Революция 1905 года
глазами царских чиновников.

Предисловие

В 1905 году в россии произошла самая настоящая народная революция у которой не было ни какого руководства, которая происходила путем самоорганизации масс населения. Тригером революции явилось кровавое воскресенье в Санкт Петербурге случившееся 9 января 1905 года. Это был кровавый меседж отправленный правящей группой народам россии, что эволюционные изменения в стране никто не допустит, что изменения могут быть только революционные. Поэтому со всех концов страны полетела обратка, ибо накапливающиеся столетиями противоречия достигли точки перехода количества в качество, когда наказание перестает быть хуже его отсутствия.

Многие исследователи этой революции указывали на вопиющее неуважение к частной собственности. Подло требовать от людей уважение к частной собственности других, когда их собственные права частной собственности системно веками попираются самым циничным самым извращенейшим системнейшим образом, и потом нагловатенько удивляться когда горят их усадьбы. В частности был закон о невозможности распродажи за долги надельной земли и принадлежащего к ней инвентаря, который обнулял ответственность за неуважение к чужой частной собственности, и к слову его быстро отменили для проведения террора за протесты, но это конечно не изменило общую ситуацию. Это касается не только данного периода, это общая проблема российской бесправной цивилизации, доведенная затем коммунистами до своей высшей точки.

При разгромах крестьяне указывали, что сейчас подходящий момент чтобы уничтожить помещичье землевладение, так как все войско находится на Дальнем Востоке и защищать помещиков некому.

Крестьяне хитовывернуто прикрывались типа царским повелением, мол «царь приказал отобрать землю от помещиков», это старый трюк в информационной войне, точно так же исторически восставшие прикрывались волей спасшегося царевича Дмитрия во время Мутного времени, точно так же царской волей прикрывался и Степан Разин и так далее. В этом ключе использовали и демагогия по поводу того что царь простил тех кого расстрелял.

Громя помещичьи имения, крестьяне уничтожали долговые записи, контрские книги, документы, прогоняли управителей и приказчиков и так далее, очевидно, предполагая, что этим они освобождают себя от каких бы то ни было обязательств по отношению к помещикам и помещичьему государству.

По официальным сведениям, в среднем приходилось «на душу» от 0,7 до 0,9 десятины земли. На каждый крестьянский двор. приходилось в среднем по 4 десятины земли, в том числе и под усадьбу. Следовательно, пахотной земли приходилось на двор не более 3,5 десятины. И если отсюда вычесть одну треть земли, которая остается без обработки при трехпольной системе земледелия, то под посев в действительности приходилось до 2,25 десятин общинной земли на крестьянский двор, — таков был надел крестьянского двора в богатейших землями районах крестьянских выступлений центрально-черноземной полосы в 1905 г.

Валовой доход крестьянской семьи, получаемый от надельной земли, составлял в среднем 75—80 рублей в год. Эта сумма покрывала лишь незначительную часть ее бюджета. Остальное приходилось восполнять заработками от отхожих промыслов.

В разгромах помещичьих имений в феврале—марте 1905 года участвовало в Курской, Орловской, Воронежской и Черниговской губерниях 116 сел и деревень всем составом населения. По отдельным уездам: в Дмитриевском уезде Курской губ. участвовало 65 селений, в Севском уезде Орловской губ. — 16 селений, Дмитровском уезде — 7 селений, в Трубчевском уезде — 9 селений, в Бирюченском уезде Воронежской губ. — 3 селения и в Глуховском уезде Черниговской губ. — 16 селений.

По Дмитриевскому уезду Курской губ. в разгроме помещичьих имений участвовало до 9 720 человек; в Севском уезде Орловской губ. — до 3020 человек; в Бирюченском уезде Воронежской губ. — до 4 000 человек; в Глуховском уезде Черниговской губ. — до 4 000 человек.

