позицию немцев. Выбивая немцев с нее, мы не разбирались, что они оставили там. Теперь, остановившись и окопавшись в снегу, вернулись, чтобы подобрать все, что можно использовать в бою: пулеметы, автоматы, гранаты и мины. Немецкие мины калибром чуть меньше наших, но выручила русская смекалка. Кто-то из командиров научил нас, как стрелять из наших минометов немецкими минами с дополнительными зарядами. И стреляли, били фашистов их же оружием. На мою долю достались немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Их оказалось довольно много. Одному не донести. Позвал кого-то из ребят. Еще нашел большой кинжал в деревянном футляре и пистолет парабеллум. Они мне пригодились потом, когда ворвались в Хлебтово. Но пока лежали в снежных окопах, замерзали. Казалось, не только клетка, но и каждая молекула моего тела окончательно закоченела. Вот-вот застынет и превратится в ком льда и мой мозг. Лежа в снегу, бил до изнеможения нога об ногу. Ни повернуться, ни тем более встать, походить, попрыгать не позволял интенсивный огонь немцев из стрелкового оружия. По спине тянула поземка, засыпая снегом. В сознании одна мысль: не уснуть - иначе смерть.

О еде и речи не могло быть. Первые сутки страшно хотелось есть. На вторые - изредка брали чуть-чуть снега в рот. Наступило что-то вроде апатии, безразличия к окружающему. Это состояние иногда прерывалось командой открыть огонь по противнику. Вскоре поземка превратилась в метель. Ничего не видно. Этой кутерьмой, как называли у нас в Заволжье такую погоду, воспользовались командиры. Без стрельбы мы поползли вперед, зарываясь в снегу. По условному сигналу бросили подобранные немецкие противопехотные гранаты. С криком «ура!» пошли в атаку. Немцы дрогнули, стали поспешно отступать. Подвезли боезапас. За тем сосновым бором, где только что были они, в низине, перед нами возник какой-то небольшой поселок. Мне тогда показалось, что это застрявший между лесов небольшой хутор. Немцы не стали его оборонять и отошли в село Хлебтово. Только потом мы узнали, что это был не хутор, а большое село, которое ими было сожжено за связь его жителей с партизанами. Но мы увидели всего несколько хат, а остальное было уже засыпано снегом.

Держали они нас перед большим чистым полем три дня для того, чтобы успеть отрыть в полный рост траншеи на противоположном берегу реки в селе Хлебтово. Войдя в этот, как мне казалось, небольшой хуторок практически уже без боя, наше отделение разместилось в доме. Тут нас встретило долгожданное тепло в прямом и переносном смысле. Жарко натопленная печь, гостеприимная хозяйка и еда. Но об этом чуть ниже.

А сейчас, вспоминая о тех трех голодных днях на лютом холоде, не могу не сказать о тех, кому обязан жизнью. Да, в ту пору нам, солдатам, было весьма и весьма тяжело. Но были рядом с нами и другие, кому было намного труднее. Кто же они, эти другие? Это были люди чуть-чуть постарше нас, на плечах которых лежал груз ответственности за каждого солдата. Это командиры взводов, переползавшие от одного снежного окопа солдата к другому, убеждая, заставляя нас, рядовых не уснуть, чтобы не замерзнуть. К такой должности командиров взводов нас и готовили в Симферопольском училище, но отправили на фронт рядовыми.

Итак, мы, пятеро солдат, зашли в один из уцелевших домов. Было одно желание - отогреться и хоть чуть-чуть, ну самую малость вздремнуть. Еда как-то сама собой отодвинулась на второй план. До того были измотаны силы, что о ней, о еде, я не вспомнил. Но хозяйка дома решила все по-своему. Она поставила на стол чугун вареной картошки в «мундире», миску кислого молока и каравай хлеба - на все отделение. Я отправлял в рот одну за другой прямо с кожурой картофелины, и неожиданно мои глаза встретились с глазами ее троих детей, выглядывавших с деревенской печи. В них отражалось и детское любопытство, и испуг, и недоумение, почему мама усадила за стол нас и отдала их еду нам. Они глотали слюнки, глядя, как мы уплетали их картошку и все остальное на столе. В моем сознании промелькнула мысль о голоде, который я испытывал в 1929 и 1933 годах в Поволжье. На глаза навернулись слезы. И не только у меня, но у моих товарищей. Хозяйка все повторяла и повторяла: «Да вы не спешите, не спешите... У меня еще есть картошка, и я сварю еще». Была ли у нее эта картошка, не знаю, но я видел глаза и худенькие лица детей. Они следили за каждым нашим движением. Было больно до слез. Поняв наше состояние, хозяйка подошла к печи и закрыла занавеску. Нам сказала: «Вам еще столько предстоит! Вам силы нужны. Будет у вас сила, и я с детишками выживу, не будет - и нам несдобровать. Наша трапеза закончилась за несколько минут. Хозяйка стянула с нас валенки и вместе с портянками отправила их в печь, а нас - на печь. Ни один из ее троих детей, а старшему или старшей, не помню, было лет 7-8, остальные мал мала меньше, не проронил ни слова, уступив нам свое место.

Жаль, что ни имени ее, ни фамилии не запомнил. Спасибо тебе, женщина-мать, накормившая и обогревшая пас! Но такая благодать для пас быстро закончилась, поступил приказ продолжить наступление. Одели чуть ли не на ходу портянки и валенки. От них шел пар и едкий запах. Утопая по пояс в снегу, направи-лись к селу Хлебтово. Подошли к какому-то глубокому оврагу. Но когда стали подниматься на его гребень, нас встретил шквал огня. Укрыться негде - ни кустика, пи деревца. Поступил приказ отойти в овраг. В донесении командира полка говорится: «К 18.00 6.03.43 г. рубеж обороны противника проходил но южной окраине Хлебтова. Мост у Нижней Кубани взорван. Лед па реке подорван. Третий батальон закрепился к 18.00 6.03.43 г. 1 км севернее высоты 225,8. Село Нижняя Кубань при отходе немцев в ночь на 6.03.43 г. сожжено. Из 243 домов осталось только 10. 7.03.43 г. 3-й батальон занял юго-восточную часть села Хлебтово и в течение ночи вел бой за овладение северо-западной частью Хлебтово. Успеха не имел, так как противник вел сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь».

