Стр. 136
В тех уездах, где не было органов земского самоуправления [68], не существовало той относительной упорядоченности воеводского кормления, которая наблюдается в уездах с многодворными городами и преобладающим черносошным крестьянством. В отсутствии ограничивающих воеводский произвол земских органов сбор продовольствия для воеводского двора производился подьячими приказных изб и воеводскими людьми и достигал огромных размеров. Служилые люди «по прибору» Комарицкой и Крупецкой волостей писали в челобитной 1698 г., что в Севск «на воеводцкой двор» им приходится давать в год ржи по 5000 четвертей, свиного мяса по 2000 пудов, масла конопляного по 500 ведер, столько же масла коровьего, по 1000 гусей, кур, «ососов», по 25000 дубовых бревен «мерою по 5 и 6 сажен», по 10000 «тесу дубового и соснового мерою по 4 сажени и болши», по 8000 драниц, «лубья тож» [69].
В других «росписях» челобитчики упоминали еще 1000 четвертей гречневой крупы воеводам в год, 500 рублей с Крупецкой волости, пшеницы неопределенное количество и многие другие поборы деньгами, мясом, маслом и пр.
Если объединить эти данные с кормами на праздники наместничьей традиции, сведения о которых приведены выше, то объем продовольственных взиманий севских воевод с драгунских солдат Комарицкой и Крупецкой волостей (7552 двора [70]) по крайней мере не уступит окладным налогам крестьянствовавших солдат. В 1698 г. они состояли из 10000 четвертей ржи, да «с 205-го году новоприборным солдатам» 1000 пудов ржи, 6000 рублей, 6000 четвертей ржаной муки, 2000 четвертей овса, 1500 пудов овсяной крупы, 12000 пудов свиного мяса, 600 пудов коровьего масла и 8000 пудов соли [71].
Служилые люди Севского уезда прекрасно понимали сдерживающую воеводские поборы значимость земской организации, поэтому начали в августе 1695 г. трудную борьбу за введение в уезде структуры земского самоуправления, описание которой содержится в огромном деле Разрядного приказа.
Начало ей положили челобитная 1695 г. драгунских солдат Комарицкой волости на подьячего Севской приказной избы Феоктиста Стрельникова и его сына Бориса. Именно они вызывают у солдат возмущение поборами и принуждением выполнять всевозможные повинности от доставки дров и сена «по пяти возов» со двора и обязанности «летнею порою в рабочую пору… мельниц прудить» до «частных нарядов» в караулы.
Действия подьячих сопровождаются бесконечными и разнообразными «денежными поборами». За не доставленный воз сена берут подьячие «по пяти алтын». За воз дров «по пяти копеек и больши». За доставленные в Севск дрова и сено «берут от записки от воза сена по два алтына, от воза дров пол-алтына».
Частые наряды в караулы солдаты объясняют исключительно корыстью подьячих — «теми караулы для многих взятков наряжают по двожды в год», ибо драгуны были вынуждены по необходимости выполнять крестьянские работы искать пути освобождения от караулов, а подьячие «за спуски от караулов берут з двора по тринатцати алтын и больши».
Против воеводы кн. Петра Лукича Львова в челобитной обвинений не выдвигается. Однако из челобитной видно, что без ведома воеводы подьячие не могли совершать ничего из инкриминируемых им действий. Кроме того, подьячие заставляют возить сено и дрова прежде всего «на воеводцкие дворы», караульщиков наряжают часто тоже на воеводские и дьячьи дворы
Замысел челобитчиков, сконцентрировавших все внимание на злоупотреблениях подьячих, становится понятным из заключительной части челобитной, в которой говорится: «А в иных городех для таких дел и поборов, и приходу, и росходу земсково старосты дворы и старосты выбраны. А… в Севску земского двора и для приходу и росходу земского старосты и для записи подьячих нет». В связи с этим солдаты просят разрешения построить земский двор, выбрать старосту, вести приходные и расходные книги, а «считать бы их по вся годы на Москве», и обо всем этом выдать им грамоту с прочетом [72].
Просьба комарицких драгун была удовлетворена и в сентябре 1695 г. воеводе кн. П.Л. Львову была отправлена из приказа грамота с предписанием провести во всех станах и волостях Севского уезда выборы старост и целовальников и возложить на них все сборы в уезде [73].