В центральном регионе россии лидером революции 1905 года стал Дмитриевский уезд Курской губернии. За февраль—март 1905 года в этих губерниях было разгромлено: в Дмитриевском уезде Курской губ. — 21 имение, в Севском уезде Орловской губ. — 9 имений, в Дмитровском уезде — 1 имение, в Трубчевском уезде — 7 имений, в Бирюченском уезде Воронежекой губ. —1 имение и в Глуховеком уезде Черниговской губ. — 1 имение. Всего было разгромлено 40 имений.

Продолжавшееся больше месяца крестьянское восстание было подавлено. Для подавления движения потребовались значительные военные силы. Массовые аресты, телесные наказания.

В разгроме помещичьих имений были признаны виновными: по Дмитриевскому уезду Курской губ. — 1 368 человек, по Севскому уезду Орловской губ. — 881 человек, по Трубчевскому уезду — 416 человек, по Дмитровскому уезду — 144 человека, по Бирюченскому уезду Воронежской туб. — 308 человек и по Глуховскому уезду Черниговской губ. — 1000 человек. Всего по этим 4 губерниям было признано виновными в разгроме помещичьих имений 4 117 человек.

Но успокоения не наступило.

Прошло лишь несколько месяцев, и крестьянство этих губерний вновь поднялось. Это было еще более грандиозное массовое движение сотен тысяч за свободу.

Крестьянское движение осенью 1905 года достигло еще больших размеров. Больше трети уездов во всей стране было тогда охвачено крестьянскими восстаниями. Крестьяне сожгли до 2 тысяч усадеб. Это только 15-ая часть всех дворянских усадеб.

В потоках крови были подавлены и эти выступления крестьянства.

Публикуемые материалы являются извлечением из многотомного дела о крестьянских выступлениях февраля—марта 1905 г. в Курской, Орловской, Воронежской и Черниговской губерниях. Они хранятся в фонде земского отдела министерства внутр. дел (Архив внутр. политики, культуры и быта Ленинградского отделения Центрального исторического архива). 1905 год. Дело №34-а и другие.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА т. сов. И. А. Звегинцева министру внутренних дел о крестьянских волнениях в Курской, Орловской и Черниговской губерниях от 14 марта 1905 г. Земский отдел министерства внутренних дел 1905 года. Дело №34-а. Ч2. Л34.

КУРСКАЯ ГУБЕРНИЯ Дмитриевский уезд

Происшедшие в феврале и марте текущего года крестьянские волнения, охватившие отчасти район трех губерний, начались в Дмитриевском уезде, Курской губернии, в местности значительно отдаленной от железных дорог, и выразились в массовой порубке в ночь на 6 февраля крестьянами села Сального, произведенной в лесу близлежащего хутора купца Попова. Несмотря на значительность этой порубки, а именно было увезено 415 деревьев, таковая не возбудила опасений местного начальства, и серьезность случившегося обратила на себя внимание лишь после того, как теми же крестьянами 8 и 10 февраля было оказано сопротивление явившимся для розыска лесу уряднику и стражнику, а затем и нанесено оскорбление действием приехавшему с той же целью становому приставу. Тогда только о происшедшем было доведено до сведения губернатора местным участковым товарищем прокурора окружного суда, следствием чего были потребованы губернатором из г. Москвы и Курска войска и командирован на место происшествия вице-губернатор. До прибытия сего последнего и войск крестьянские беспорядки с поразительной быстротой приняли большие размеры и широко разлились почти по всему пространству уезда, перейдя затем в соседнюю Орловскую губернию. Через пять дней после оказанного выше сопротивления властям крестьянами была разграблена экономия купца Черничина, сожжены два кирпичных сарая экономии баронов Мейендорф при селе Прилепах и сделана, у них же в лесу урочища Лески порубка.