Да, это как раз и была пата попытка, выбравшись из оврага, войти в Хлебтово. Оказывается, то, что я принял за хутор, и было сожженное село Нижняя Кубань, жительница которого приютила и накормила нас. Вернулись в овраг, где гулял пронизывающий ветер. Поступила команда: «Окопаться». Не знаю, чья была идея, по мы стали рыть на склоне этого оврага, где было много снега, норы. Длина норы - по росту. Ширина - чтобы можно повернуться с боку на бок. Такие снежные норы напоминали ученический пенал. Всего и разница-то, что тот деревянный, а наш - из снега. В том хранились ручки и карандаши, а в этих укрывались мы, солдаты, спасаясь от лютой стужи. Когда приходила моя очередь отдыхать, я забирался в этот «люксовский» номер, а часовой закрывал вход деревянной крышкой от ящика из-под гранат или мин. Было тепло. Внутри от дыхания и выделяемого тепла «пенал» так обледеневал, что можно было сверху ходить по нему, не опасаясь провалиться. Но появлялась другая напасть. От тепла начиналась капель. На тебя сверху канала вода - кап, кап, кап... Под тобой лед, вокруг лед. И это в солдатской шинели. Ощущение, словно тебя замуровали живым.

Когда я впервые залез в такой пенал, вдруг вспомнил один забавный случай, происшедший со мной в селе Жестянка зимой 1939 года. Тогда, во время школьных новогодних каникул, в один из дней я отправился на охоту. Взяв дома одноствольное ружье 12-го калибра и став на лыжи, отправился за село, в поле. Местность в тех краях холмистая. Поднялся по небольшому склону холма. Стояла довольно-таки морозная погода. По низу, по снегу тянула поземка, сметая выпавший накануне снег. Кое-где образовались дугообразной формы заносы. Когда поравнялся с одним из них, неожиданно увидел укрывшегося от ветра спящего зайца. Остановился, замер на какие-то доли секунды. Сначала хотел снять ружье и в упор выстрелить в него. Но тут неожиданно возникла мысль взять его живым. Он, заяц, находился от меня всего в двух тагах. Вот, думаю, будет в селе разговоров - принес живого зайца! Сделал один шаг вправо - лег, закрыв вход в нору своим телом. Стал просовывать правую руку, чтобы взять зайца. И тут мое лицо, словно от взрыва, обдало брызгами снега. Заяц пробил свод своего убежища. Пока я встал, протер глаза - его след простыл. Ну и досада взяла тогда меня. Это воспоминание принесло мне успокоение, и я уснул в своем необычном укрытии.

Проснулся, когда часовой разбудил меня: «Вставай, командир роты вызывает». Получил задание пойти в разведку. Передавая мне свой бинокль, командир попросил засечь огневые точки, особенно пулеметные и минометные. Поднялся наверх из оврага. Пополз. Добрался таким манером до верхней точки холма. Увидел раскинувшееся внизу село, разделенное пополам рекой. Впереди, правее от меня, где-то метрах в ста, большой сарай. Чуть левее и дальше - дома. За рекой, на высоком берегу, большая церковь.

На улицах ни одной живой души. Перед церковью, ко всему берегу реки, идут траншеи. По ним туда-сюда передвигаются люди. Это видно по каскам на головах. Понятно, что траншей отрыты в полный рост. Как потом нам стало известно, село Хлебтово обороняли немецкая дивизия СС и власовцы. Как это часто бывает, после снегопада и метели установилась солнечная погода.

Стрельбы со стороны села не было. Вероятно, установившаяся хорошая погода и тишина подействовали на меня. Улегся поудобнее, взял бинокль и начал обозревать траншеи противника, пытаясь обнаружить его огневые точки. И за свою беспечность чуть не поплатился жизнью. Я, конечно, знал, как образуется солнечный зайчик при попадании лучей в зеркало, в школе не раз такое проделывали. Но, к сожалению, мы не всегда умеем использовать свои знания. Едва я направил бинокль на заинтересовавший меня объект, последовал ответ - пуля немецкого снайпера буквально в десяти сантиметрах от моей головы вонзилась в снег. Замер. До моего сознания дошло, что я допустил глупость. Замереть-то я замер, да, видимо, не совсем удачно притворился убитым. Еще две пули легли рядом со мной - одна у левого, вторая у правого плеча, недотянув каких-то 3-5 см. Как пришло решение - не знаю. Резким рывком всего тела, как рак, отбросил себя назад. Последовавшие еще несколько выстрелов вражеского снайпера уже не могли меня достать. Я был в «мертвой» зоне огня. Вернулся, доложил командиру роты обо всем, что увидел. Конечно, о своей глупости умолчал.

Сколько было пройдено нами в наступлении от первой к моей жизни атаки до подхода к окраине села Хлебтово, не помню. Не помню и того, сколько дней мы, подойдя к нему, укрывались в снежных «пеналах».

БОИ ЗА ХЛЕБТОВО

Пополнив боезапас, мы дважды ходили в атаку и каждый раз вынуждены были, отходить к оврагу. В первую атаку нам удалось пробиться к одиноко стоящему сараю. Он оказался конюшней. Обследуя его, обнаружили убитую лошадь. Когда она была убита и сколько дней в ней лежит, думать было некогда. «Голод - не тетка», - от закоченевшей туши лошади попытались отрезать, отковырять хоть что-то, чтобы утолить голод. Кто-то из солдат своим «крысалом» высек искру. От пакли выдули огонек, развели небольшой костер (это, конечно, громко сказано. Жизнь солдатская на передовой научила разводить еле-еле горящий костерок). Отодранные от туши куски отогрели на нем и не столько съели, сколько проглотили. Вскоре получили приказ отойти назад.