Осенью 1695 г. выборы состоялись. Уездным земским старостой был выбран драгунский солдат Комарицкой волости Никифор Наумов сын Салтанов (в деле он часто фигурирует то как Микифор Фомин, то как Микифор Наумов). Сборы кормов воеводе на Рождество 1695 г. «на Масленую неделю» и на Пасху следующего года производил уже он с помощниками [74].
Ни новый воевода стольник кн. Иван Борисович Львов, ни подьячие не могли смириться с утратой огромных доходов, поэтому воевода направляет подьячих для сборов по следам земского старосты. Но ситуация изменилась коренным образом. Солдаты-крестьяне признают теперь законными сборы только земского старосты, и попытки подьячих продолжить свои поборы заканчиваются их избиением. Тогда подьячие организовали при явной поддержке воеводы составление челобитной от имени приборных служилых людей — недоброжелатели у Салтанова среди солдат имелись. В ней делался упор на социально-политической стороне конфликта, настойчиво подчеркивалось сопротивление драгун приказным людям, приводились многочисленные факты избиения подьячих, сопровождавших их солдат и даже капитана Корнила Данилова, которого вместе с подьячим «избили и топили в воде», когда они приехали описывать двор и имущество земского старосты. Центральное место в челобитной отводилось словам сторонников Никифора Салтанова, которые имели опасный бунтарский смысл: «У них де есть свой воевода — земской староста Микифор Наумов» [75].
В приказе отлично понимали суть происходящего в Севске, поэтому воеводе была послана грамота о счете земского старосты в Севске и о присылке его в Розряд.
Совершенно неоправданная жестокость, с которой кн. И.Б. Львов ринулся выполнять приказ, демонстрирует уровень ненависти, испытываемой воеводой к земскому самоуправлению вообще и к Никифору Салтанову лично, и показывает, насколько сильно задевала передача всех сборов в уезде земским органам кровные интересы кормленщика. В первую очередь он старосту «оковал в ножные железа и велел положить на шею цепь и держал недель шесть и больши», при этом морил голодною смертью», а потом держал в том же состоянии «недель з дватцать» на воеводском дворе [76].
Каким-то образом Никифору Салтанову удалось сбежать. В новой челобитной он сообщил, что «земский двор он, стольник и воевода, разорил весь без остатку… для того, чтоб в Севску впредь земского двора не было, потому чтоб им, севским подьячим, без земского двора всяким посыльным людем впредь посылками разорять». Эту же мысль он повторил на допросе в приказе, доказывая лживость изготовленной подьячими челобитной на него [77].
16 ноября 1696 г. была послана в Севск из «Розряда» кн. И.Б. Львову, явно превысившему свои полномочия, грамота с требованием выбрать вновь земских старост и целовальников в каждом стане и волости и собирать все поборы из земской избы «по наказным памятям» из разрядной избы. «И того числа он, стольник и воевода… умре» [78].
Новые выборы дали прежний результат — всеуездным старостой опять был выбран Никифор Салтанов, и, наверное, поэтому товарищ почившего кн. И.Б. Львова стольник кн. Дмитрий Андреевич Кольцов-Мосальский «того их выбору не принял» и возобновил посылку в волости подьячих «и градских жителей». На драгунских солдат обрушились «взятки многие, перед прежними вдвое больши», в караулы к себе и на дьячьи дворы воевода затребовал по 40 и по 20 человек, в два раза увеличив прежнее число [79].
После новых челобитных по приговору боярина Т.Н. Стрешнева в апреле 1697 г. была послана грамота новому воеводе стольнику кн. Л.Ф. Долгорукому, в очередной раз подтвердившая необходимость земской организации в Севском уезде и запрет посылать в волости «приказные избы и площадных подьячих» [80]. Не надеясь уже на законодательную силу правительственных актов, «мирские люди приговорили дать… князю Лук Федоровичу Долгорукому и сыну ево стольнику и воеводе Василью Лукичю тысичю пят сот рублев за то, чтоб ту избу земскую построить для того, чтоб лишнего разоренья не было» [81].