Затем произведены нападения: в ночь на 17 февраля — на Ярославский хутор Прилепской экономии тех же баронов Мейендорф с разграблением овса и разного экономического имущества, и сожжены в той же экономии при селе Дубовицах ометы овсяной и гречневой соломы; в ночь на 18 февраля — на экономию землевладелицы дворянки Мейер, с разграблением хлеба и экономического имущества; днем того же 18 февраля — на Дмитриевский хутор Хомутовской экономии вдовы генерал-майора Шауфус, с разграблением хлеба и имущества: в ночь на 19 февраля — а) на экономию баронов Мейендорф при селе Дубовицах, с разграблением хлебных запасов и имущества, б) на эко- номию дворянина Александра Васильевича Мытаревского при селе Романове, в) на Калиновский хутор вдовы генерал-майора Шауфус — разграблен разный хлеб и имущество; днем 19 февраля -—— на Елизаветовекий хутор той же землевладелицы Шауфус, с разграблением экономического овса; в ночь на 20 февраля — а) на мануфактурную лавку крестьянина Михаила Андрееза Кондукова при селе Ромамове, б) на дом и постройки священника села Романова — Воинова, в) на постройки дворянина Василия Михайловича Щеголева пря селе Романове, причем побиты в доме окна и двери, а также разбита кухня. г) На экономию землевладельца статского советника Волкова при селе Гламаздине, причем сожжен дом владельца и винокуренный завод; в ту же ночь разграблен хутор Мокренький, того же владельца, и сожжена рига; в ночь на 21 февраля сожжены все постройки в Гламаздинской экономии, того же владельца, и сожжены постройки в хуторе Мокреньком, и д) на экономию барона Феофила Егоровича Мейендорфа при деревне Добром Поле, — ограблены разный хлеб и имущество; 20 февраля днем — а) на Алексеевский хутор Хомутовской экономии вдовы генерал-майора Шауфус: б) на экономию той же Шзуфус при селе Хомутовхе, с разграблением разного хлеба и имущества; в) на экономию дворянина Дмитрия Никифороврича Лазаревича при селе Романове, арендуемую крестьянином Василием Тимофесвым Васюковым,— ограблены рожь, овес и ячмень; г) на казенную винную лавку с двором, принадлежащим землевладельцу Волкову; д) на экономию дворянки Анны Павловны Щербаковой в селе Гламаздине, причем разграблен хлеб и разное хозяйственное имущество, а также сожжены постройки и е) на экономию землевладельца Михаила Афанасьевича Васильченко при селе Сучкине, разграблены хлеб и имущество и сожжен дом владельца; в ночь на 21 февраля — па экономию дворянки Софии Ивановны Спаковской при деревне Богословке; 21 февраля утром —- на экономию наследников дворянки Сагаревой пои селе Сучкине, с разграблением хлеба и разного имущества и сожжены экономические хаты и двор. Независимо от сего 22 февраля днем крестьянами сожжены сарай и контора на лесном хуторе вышеназванной землевладелицы Шауфус.

После совершения описанных погромов часть участвовавших в них крестьян перешла в Севский уезд, Орловской губернии.

Прибывитие затем войска — пешие и конные части — были распределены вицегубернатором по более опасным местам, причем отдельные отряды войск отправлялись в волнующиеся села для демонстраций. Затем было предъявлено принимавшим участие в разгроме селам требование возвратить похищенное, причем двое оказавших особое упорство крестьян было подвергнуто телесному наказанию, после чего крестьяне подчинились, оказалось возможным приступить к обыскам и арестам, и беспорядки в Курской губернии прекратились.

Характер беспорядков. Беспорядки производились, повидимому, по заранее выработанному илану совершенно одинаково при всех погромах. Крестьяне, иногда нескольких деревень, собирались в определенное место на подводах по данному или выстрелом из ружья или зажженной соломой сигналу и затем, большей частью уже ночью, наезжали на намеченную усадьбу, где и производили разгром, не затрагивая никого из жителей и иногда не расхищая даже имущества, а только стараясь совершенно его истребить или сделать по возможности негодным. В числе грабивших часто можно было заметить лиц, как бы всеми распоряжавшихся, и были деревни не проявлявшие ни каких враждебных отношений к соседним усадьбам до появления подстрекателей. Те или другие отношения к помещикам не играли роли, и можно было только заметить, что большей частью подвергались нападению те усадьбы, в коих владельцы не проживали или отсутствовали в данное время.