Вторая наша попытка войти в Хлебтово также не увенчалась успехом. Только с третьей попытки удалось овладеть несколькими домами, оставив конюшню позади. Так, наконец, вошли в Хлебтово, точнее в его половину. Двинуться через речку, разделявшую это село, означало идти под прямую наводку автоматного и пулеметного огня. Последовала четвертая ночная атака. Удалось частично ворваться в траншеи немцев. Но силы были неравными. Семен Кульбякина погиб как раз в этой четвертой нашей атаке.

Может быть, рассказать о скромном, я бы даже сказал застенчивом, мальчишке Семене Кульбякине, моем земляке? Он бесстрашно вступил в рукопашную схватку с фашистами, ворвавшись в немецкую траншею в деревне Хлебтово, Этот с виду неказистый паренек из небольшого заволжского села в Саратовской области оказался богатырем. Он первым из нас бросился в атаку и в рукопашном бою. действуя штыком и прикладом, уничтожил пять фашистских солдат. Семен никогда и ничем не выделялся среди пас. разве только чересчур скромным и тихим, покладистым характером. Что бы ему ни поручили, с какой бы просьбой к нему ни обратились, Семен никогда не отказывал. До нас дошел слух, что за свой подвиг он был посмертно представлен к званию Героя Советского Союза. Получил он это звание ил и нет - не знаю, я пытался найти его в списках Героев Советского Союза, по не нашел. Школа, в которой он учился, носит его имя.

Заняв половину села, мы, семь человек, окопались во дворе и огороде одного из деревянных домов. В нем были две комнаты. В первой - большая русская печь, стол и несколько табуреток. Во второй - железная кровать, стол и вдоль стены длинная деревянная лавка. Два окна. Одно выходило па улицу, другое - во двор. У дома аккуратно срубленный из бревен амбарчик с деревянным полом. Осматривая его, обнаружили в полу люк. Это был вход и погреб. Кто-то, уже не помню кто, спустился в этот погреб и обнаружил и нем смертельно пьяного человека. Выволокли его оттуда. Это оказался то ли полицай, то ли власовец. Не помню. Прибыл наш командир батальона. Хорошо помню, он был крепкий, под два метра ростом. Про него с полным основанием можно было сказать: косая сажень в плечах. Он начал допрашивать предателя. На вопрос, расстреливал ли он советских людей, тот цинично ответил: «Да я бы, не задумываясь, и тебя шлепнул, красная сволочь». Комбат тут же разрядил в него весь свой пистолет. Вечером нам сообщили: командир батальона за самосуд отправлен в штрафной батальон. А через несколько дней узнали еще кое-что. Штрафной батальон вел разведку боем. Будучи раненым, наш комбат вытащил на себе двух раненых штрафников. Реабилитировали, восстановили в звании майора. К нам не вернули, направили в другую часть.

Продолжу рассказ о Хлебтово. В погребе того амбара, откуда выволокли предателя, были картошка и лук. Больше ничего. Набрали картошки. Пять человек пошли в дом. Я остался на посту наблюдать из-за амбара за улицей. Второй - па посту в окопе с про¬тивоположной стороны дома. На доме, где расположились ребята, крышу снесло снарядом, хотя потолок и печка были в полном порядке. Подошло время моей смены на посту. Решил переобуться. Снял один валенок, постелил в него немного соломы, замотал другим концом портянки (вместо намокшего конца) стопу ноги. Уже было собрался проделать такую же операцию с другой ногой, но помешал немец - со свистом и воем влетела в крышу амбара немецкая мина. Взрыв, солома, гарь и копоть окутали меня. Ну, выругался я, фриц не дает даже переобуться. Решил сделать это в доме, вошел в первую комнату. Там ребята возились с картошкой и луком, решив спарить ее в печке. Посмотрел - мне сесть негде. Вошел во вторую, сел на лавку и только хотел снять второй валенок, как раздался взрыв второй немецкой мины.

Удар пришелся как раз в центр потолка первой комнаты, и потолок обвалился, Я услышал стоны и крики находившихся в ней ребят. Выбил ударом ноги раму, выскочил в огород, подбежал к входной двери. Подоспели другие ребята. Еле-еле выломали входную дверь. Из-под завала вытащили раненых. Среди них мой земляк, односельчанин Николай Кадников. Два осколка пробили ему плечо. Второй земляк из-под города Пугачева. Его голову и лицо иссекли мелкие осколки. Вытащили других, фамилии которых уже забыл. Прибежали санитары. Отправили в медсанбат. Провожая их, не мог сдержать слез. Это же были мои земляки! Словно оборвалась моя связь с родным домом. На душе было больно и тяжело. Конечно, они поплатились за свою глупость, затопили печку, чтобы сварить картошку

Немцы не только открыли сильный огонь из минометов по нашей позиции, но и пошли в атаку. Они стали наседать на нас, заходя с двух сторон. Командир роты капитан Иван Филиппович Дризач, солдат Чернов и я оказались прижатыми их огнем к амбару. Командир и Чернов стали отстреливаться из двери амбара, а я - из маленького окошечка. У двери раздался взрыв. Гарь, копоть и дым заполнили наше укрытие. Сквозь еще стоявший в ушах звук взрыва я услышал дикий вой Чернова, который вращался волчком на полу, а потом и голос командира роты: «Дорохов, помоги Чернову». Придавил Чернова к полу, разрезал валенок кинжалом (тем самым, который подобрал в Клишино) вдоль икроножной мышцы. Кровь забила фонтаном. Пятка Чернова была разрублена на две части вдоль ноги, торчали кости. Ужас. Как такое могло случиться! Видимо, меняя диск в автомате, он повернулся спиной к двери и влетевший осколок сделал свое дело. Перебинтовал его как смог и сказал: «Ползи в медсанбат». Дополз ли он и остался ли жив, не знаю.