Наивная надежда служилых людей «по прибору» умилостивить воевод огромной взяткой и добиться терпимого отношения к деятельности земских органов потомственных кормленщиков, приехавших в Севск тоже в расчете на максимальных доход, была заведомо обречена на провал. От 1500 рублей князья Долгорукие не отказались, земский двор построить позволили, но они же его разорили после очередной челобитной на них в 1699 г. [82].
Воеводы Долгорукие ни в чем не отступили от методов кормления своих предшественников. Об этом свидетельствует, в частности, приведенная в челобитной севских солдат «Роспись… что будучи в Севску, стольник и воевода князь Лука Федорович Долгорукой с сыном своим князь Васильем Лукичем приказали брать знакомцам своим и всяким посыльным людем с Комарицкой волости в нынешнем 206-м году» [83].
Долгорукие действовали, не обращая никакого внимания на грамоты из Розряда, раз за разом запрещавшие им «воевоцких доходов и поборов, денег и хлеба, и никаких съесных столовых запасов с комаричан не имать» [84]. Они вполне осознавали свою безнаказанность — даже челобитная солдат на кн. Л.Ф. Долгорукого с просьбой о «розыске» осталась без последствий. После очередной челобитной на выборных людей «была гоненья великая и из земского двора все изогнаты и книги унесены» [85].
Самого земского старосту князь избивал «на правеже», держал и подвергал мучениям на своем дворе. Когда Никифор Салтанов уехал, таясь от воеводы, в Москву по вызову, князь направил якобы для его ареста, а на самом деле для устрашения всех приборных служилых людей, к отцу старосты 150 стрельцов и 200 понятых, которые стояли во дворе 2 дня, разорили и разграбили хозяйство, «скотину резали и ели, а иную собакам бросали, и с собою многою мясо и живую многую побрали» [86].
Борьба служилых людей «по прибору» с воеводами в Севском уезде за ограничение грабительского воеводского кормления путем эффективной деятельности земского самоуправления проходила при явном превосходстве воевод. Поборы с помощью подьячих, воеводских людей и «знакомцев» не прекращались. Работа земской избы была фактически парализована. Драгуны Комарицкой и Крупецкой волостей в полной мере ощутили на себе ожесточенную решимость воевод сохранить неограниченные поборы, поэтому уже в начале 1698 г. предпринимают попытки другим путем защитить себя от произвола воеводского аппарата, отказываясь от права на земское самоуправление. Они предлагают восстановить в своих волостях институт приказчиков, существовавший до превращения их из дворцовых крестьян в солдат [87]. Приказчики «ведали судом и росправами и всякими делами», крестьяне не имели никаких дел с воеводами и подьячими, поэтому «таких обид и налог, и разоренья не бывали» [88]. Это предложение не могло быть и не было принято уже хотя бы потому, что челобитчики являлись служилыми людьми, а кроме того, им было пожаловано право на самоуправление.
Решимость всех названных севских воевод не допустить деятельности органов земского самоуправления вопреки правительственному решению объясняется их нежеланием упускать возможности ничем не ограниченного кормления, прежде всего, повседневного, поскольку эта форма кормления и здесь составляла основную часть дохода.
Нельзя не обратить внимания на огромные объемы продуктов, получаемых в Севске в рамках продовольственного обеспечения воеводского двора. Чрезвычайно большие сборы продовольствия не сокращали, тем не менее, воеводские аппетиты, недаром в устном народном творчестве издавна бытовало такое сравнение: «Мышь в коробе, как воевода в городе» [89], — пока не выскребет дочиста, не успокоится. С земского старосты Никифора Салтанова кн. Л.Ф. Долгорукий «вымучил перед розрядною избою большим правежем и мучением полтары тысячи рублев серебряных денег з большим прибавком и за съестные столовые запасы доправил денгами ж» [90].
Полученные кн. Л.В. Долгоруким в течение года только учтенные 2000 пудов свиного мяса, по 1000 гусей, кур и поросят, по 500 ведер растительного и животного масла не мог потребить даже самый многолюдный воеводский двор, следовательно, в Севске традиционный повседневный корм предназначался для продажи, т.е. приобретает товарный характер. На это указывают и праздничные 400 свиных туш, по 2000 гусей, «ососов» и уток, собранных тому же Л.Ф. Долгорукому на Рождество. Объем данного корма явно говорит о необходимости его реализации на рынке.