Предварительным же следствием ныне установлено, что перед погромами устройство таковых обсуждалось на сходах, причем из среды крестьян выбирались распорядители по 8 человек, от общества. Брожение, по словам землевладельцев Дмитриевского уезда, возникло среди крестьян уже давно (На полях помета: «А власти спали»), и виновниками его, повидимому, были крестьяне, отправлявшиеся па заработки в Одессу, Ростов-на-Дону и Ялту, где они знакомились с революционной пропагандой. В особенности много было таких крестьян в вышеназванных селах Сальном и Гламаздине. В первом из них во время беспорядков были найдены наклеенными на столбах две прокламации возмутительного содержания, причем, когда полиция их срывала, крестьяне пытались оказать противодействие, говоря, что трогать их не надо, потому что это — «правильный закон».

ОРЛОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. Севский уезд.

Затем беспорядки переходят в Севский уезд, Орловской губернии В ночь на 19 февраля крестьяне разграбляют имение Погребы, барона Мейендорфа, и в ту же ночь с полей имения Подлинева, Позлнышерки увозят два стога сена. 19 февраля управляющий губернией по телеграфу вызвал из г. Брянска на место погрома две роты пехоты и начальником брянского гарнизона была отправлена только одна и, несмотря на указание в требовании о высылке ее через ст. Комаричи в распоряжение севского исправника к месту беспорядков, командир роты, дойдя до Комаричей, заявил, что он получил приказание довести её только до этой станции и дальше не пойдет. Это обстоятельство потребовало вторичного сношения с брянскими военными властями, и в течение этого времени крестьяне произвели разгром названиой выше Позднышезки и Георгиевского хутора землевладельца Петровского.

В ночь на 22 числе погромы продолжаются. Разграбляются хутор Линтварево, д. Бордоковка и. Бобылевка, винный завод и имение Хинель Терещенко. В последнем были сожжены все склады, несколько жилых строений, скотный двор, скот и громадные стога клеверной соломы, имущество же расхищено.

Между тем вызванные из Брякска и Орла войска пришли в Севский уезд и были распределены в северной части по большим экономиям для предупреждения возможности их разграбления. Прибывший же из Москвы эскадрон Сумского полка был направлен в Хинель. Затем вице-губернатором было предъявлено участвовавшим в грабежах крестьянам требование возвращать похищенное, чему большинство подчинялось; кроме того, были произведены повальные обыски давшие также значительные результаты.

Беспорядки однако не прекратились, и ночью 22 февраля были расхищены хлебные запасы экономии генерал-майора Бобылева, а следующей ночью разграблены хлебные запасы двух экономий Зайцевых при селе Доброводке. В Витичской волости в ночь на 24 сожжен оставшийся целым после погрома Хинельский Бодочный завод, и только с прибытием еще двух эскадронов Сумского полка в Севском уезде наступило успокоение.

Дмитровский уезд.

28 февраля была разграблена и сожжена днем экономия его высочества великого князя Сергея Александровича, находящаяся в селе Долбенкине, Лобаново тож, Дмитровского уезда.

Еще в ночь под этот день лобановокие крестьяне, собравшись около 100 человек, в крайне возбужденном состоянии явились в экономию и продъявили управляющему егермейстеру А. Н. Филатьеву ряд требований, грозя, в случае отказа исполнить их, разнести заводы и всю экономию. Требования эти, главным образом, заключались в повышении заработной платы, удалении некоторых нежелательных для крестьян служащих, в раздаче им из запасов экономии хлеба под работы по цене не выше 75 коп. и в отмене штрафов, каковые широко практиковались в экономии и составляли для последней даже особую доходную сталью.