Я встал на свое место и продолжал вести огонь по наседавшим со стороны улицы фашистам. Раздался взрыв у моего окошечка, я оказался на полу. Сквозь грохот взрывов и треск автоматов до меня словно из преисподней дошли слова командира роты: «Дорохов, ты жив?» «Не знаю», - ответил я. Все вокруг плыло,голова чугунная, ничего не соображал. Рукой пытался нащупать слетевшую с головы тапку-ушанку. Надевая ее, почувствовал под пальцами что-то теплое и жидкое. Осколок, то ли от мины, то ли от гранаты, не только сбил меня и оглушил, но еще и вошел под кожу чуть выше лба. И неличиной - всего-навсего с семечко подсолнуха. Скорее автоматически, чем сознательно, встал вновь на свое место, отстреливаясь от насевших фашистов. Хорошо, что подоспела помощь и нам удалось отстоять половину села Хлебтово. Наш батальон занял оборону.

Весна вступала в свои права. Все больше и больше пригревало солнце. Снег становился рыхлым, кое-где появилась талая вода. Мы ходили в валенках. Ночью мороз, днем оттепель. Можно себе представить наше положение. Хлебтово мы, я имею в виду наш батальон, не взяли. Вскоре полк был отведен на другой участок. Где он, этот участок был, не помню. Зато прекрасно запомнил, что он из себя представлял и чем мы на нем занимались. Большая широкая долина. По верху этой долины широкое поле. Оно было когда-то вспахано. Подтаявший снег открыл прогалины той пашни. День и ночь рыли траншеи в полный рост на этой пашне. Начинали рыть траншеи и ходы сообщений примерно с 23.00 и заканчивали в 3 часа ночи. Потом отдых, но не для всех. Часть оставалась и несла службу. В ночь отрывали по 150-200 метров. Траншеи глубиной от 1 метра 30 сантиметров до полутора метров. Помимо этого рыли ячейки для станковых пулеметов, противотанковых ружей, блиндажи с перекрытиями от одного до пяти накатов. И делали это полуголодными, а иногда и голодными вовсе. Иные могут возразить: быть такого не может! Может! И ещи как может! И все это под постоянным обстрелом противника. В подтверждение сказанному приведу выдержки из донесения политотдела дивизии. «В ночь с 5 на 6.04.43 г. противник вел интенсивный минометпо-пулеметный и артиллерийский обстрел частей 37-й гвардейской стрелковой дивизии. Всего выпущено 326 снарядов и 325 мин... В течение двух дней личный состав 114 гвардейского стрелкового полка не получил хлеба... В другие дни по 300-400 грамм хлеба».

Помню, как нам приносили тогда в термосах суп из чечевицы. В полкотелке - 10-15 чечевинок, а остальное - вода. И это на день! (См.: Ф-870, 045078. Д-5 - политдонесение 37 гв. стр. д. за апрель 1943 г. Архив МО. Подольск.)

Таких дней, когда не получали пищи зимой и весной 1943 года, не счесть. Только со второй половины мая положение дел стало постепенно улучшаться. Нам стали давать, когда обстановка позволяла, 800 граммов хлеба. О мясе и рыбе - даже разговору не было! На спуске в долину отрыли для взвода землянку для отдыха. Впереди наших траншей - выносные дозорные посты. Там пулеметчики н расчеты противотанковых ружей несли дозорную вахту. Еда доставлялась в термосах из нашего тыла. А мы в свою очередь относили еду выносным дозорным постам, расположенным от траншеи где-то на расстоянии 150-200 метров. В один из вечеров пришла моя очередь доставить термос пулеметному расчету. В начавшихся сумерках с термосом за спиной, утопая в жиже из грязи и снега, отправился в путь. Туда добрался спокойно. В том смысле, что немцы не стреляли. Даже из стрелкового оружия. Может быть, у них тоже было время ужина?

Ребята быстро справились с доставленным. Двинулся в обратный путь. Очевидно, немецкий пулеметчик закончил ужин и вернулся к своему месту. Начал он вести огонь по мне короткими очередями. То справа, то слева, обдавая меня грязью, ложились пули. Залечь нельзя, под ногами жижа из грязи и воды. Попытался опуститься как можно ниже. А пулеметчик словно издевался надо мной, хотел просто упаковать меня в это месиво. Видимо, с его позиции хорошо просматривался мой маршрут. Мне ничего не оставалось делать, как опуститься и лечь в эту грязевую, но, увы, не лечебную ванну. К моему счастью, стало довольно быстро темнеть. Остаток пути в свои траншеи преодолел без каких-либо трудностей. Вернулся весь в грязи. О том, чтобы умыться, помыть руки, и речи не могло быть.

Самым трудным в это время была ночь. Весенние заморозки доставляли адские мучения. За время дежурства в траншеи мороз сковывал валенки так, что они звенели, словно сделаны не из шерсти, а из стали. Наконец-то подходила смена. Спустишься в долину, в землянку и начинаешь проделывать «процедуры», чтобы высвобо¬дить изо льда и грязи ноги. Сядешь на земляной помост в виде нар, кто-то из солдат становится к тебе задом, берет твою ногу, зажимая ее между своими ногами. А ты, упираясь другой нотой в его мягкое место, с трудом стаскиваешь валенок. Затем поочередно начинаешь оттирать одну за другой ногу полой шинели до появления в них тепла. Потом ноги начинают гореть так, словно их опустили в кипя¬ток. Только тогда обобьешь портянки ото льда, постелешь их под себя и, укрывшись полой шинели, засыпаешь. Сколько дней прошло, пока мы отрыли траншеи в полный рост с многочисленными ходами сообщений к разным огневым точкам, не помню.