От продажи избыточных продовольственных продуктов воеводский кормленный доход значительно увеличивался. Более того, качественное изменение повседневного корма, превращение его продовольственной части из предмета собственного потребления в рыночный товар в принципе изменяло ценность воеводских кормов, делало их еще более желанными. Это и объясняет крайнюю враждебность севских воевод к попыткам мирских людей создать действенную структуру управления.
Все же население Комарицкой и Крупецкой волостей добилось определенного успеха. Прежде всего, солдаты отстояли дарованное им право на относительное в условиях воинского подчинения воеводам самоуправление. Во-вторых, не рассчитывая полностью освободиться от содержания воеводского и дьячих дворов (впрочем, они и не отказывались никогда обеспечивать их всем необходимым), но не отступая от намерения хоть как-то упорядочить поборы, драгунские солдаты предложили правительству установить фиксированные размеры поставляемых кормов, т.е. вернуться к порядку наместничьего кормления. В челобитной они писали: «И буде великий государь укажет севским воеводам и дьяком давать свое государево жалованье хлебное и съесное и иные запасы на год указное число», — они готовы их предоставлять. Драгуны обязывались снабжать воеводу следующими объемами продовольствия в год: муки ржаной 1000 четвертей, овса 500 четвертей, свинины 500 пудов, масла конопляного 30 ведер, масла коровьего 40 пудов, 500 баранов, 500 ведер вина, по 1000 возов сена и дров. «Дьяком двум человекам» солдаты предлагали давать в год каждому 100 четвертей муки, 50 четвертей овса, 50 пудов свинины, 10 пудов коровьего масла, 10 ведер масла растительного, 100 баранов, 100 возов сена и 300 возов дров [91].
11 марта 1699 г. царь Петр одобрил предложение солдат и «пожаловал» кн. Л.Ф. Долгорукого и дьяков «велел им дать жалованье на нынешний 207-й год», как указали челобитчики, «взять комарицких солдат» на 2 срока, к 1 мая и к Семенову дню, «а сверх того вышеписанного указного числа ничего с них не забирать» [92].
Надо полагать, у правительства не было на рубеже XVII–XVIII вв. другой возможности оградить население Севского уезда от воеводского кормленного беспредела, кроме как отказаться от собственного, продекларированного в предшествующих грамотах требования к воеводам никаких вообще «доходов и поборов» не собирать и вернуться к давнему опыту регламентации наместничьих кормов.
Даже нормированные кормы выглядели избыточными для прокормления воеводского двора, но не для кн. Л.Ф. Долгорукого. Собиравший в год продовольствия в 10–20 раз больше установленного объема, князь был крайне раздосадован таким поворотом событий и, игнорируя царскую грамоту, посылает вновь подьячих собирать окладные налоги «после земского сбора», вымучивает у старосты деньги и, как уже говорилось, разоряет земский двор, книги с которого позаботились унести подьячие [93].
Другие воеводы населенных приборными служилыми людьми южных городов и уездов решали проблему кормления вообще и повседневного продовольственного обеспечения в частности разными способами — от удержания части жалования служилым людям, как поступал оскольский воевода кн. И.М. Волконский в 1648–49 гг. [94], всевозможных взяток, «мздоимства», вымогательства до прямого грабежа. В челобитной от 16 марта 1682 г. дети боярские и солдаты обвиняли добренского воеводу Т.Г. Аргамакова в незаконном получении 1841 барана и овец, 400 туш свиных, «многих лошадей», коров, быков, свиней, «во взятье и в грабительстве» меда, пчел, хлеба и пр. Только хлеба за освобождения от караулов «сходилось ему, Тимофею, в год тысячи по две» четвертей [95].