Филатьев, видя возбужденное состояние явившихся к нему крестьян и желая выиграть время, обещал исполнить все их требования и в знак примирения с ними приказал выдать им из склада ректификационного завода два ведра спирта. Крестьяне, получив последний, ушли к себе в деревню, где затем пъянствовали всю ночь. В то же время об угрозах крестьян разгромить экономию и завод Филатьевым была послана телеграмма, орловскому губернатору, который в это время был в г. Севске. На другой день, 28 февраля, около 11 часов утра, те же крестьяне, к которым присоединились уже многие из ближайших деревень: Погарища, Трубичиной, Фиризевой, Студенка и Харланова, громадной толпой с шумом и криком вновь двинулись к экономии. Филатьев, в сопровождении долбенкинского волостного старшины Сидорова, вышел навстречу к крестьянам и начал их успокаивать, обещая вновь им исполнить все их требования, И на этот раз Филятьеву удалось уговорить крестьян, и они, получив от него два ведра водки, пошли пить ее к дому местного торговца Орлова, куда с ними по их приглашению пошел и Филатьев. Здесь крестьяне пили за упокой души великого князя, за здоровье государя императора и Фитатьева, последний пил за их здоровье, и они, крича «ура», качали его. Филатьев, видя, что дело приняло совершенно мирный оборот, оставил крестьян допивать водку и отправился к себе в усадьбу. В это время в Лобаново из окрестных деревень все более и более стекалось крестьяне, и некоторые из них, как, например, харлановские, приезжали на подводах с веретьями, рассчитывая, что погром экономии уже начался и они могут свободно грабить добро экономии. Эти-то прибывшие из других деревень крестьяне возбудили успокоившуюся было после разговора с Филальевым пьяную толпу лобановских и других крестьян, и все они, сперва разгромив лавку и дом торговца Орлова, с которым у них были свои счеты, громадной толпой, более 300 человек, бросились в экономию и заводы и начали там все бить, ломать, а затем жечь. Выбежавший из своего дома Филалъев пытался было их остановить, но один из крестьян дер. Погарища Евдоким Гернов ударил его колом па голове, и он упал, потеряв сознание, а после был отведен одним из служащих экономии в парк, а оттуда на лошади отправлен в г. Дмитрорск. То же случилось и с помощником уездного исправника Филипповым, который, только что перед тем прибыв из Дмитровска, пытался с тремя урядниками и стражником остановить начавшиеся беспорядки. Ему крестьянином дер. Погарища Павлом Колосовым был нанесен также улар в голову.

Всего сожжено и разграблено 14 зданий: 1) дом, где жил управляющий Филалтьев, 2) контора, 3) винокуренный завод, 4) конюшня. 5) помещение для рабочих, 6) скотный двор, 7) помецение для служащих в конторе, 8, 9 и 10) амбары, 11) баня, 12) сарай, где помещались земледельческие орудия, 13) продовольственный склад и 14) склад винный. Кроме того, в ректификационном заводе и новом, строящемся доме, которые не сожжены, все разбито и поковеркано: окна, двери, печи, аппараты, лестницы и решетки, остались только нетронутыми полы, стены и крыши. В конторе находился несгораемый шкаф, в коем хранилось до двух тысяч денег и около 18 тысяч процентными бумагами. Шкаф этот оказался разбитым и пустым, лишь на дне его найдено небольшое количество пепла от сгоревших бумаг и часть обгорелой деревянной шкатулки, в коей хранились деньги, принадлежащие лично Филатьеву. Во всех амбарах находилось 12 000 пудов ржи, 25000 пудов овса и до 1000 пудов Вики. Весь этот хлеб частью расхищен, частью сожжен вместе с амбарам-1. Сгорело также три стога сена и несколько ометов соломы. В винном складе хранилось казенного спирта на 35000 рублей и экономического — на 15000 рублей.

Всего убытка, по определению служащих экономии, причинено до 200 000 рублей. В ночь на 1 марта были сожжены и разграблены принадлежащие Долбенкинской экономии хутора: Фирезевский, Авиловский и Лобановский.

Трубчевский уезд.

В ночь на 4 марта беспорядки возникли в Трубчевском уезде, начавшись с разграбления экономии купца Житкова в селе Плюскове Затем была разграблена усадьба Высокая Давидовича-Нащинского и 7 марта хутор землевладельца Месяцева при селе Алешенке. Наконец, 8 марта стало замечаться брожение среди крестьян Урючьенской волости на границе Черниговской губернии, но двинутые начальником последней войска предупредили возможноеть погромов.