С апреля по июнь, до начала Курской битвы, мы отрыли не метры, а уже километры траншей и ходов сообщений. В архиве мне удалось найти акт двух командиров о передаче участка обороны только одной роты другой. В нем говорится, что с апреля по июнь 1943 года: «Мы, нижеподписавшиеся, командир 3-й стрелковой роты 1-го батальона 114 гв.с.п. и командир 1-й стр. роты произвели прием и сдачу обороны, занимаемой 3-й стр. ротой. Сдано гвардии лейтенантом Махановым и принято старшим лейтенантом Бабенко 1150 погонных метров ходов сообщения; 3 из них с перекрытиями для станковых пулеметов, 20 ячеек для ручных пулеметов, 10 ячеек для станковых, огневую позицию для двух минометов 50-мм, 8 для ПТР, 7 блиндажей с двумя накатами, из них 2 для отдыха бойцов, 5 для стрелков, 5 блиндажей с 1 накатом, 1 блиндаж в 5 накатов - КП командира роты и командира батареи, 1 блиндаж в 4 наката на НП (наблюдательный пункт. - Примеч. авт.), 6 блиндажей еще не накрытых...» И это не считая отрытой сплошной линии траншеи от одной роты к другой, от одного батальона к другому и т. д. Этот небольшой архивный фрагмент говорит сам за себя - вот чем занимались мы, встав в оборону с весны. В том же донесении на листе 18 говорится: «Личный состав 114 гв.с.п. в течение трех дней не получает хлеба». А на листе 20 - продолжение: «Л/с 114 гв.с.п. ходит... в валенках». И это было уже 18 апреля 1943 года. Да разве можно все перечислить? Да и нужно ли это?

Привожу эти факты отнюдь не для того, чтобы показать, какой я герой. Нет, нет и еще раз нет. Но клеветники должны знать, какой ценой доставалась Победа солдату! Мне могут возразить, что это все скрывалось и не докладывалось выше. Ничего подобного. В политдонесениях за май 1943 года говорится (причем неоднократно): "Части 37 гв.сд. испытывают большие трудности в продовольствии: отсутствует хлеб, нет крупы, картофеля, мяса. Сегодня выдано л/с 118 гв.с.п. по 150 гр. сухарей, в 114 гв.с.п. - по 200 гр." (См.: архив МО Ф-870, О-45078, Д-16, лист 18 за 15 мая 1943 года.) То, что это так и было, знаю по себе. Несмотря на голодное существование, отрывали по 10 и более погонных метров в полный рост траншеи.

Конец апреля, снег сошел. Солнце пригревало все больше и больше. В один из таких дней нам разрешили раздеться до пояса. Снял гимнастерку, теплую байковую рубашку и, вывернув нательную через голову, стащил ее с себя. Что я увидел на ней, на рубашке, не поддается описанию. Она были покрыта сплошь большими серыми вшами. Ни одного свободного просвета между ними. Подошел старшина роты. Посмотрел и приказал: брось в костер, сейчас принесу другую, что я и сделал. Появились первые больные тифом. Их отправили в стоявший позади нас, примерно в двух километрах, медсанбат. И началось. Прибыли врачи, медсестры. Всем сделали прививки. Подтянули в долину оборудованную в грузовике "вошебойку". Поставили большую палатку. Раздели догола. Всю солдатскую одежду с шинелями отправили в камеру этой машины, а нас - небольшими группами на обработку в палатку. Там медсестры, такие же молодые, как и мы, девчонки стригли и брили всюду, где только была растительность. Помыться - по котелку теплой воды на брата. Это была первая "баня" после того, когда нас переодевали в городе Балашово перед отправкой на фронт. К чести медиков им удалось остановить распространение этой болезни что называется на корню.

Вес лето 1943 года вгрызались в землю, создавая вторую линию обороны. Ночью копали, днем занимались отработкой различных видов боя: небольшими группами ходили в атаку на условного противника, бросали пехотные и противотанковые гранаты, бутылки с зажигательной смесью, разумеется - болванки. Иногда даже занимались строевой подготовкой. Закончил свой дневник. Я начал вести его, еще работая кочегаром на паровозе на станции Верхний Баскунчак, когда в составе поездной бригады водил воинские эшелоны под Сталинград. Это была столистовая тетрадь. Завернул ее в промасленную бумагу из-под патронов. Свернул трубкой, положил в оцинкованную железную коробку из-под патронов и на склоне долины закопал, полагая, что запомню это место.

Получили большое пополнение. Ниши траншей забили до отказа патронами, гранатами, бутылками с зажигательной смесью. Вечером все заняли свои места в траншеях. В долине никого не оставили. Нас предупредили; возможно, немцы утром предпримут наступление. Нас поддержат наши танки. На всякий случай наши саперы сделали проходы для них через наши траншеи. Ночь прошла относительно спокойно. Немцы пускали осветительные ракеты, постреливали. Наступило раннее утро - тишина, ни ветерка, тепло. И вдруг ударила паша ближняя, а следом и дальняя артиллерия. Заговорили «катюши». Стоял такой гром небесный, словно раскололась, треснула вселенная. Сколько артиллерия молотила по переднему краю немцев, не знаю. Канонада закончилась так же неожиданно, как и началась. Наступила тишина. Постепенно усиливаясь, стал доходить до нас гул моторов подходящих сзади наших танков. Он перешел в рев. Пройдя через паши траншеи, они еще больше взревели, набирая полный ход. Мы стали смотреть им вслед. Сначала не заметили, как им навстречу идут - также стеной - немецкие танки. Сближаясь в ровном поле, танки на ходу вели огонь. Началась настоящая битва. Так я увидел начало, как потом стало известно во всем мире, великого сражения на Курской дуге.

БОИ ЗА ДМИТРОВСК

«На станции сойду, трава по пояс...» Над головой словно застыли в небе светло-серые перистые облака. За спиной - лесной массив, а по полю степенно, будто важная персона, вышагивал аист. «Спасибо аист, спасибо птица, так и должно было случиться...» Такую идиллическую картину с аистом мы увидели с женой, когда после окончания всех торжеств по случаю 60-летия освобождения города нас вывезли за город бывшие комсомольские вожаки Нина Григорьевна Миронова и Татьяна Александровна Позднякова. Но это было сейчас, а тогда, в 1943 году, все было совсем не так. Случилось то, чего мы никак не ожидали.