Распространенным способом воеводского кормления было превращение отдельных поселений уезда в собственную вотчину. Пользуясь своей воинской властью, воеводы освобождали служилых людей целыми селами и деревнями от несения караульной службы за поставку ему определенного оброка. В том же Добром воевода Владислав Сербин в 1678–79 гг. освободил драгунских солдат одного села от караулов за 100 ведер вина, 20 пудов меда и 30 рублей в год [96]. Т.Г. Аргамаков за такое освобождение брал с села Черепяни и деревни Теплой в год 200 р., 100 ведер вина, 50 четвертей ржи, 20 четвертей пшена [97]. Севские воеводы взимали с сел и деревень Брасовского стана в год 500 рублей «да пшеницею» и «с пяти деревень по пять пудов меду з двора» [98].
Денежную часть повседневных кормов, которую воеводы северных уездов получили фиксированными суммами, в южных уездах воеводы с лихвой компенсировали самыми разными способами. В Осколе воевода кн. И.М. Волконский отпускал служилых людей в 1648–49 гг. «соль варить», собирая за это «правежом» по полтине с каждого [99]. Т.Г. Аргамаков в Добром разрешал уходить на охоту на полгода отрядам по 100 человек за рубль и лисицу с охотника [100]. Воронежский воевода в 1657–1658 гг. И.Я. Кушелев активно реализовал в личных целях свои судебно-полицейские полномочия, отпустив пойманного с поличным вора за взятку в 15 рублей и освободив из тюрьмы убийц сына боярского за взятку в 13 рублей [101].
Самым распространенным способом получения денежного дохода, как и продовольственного, было освобождение за мзду служилых людей от караульных нарядов [102].
Часто городовые воеводы на юге России совершали денежные поборы под выдуманными предлогами, якобы во исполнение полученных с грамотами распоряжений из приказов. Дементий Раевский в Гремячем «доправил» таким образом на пушкарях и затинщиках «поносовные деньги», «с мужеска полу с носа по две деньги» [103]. Т.Г. Аргамаков собрал в Добром 400 рублей якобы на царя, но не велел подьячим записывать их в книги и присвоил [104].
Всестороннее изучение особенностей развития сельского хозяйства в черноземной зоне в XVII в. привело В.М. Важинского к такому выводу: «Кормления» оставались обременительной повинностью, тем более, что воеводы злоупотребляли властью и буквально обирали своих подчиненных» [105].
Картина воеводского кормления в Сибири отличалась от подобной в южнорусских уездах лишь региональными специфическими особенностями: «В основе методов обогащения мы всегда находим феодально-административное насилие. Это и введение незаконной воеводской монополии для торговли со степняками, позволявшей очень дешево скупать партии «колмацких» коней, восточные ткани и т.п., и организация собственного пушного промысла в угодьях посадских, служилых, сибирских аборигенов, и всяческие махинации при сборе ясака, и прямое насилие [106].
68. Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. М., 1955. С. 390–391.
69. РГАДА. Ф. 210. Приказный стол. №2471. Л. 167–168.
70. Там же. Л. 184.
71. Там же. Л. 222.
72. Там же. Л. 1–12.
73. Там же. Л. 13.
74. Там же. Л. 18–19, 33.
75. Там же. Л. 42.
76. Там же. Л. 67.
77. Там же. Л. 52–54, 68.
78. Там же. Л. 68–69.
79. Там же. Л. 69–70.
80. Там же. Л. 76–80.
81. Там же. Л. 85.
82. Там же. Л. 239.
83. Там же. Л. 83.
84. Там же. Л. 101, 115.
85. Там же. Л. 192.
86. Там же. Л. 113, 197, 201.
87. Новосельский А.А. Распространение крепостнического землевладения в южных уездах Московского государства в XVII в. // Исторические записки. М., 1938. Т. 4. С. 38.
88. РГАДА. Ф. 210. Приказный стол. №2471. Л. 96, 189–191.
89. Иллюстров И.И. Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках. Сборник русских пословиц и поговорок. 3-е изд., испр. и доп. М., 1915. С. 93
90. РГАДА. Ф. 210. Приказный стол. №2471. Л. 239.
91. Там же. Л. 227–230.
92. Там же. Л. 237.
93. Там же. Л. 239–240.
94. Там же. Белгородский стол. №291. Ч. 3. Л. 274–287.
95. Там же. Приказный стол. №846. Л. 54, 179.
96. Там же. №603. Л. 24
Материал в формате pdf был предоставлен А.С.Ракитиным
© С.В.Кочевых, 2011