Характер разгромов. Разгром в Севском уезде всюду в больших чертах производился одинаково. Часам к семи вечера, появлялись в какой-либо деревне сигнальные огни, в виде зажженных пучков соломы. По этому сигналу крестьяне окрестных селений на заранее за пряженных подводах собирались и с песнями, криками «ура», шумом отправлялись в экономию, предназначенную к разграблению, и часам к девяти приблизительно стремительно въезжали в усадьбу прямо к хозяйственным постройкам. Сделав несколько выстрелов в воздух, принимались взламывать амбары и грабить все, что попадалось под руки. Служащие в экономии обыкновенно разбегались или же прятались, хотя в некоторых случаях попадались на глаза. Тогда, крестьяне начинали требовать ключи от амбаров, но. Получив отказ, оставляли в покое, рекомендуя уйти прочь. Насильственных действий в большинстве случаев ни над кем не чинили, кроме нанесения побоев уряднику Пронину, пытавшемуся задержать одну из подвод с награбленным имуществом, и избиения рабочего в Хинели, что объясняется огромным количеством выпитого спирта. Здесь крестьяне дошли до зверства по отношению к скоту. Когда рабочий начал выводить скот из сарая, пьяная толпа накинулась на него, избила, загнала обратно весь скот в сарай и, обложивши соломой, подожгла со всех сторон.

Совершенно иного характера было разграбление имения Лобаново великого князя Сергея Александровича. Производящимся в настоящее время предварительным следствием в достаточной мере уже установлено, что с 20 еще февраля, когда до села Лобанова дошли слухи о крестьянских беспорядках в Дмитриевском уезде Курской губернии, между местными крестьянами началось брожение, которое вследствие неприязненных отношений, существовавших между ними и администрацией экономии, главным образом, из-за штрафов, налагавшихся иногда по самым ничтожным поводам, разрасталось все более и более и к концу масленицы приняло уже угрожающий характер. Недовольство администрациею экономии было не только у крестьян лобановских, но также и у всех окрестных деревень, почему последние, узнав, что среди первых началось волнение, не только не старались остановить его, но, наоборот, разжигали, а 28 февраля, услыша, что лобановские крестьяне ночью уже начали беспорядки, с утра стали обегаться и съезжаться в Лобаново, чтобы принять участие в погроме экономии. Ни дознанием, ни следствием пока не добыто никаких указаний, чтобы движение среди крестьян с. Лобанова и других окрестных деревень началось благодаря агитации каких-либо посторонних лиц, напротив, есть полное основание предполагать, что это движение было чисто местное, возникшее на почве экономических отношений.

Причина распространения беспорядков. Возможности столь широкого распространения беспорядков много способствовала крайняя медленность движения войск Кроме уже приведенного случая с вызванной из Брянска ротой, нельзя не обратить внимание на следующие факты:
1) Батальон пехоты, вызванный из Орла 21 февраля, прибыл в Севск лишь в ночь на 22 февраля, пробыв в пути 20 часов и из них шесть простояв на станции Хотинец.
2) Отправленные из Москвы эскадроны кавалерии были в пути до станции Комаричи двое суток. Расстояние это проходится пассажирским поездом в течение 14 часов.

ЧЕРНИГОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. Глуховский уезд.