Август. Утро. Душно. Ударила наша артиллерия. Я едва успевал вытаскивать из ниш в траншее заготовленные заранее мины и подавать своему расчету. Командир роты, забравшись на дерево, подавал одну за другой команды, внося коррективы. Примерно полчаса вели огонь по первой траншее немцев. Наш запас мин иссяк. Командир роты спустился с дерева. Один из разорвавшихся близи немецких снарядов ранил его. Осколок величиной 3-4 сантиметра рассек мышцу выше колена. В мои обязанности входило не только подносить боезапас, но и оказывать помощь раненым. Еще в городе Балашове, перед отправкой на фронт, нас, нештатных санитаров рот, научили делать перевязки раненым. Пришлось попросить командира роты снять штаны (галифе). Осколок вошел ребром. Его рваные края чуть выступали из мышцы выше колена. Придавив ее двумя пальцами, вытащил осколок, забинтовал рану. И тут команда: «В атаку». Слово «ура!» срывалось с губ, только когда взбирался на бруствер траншеи. Сколько ни пытаюсь вспомнить, о чем думал, идя в атаку, - не могу. О партии, о Родине, о Сталине, о любимой девушке, о доме и родных? Нет, в голове одно; вон тот ориентир, вон то место, до которого я должен добежать. Стрелял на ходу, падал, петлял, а мысль одна: добежать до этого места. И все! Ворвались в немецкую траншею. Немцев уже нет, отошли. Осмотрели траншеи, пиши, блиндажи. Словом, любую щель, где мог бы укрыться немецкий солдат,

Постепенно успокоился, сердце, молотившее до того с невероятной силой, тоже успокоилось. Первая траншея взята. О второй и третьей - мыслей нет. Передохнуть, отдышаться - вот и вся солдатская недолга. На следующий день только к вечеру овладели второй траншеей фашистов, отстоявшей от первой на 3-5 километров. Может - ближе, а может - и дальше. Не помню. Зато хорошо запомнил брошенный немецкий мотоцикл с коляской около блиндажа. Как он заводится, не знал. Раза два или три, затащив его на насыпь блиндажа, скатывался на нем метров на десять. В радио - и телепередачах говорят и пишут в прессе о том или ином ветеране: «Он прошел от такого-то и до такого-то места». Нет, мне этого не пришлось делать. Могу с полным основанием сказать: «Свой путь от Ельца и до предместий Варшавы не прошел, а прополз с короткими перебежками. Все ползком да бегом через поля, болота и леса и в зной, и в стужу».

Пока же нам предстояло на пути к Дмитровску-Орловскому преодолеть третью вражескую траншею со всеми се огневыми точками. Пожалуй, самое ожесточенное сопротивление оказали нам немцы на своей третьей линии обороны на подступах к городу. И на то у них были причины. В самом городе у них не было подготовленных заранее опорных пунктов. Сдавать город они не собирались. Видимо, полагали, что трех впереди лежащих в 12 километрах от города линий обороны будет достаточно. Они предполагали, а мы уже располагали. Располагали приобретенным в тяжелых боях опытом. Разбив их на Курской дуге, мы уже не были желторотыми несмышленышами. Эта пата победа придала нам сил и уверенности, укрепила нас в духовном, моральном отношении.

11 августа, сломив сопротивление фашистов, мы вплотную подошли к Дмитровску. Наш 114-Й гвардейский стрелковый полк залег в этой долине, перед рекой. Место заболоченное, копнешь солдатской лопатой - вода. Так что никакой речи о рытье окопа не могло быть. За речкой был виден крутой подъем в город. Слева цер¬ковь. Там пулемет. Идти в открытую па пулеметы, расположенные не только на церкви, но и по всему высокому берегу реки, - положить всех. Конечно, на это ни один командир не решился. И это сохранило многие и многие жизни бойцов нашего полка. И надо же было такому случиться: налетели наши самолеты - бомбардировщики-штурмовики. Приняв нас за немцев, стали пикировать на нас. Мы пытались подавать им сигналы - махали пилотками, автоматами, руками. Сделав первый заход, они пошли на второй, поливая нас пулеметным дождем. Мы кричали и махали, кричали и махали. Но это скорее от отчаяния, от досады. Мы подошли к Дмитровску раньше, чем рассчитывало командование, и понесли потери от своих же. Бои, длившиеся на подступах к городу 7, 8, 9, 10 и 11 августа, закончились.

Вернувшись с совещания, командир роты дал мне задание: «Пойдешь в составе штурмовой группы. Задача твоя одна - водрузить флаг над городом. Тебя будет прикрывать такой-то солдат». Вечером 11 августа командир роты вместе со связным отправился в расположенный чуть левее и выше плодопитомник, чтобы провести разведку огневых точек в городе. Немцы изредка вели огонь по нашим позициям из стрелкового, минометного и артиллерийского оружия. Огонь не прицельный, а так, для. острастки.

Прибежал связной и сообщил нам печальную весть: шальной снаряд немцев попал в плодопитомник недалеко от них, командира роты убило. У него, у командира, было два ордена Красной Звезды. Осколок снаряда разбил один из орденов и сразил командира. Наши минометы были сложены под деревьями, где сейчас находится водохранилище. Кто-то из командиров взводов, приняв на себя командование, приказал собрать один миномет и дать прощальный залп из оставшихся нескольких мин. Так и сделали.

Стемнело. Я и прикрывавший меня солдат отправились на место сбора штурмовой группы. Нас собралось человек 20-25, не более. Группу возглавлял какой-то старший лейтенант. Задача была одна - пробраться в город незамеченными и вызвать панику. Надо сказать, что нас вооружили под завязку. Один диск к ППШ в автомате, два запасных - на ремне (в каждом диске по 72 патрона), по полдюжины гранат-лимонок и еще запас патронов в вещмешке. Это большая огневая сила. Скатки шинелей приказали оставить в ротах, чтобы проползти как можно тише, не дать себя обнаружить.

Когда стало совсем темно - поползли. Как только взмывала вверх немецкая осветительная ракета, мы замирали и лежали, не шелохнувшись. Доползли до реки. Деревянный мост через нее немцы взорвали после своего отхода в город.

Оставшиеся после взрыва сваи задержали несколько бревен. По одному из них стали перебираться через речку. Как только взлетала немецкая ракета, солдат замирал, прижавшись либо к свае, либо к бревну. Таким образом поодиночке удалось переправиться всем, немцы нас не обнаружили. Залегли в кустах. Время, когда начинает светать, самое трудное для человека. Глаза смыкаются сами собой. Этим как раз мы и должны воспользоваться. Где-то часа в 4 - начале 5-го бесшумно двинулись в гору. Поднявшись наполовину, еще не приблизившись к первым домам, по команде командира заорали «ура!», открыли бешеный огонь наугад и стали бросать в разные стороны свои гранаты. Такого немцы не ожидали. Русские в городе! Это их настолько ошеломило, что они не могли понять, куда стрелять! Наше "шумовое" оформление имело целью не только вызвать панику, но и было сигналом для начала атаки всех подошедших к городу сил.

Ведя беспорядочную стрельбу, немцы стали бросать свои позиции. Подбежал к одному дому - из калитки мне навстречу старик с огромной белой бородой. Мы чуть лоб в лоб не столкнулись. Он обнял меня, приговаривая: «Наконец-то, сынки. Дождались мы вас!» На мой вопрос, где здесь, кроме церкви, есть высокое здание, указал почти напротив псе двухэтажную школу. Я и напарник бросились туда. Увидели, как немцы выскакивали из-за ограды церкви. Отступали, бросив свои огневые точки на церкви и вокруг нее.

Стреляя им вслед, подбежали к двухэтажному зданию. На стене я заметил пожарную лестницу. Хотел подняться но ней, но увидел, как вдоль забора от школы бегут немцы. Остановился. Чуть не сделал глупость - они бы меня тут же «сняли» с этой лестницы. Открыл дверь школы, и мы бросились вверх, на второй этаж по широкой лестнице. Навстречу из комнаты вышла насмерть перепуганная женщина. Слова произнести не могла, не понимала, что происходит. Только когда я спросил, где ход на крышу и есть ли у нес кусок красной материи, до нее дошло, что пришли свои. Она метнулась в комнату, открыла деревянный сундук. Покопавшись, достала красное полотно, всем нам хорошо знакомое по праздникам. Прошли в конец коридора к железной лестнице на чердак. Я поднялся по лестнице, стволом автомата отбросил люк. Надел пилотку на ствол автомата и осторожно поднял его вверх. Тишина. Одной рукой, не высовываясь, дал очередь на чердак по кругу. Ответного огня не было. Поднялся на чердак. У слухового окна закрепил полотнище. Выйдя из школы, я и напарник бросились догонять своих товарищей, бежавших за отступавшими немцами вдоль красного каменного забора усадьбы Дмитрия Кантемира. Много лет спустя, я узнал, кто такой Дмитрий Кантемир. Он был на службе у Петра I.

Преследуя фашистов, наша группа оказалась на противоположной стороне города, на окраине, в районе какого-то горевшего завода. Остановились. Перед нами речка и болото. Залечь и окопаться негде. Видимо, у немцев была хорошая связь - над нами появился немецкий самолет-корректировщик. Ею прозвали «рама». Фашистская дальнобойная артиллерия открыла из-за болота огонь. Шрапнельные снаряды разрывались в воздухе на определенной высоте, поражая лежащую пехоту. Командир нашей группы приказал отойти назад, чтобы укрыться у ближайшего дома. Вскоре получили приказ: всем вернуться в свои подразделения, которые уже вышли на марш-бросок слева от этого болота. Выбиваясь из сил, я догнал-таки свою роту. Никому ничего не докладывал, да и докладывать было некому. Как я уже писал выше, командир роты погиб накануне штурма. За пять дней боев за город Днитровск-Орловский - с 7 по 11 августа 1943 года - наша дивизия понесла огромные потери: 512 человек убиты и 1996 человек ранены. Более ста человек в день!

В кино любят показывать митинги, клятвы на похоронах погибших боевых товарищей. Тут и за день не отроешь столько могил. По крайней мере я не знаю ни одного случая похорон своих одно¬полчан. Никого и никогда не хоронили, даже своего командира роты. В стрелковом батальоне это сделать просто невозможно. Свою позицию не оставить и не уйдешь подальше в тыл, чтобы заняться погребением. Этим занимались похоронные команды, которые шли за нами. Кто принял командование ротой, я не знал. Когда я присоединился к своей роте, какой-то командир взвода (новенький) спросил: «Кто такой? Откуда?» За меня ответили ребята: «Это наш. такой-то, был в штурмовой группе». Да у меня и не было сил рассказывать, как и что: с 10-го на 11-е мы брали последнюю, третью траншею; день 11 августа и ночь на 12-е я не сомкнул глаз, да еще сутки ни крошки во рту, а тут опять марш-бросок после бессонной ночи и боя.

На следующий день получил приказание отправиться в другой батальон. Па сей раз - в учебный батальон этой же дивизии. В политдонесении частям дивизии говорилось о том, что начальник политотдела дивизии дал указание заместителям командиров по политчасти подобрать лучших людей из рядового состава в учебный батальон для подготовки их командирами отделений. (См.: Ф-870, 04507, Д-9, Л-77 от 16.08.1943 г. лист 37 - Архив МО в Подольске.) Собраться солдату - все равно, что голому подпоясаться. Благо этот батальон рядом с моим 3-м батальоном, в минометной роте которого я был подносчиком боезапаса. Определили тоже в минометную роту, взвалили на спину плиту весом около 20 килограммов. Командиром батальона был майор Холопов. Его я хорошо запомнил, а вот замполит не запомнился мне ничем - ни хорошим, ни плохим. Запомнился и начальник штаба учбата майор Егоров. Чем запомнился? Прежде всего своим видом - он всегда был чисто и аккуратно одет, выбрит, подтянут. И еще. Уже в Белоруссии, после очередного боя, проходя через траншею нашей роты, он уви¬дел меня и протянул руку: «Поздравляю вас с наградой». Сейчас уже не помню, какой именно наградой - медалью «За отвагу» или «За боевые заслуги». Точно помню только, что поздравлял он меня с медалью. Правда, медали я так и не получил,

Много позже, уже в 1944 году, я получил орден «Отечественной войны II степени» за бой в Раковичах в декабре 1943 года. А тогда, в августе, сентябре и октябре в ходе боев из меня делали командира минометного отделения. Я ползал и бегал с плитой, лафетом, а затем и стволом 82-мм миномета. Если с плитой и лафетом пере¬двигаться было более или менее удобно, то со стволом миномета, имевшим более метра в длину, - одна маета. Представьте: на плече или за плечом у вас железная тяжелая труба с утолщенным концом и шарниром для соединения с плитой в виде шарикоподшипника. И это помимо постоянных спутников солдата в бою - вещмешка с котелком, кружкой и ложкой, запаса патронов к автомату ППШ и скатки шипели. Плюс к тому - через плечо противогаз, малая лопата на ремне гимнастерки, запасной диск с 72 патронами да пара «лимонок».

С Орловшины с боями шли по Украине. Запомнился бой за город Шостка Сумской области. Город горел. Отбили его у немцев. Остановились наокраиневбольшом сосновом бору. Окопаться-одно мучение: почва песчаная, копаешь, а края осыпаются. Получился не окоп, а поросячья яма. Какая-никакая, а укрыться от пуль и осколков можно. Батальон завалился спать. Кроме охранения спали все. Где-то во второй половине дня - моя очередь заступить на пост на правом фланге роты. Заступил. Метрах в 300-400 от поста - частный деревянный дом. Через какое-то время из этого дома вышел и направился ко мне мужчина. Мне он показался стариком. Мне- то девятнадцатый год, а ему было, очевидно, за 50. Поговорили. Он спросил меня: «Когда смениться?» «Зачем тебе?» - в свою очередь спросил я. «Да ведь радость-то какая! Моя старуха послала пригласить тебя в гости. Душу отнести, свои же пришли! Приходи, вот мой дом». - указал он на крайнюю хату. «Сменюсь и, если разрешат, приду», - ответил я. На том и порешили.

После смены попросил разрешения у командира то ли отделения, то ли взвода пойти в гости. Еще стоя на посту, обратил внимание на то, что жители села катили но улице к себе в дома железные бочки. Расположились мы с хозяином в палисаднике дома, на старом домотканом покрывале или скатерти, постеленной на траве-мураве. Угощенье - помидоры, свежая вареная картошка да хлеб с солью. Хозяйка в огороде открыла деревянную крышку с ямы, зачерпнула полкастрюли - и к нам. Поставила. Гостеприимный хозяин спросил меня: «Какой будем пить чистый или разведенный?» У меня промелькнула мысль: «Чем разводить и зачем разводить?» Ответил: «Разводить не надо». Хозяин налил по полкружки солдатской и сказал немудрено: «За вас, за Победу!» Хватил я содержимое залпом - и ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу! Наверное, глаза у меня вылезли на лоб. Только тут хозяин понял, что перед ним новичок в "этом деле". Одну за другой стал он совать мне в рот помидорки. Горло перехватило, еле-еле сделал выдох. Так впервые познакомился я со спиртом. Оказывается, сельчане катили бочки со спиртом. В Шостке пи наша армия, ни немецкая при отступлении не взрывали завод по производству пороха и других взрывчатых веществ. Постарался как можно быстрее вернуться к себе в батальон, чувствуя, что меня «развозит». В своем песчаном лежбище уснул мгновенно. Сигнал тревоги прозвучал на следующий день. Снова в бой. Но как такового боя не было. Немцы отступили, оставив нас перед, как им казалось, непреодолимым препятствием - мы вышли к Днепру...

Боевые действия 37 гвардейской стрелковой дивизии (26 февраля - 12 августа 1943 г.)
http://rubezh.fecity.ru/History.files/37gvsd.htm

Состав дивизии: 109 гв.СП; 114 гв.СП; 118 гв.СП; 86 гв.АП; 42 оиптд; 50 зенбатр; 40 рр; 39 санб; 53 орс; 38 омсб; 40 орхз; 35(594) атр; 41(627) пхп; 36(629) двл; 2150 ппс; 339 пкг
(ЦАМО Ф.к-11532, Оп.1, Д.2)
(Названия населенных пунктов - так в документе)

17.02.43 г.
… 37 гв.СД от г. Елец, форсированным маршем, преодолев 283 км, к 24.02.43 г. вышла в р-н сосредоточения : Андросово, Хлынино, Зорино.

26.02.43 г.
… дивизия нанесла удар по противнику в направлении : Веретенино, Сбородное, Каменец, Расторог и далее на Гладкое, Карпеевский. Оказав поддержку соседу слева (194 СД) в овладении сл. Михайловка, 37 гв.СД вышла на рубеж Сбородное - Каменец.
К исходу 26.02.43 г. 188 гв.СП овладел Сбородное, Николаевский, а 109 гв.СП занял Каменец.

на 1.03.43г.
...передовые отряды дивизии вышли к рубежу Черневка, Гладкое, Кошкино.

2.03.43 г.
...114 гв.СП, овладев Клишино, 3.03.43г. повел наступление на Кошкино, Гладкое, Студенецкий.
118 гв.СП подвигался в направлении Гладкое, Черневка и 2-3.03.43 г. освободил Черневка, Гладкое, Уютный.
109 гв.СП, взаимодействуя с соседом справа (354 СД), принимал участие в овладении Лубошево, Уютный, Муравейник, Красная Поляна, Петровский

к 5.03.43г.
...дивизия освободила Средний, Веселый, Восточный, Чемерки, Дерюгинский, Осиновский, Вост. Заря, Неварь, Прогресс, Верх. и Ниж. Кубань, юго-вост. часть Хлебтово.

10.03.43 г.
...37 гв.СД вела тяжелые бои на рубеже : Ямный, Кузнецовка, Лисьи Норы, Хлебтово.

с 23.04.43 г.
...дивизия выведена в резерв 65 А и передислоцирована в р-н Лубошево, Гавриловка, Красная Поляна, Петровский, Простой, Черневка, Студенокский, Кошкино, Круглый.

8.08.43 г.
...37 гв.СД из р-на Ивановский, Брянцово перешла в наступление на Дмитровск и 12.08.43 г. принимала участие в его освобождении.

Захват Димитровск-Орловского 12.08.43. Из книги Сергея Веревкина Локотская альтернатива. Книга 2-я. Локоть. Часть 3-я.

© С.В.Кочевых, 2008