Разграбив в ночь на 22 февраля Хинельский завод Терещенко в Севском уезде, толпа крестьян перешла границу Орловской губернии и направилась на сахарный завод того же Терещенко, помещавшийся в Михайловском хуторе, Глуховского уезда, Черниговской губернии, куда и прибыла в начале седьмого часа вечера 22 числа и немедленно приступила к погрому и начала жечь квартиры служащих завода. От квартир толпа перешла к заводу и зажгла его, вслед же за этим, рассеявшись по всему двору экономии, начала отбивать в складах сахара и пр. имущества замки и предлагать всем присутствующим брать все, что кому нужно. Слух о погроме и грабеже распространился по окрестности очень быстро, и, как только показалось зарево пожара, из ближайших селений крестьяне целыми группами на подводах ехали на место погрома с целью грабежа, и не более как через час от начала погрома массы грабителей появились в хут. Михайловском, и с этого начался общий грабеж разного имущества. В течение 4—5 дней сгорели почти всё квартиры служащих, склады сахара и другое имущество, каменный рафинадный завод, земская школа и лавка местного общества потребителей, а также разграблены и сгорели сотни тысяч пудов сахара и хлеба. В погроме участвовали, повидимому, и некоторые из рабочих, которых до начала такового убеждало одно из лиц администрации завода охранять последний, предлагая за это единовременную выдачу месячного жалованья, но рабочие отказались.

Дальнейшее движение однако крестьян по губернии было остановлено прибытием на место происшествия губернатора с войсками, расположенными им в виде заслонов в селах Свессе и Воронеже и пороховом заводе в Шостке. Арестовав несколько лиц и подвергнув троих телесному наказанию, губернатор приступил к обыскам, а вместе с тем потребовал от крестьян добровольного возвращения разграбленного, что многими и было исполнено. Войска оставлены на местах, и беспорядки в Черниговской губернии прекратились.

Характер разгрома. Характер разгрома указывает на существование известной организации. Организация эта может более всего выясниться при сличении данных следствий, производящихся во всех трех губерниях; пока лишь нельзя не указать на общие данные, достаточно определившиеся: пожары начались вечера, население оповещалось незадолго перед тем, некоторые лица как бы руководили поджогами, не участвуя в грабежах и преследуя как бы особые цели; установлено, что первоначально на Михайловский завод приехало не более лишь 100 подвод, очевидно, являющихся как бы организаторами.

Подозрительное поведение некоторых лиц при погроме, их разговоры, угроза поджечь деревню Чуйковку при отказе следовать за ними, оставление несожженными и неразграбленными казарм рабочих и имущества мелких мастеровых (оставление при этом на крыльце старика, предупреждавшего не трогать дома, ибо место это «запрещено»), направление разгрома исключительно на имущества владельцев и крупных лиц из администрации завода, — все это ясно характеризует наличность определенного плана с уверенностью, что окружающее население не устоит об соблазна, бросится ва разграбление того самого завода, который служит ему большой экономической поддержкой.

Распоряжения военного начальства. В данном случае распоряжения военного начальства могли принести значительный вред, который был устранен лишь принятыми губернскими властями мерами, а именно:
1) Высланные из Киевского военного округа войска были все на- правлены в г. Глухов, и, когда губернатор потребовал командирования части их для охраны Шосткинского порохового завода, коему угрожала серьезная опасность, начальник отряда отказался исполнить таковое требование и был вынужден к тому лишь после сношения действительного статского советника Хвостова с начальником названного военного округа, отчего произошло значительное замедление, оставшееся без последствий лишь благодаря остановке крестьян на Михайловском хуторе.
2) Два эскадрона кавалерии предназначены для охраны Глуховского уезда, военное начальство приказало отправить со станции Ворожбы в Глухов — 50 верст - походным порядком, хотя там есть железная дорога, и только благодаря вмешательству непременного члена черниговского губернского присутствия Шрамченко, эскадроны были доставлены поездом, и могли вовремя предупредить разгром соседних с Михайловским хутором экономий, из коих разгром Свессы был вполне подготовлен.

Тайный советник И. Звегинцев.

Звегинцев, Иван Александрович, т. сов., был командирован «по высочайшему повелению» в начале марта 1905 г. в Орловскую, Курскую и Черлчиговскую губернии для расследовавия причин крестьянских волнений в означенных губерниях. 9 марта 1905 г. разослал заявление: «За последнее время в некоторых уездах Орловской и соседних с нею Курской и Черниговской губерний крестьяне дерзнули скопищем разграбить и сжечь несколько заводов и помещичьих усадеб. Ввиду сего объявляю во всеобщее сведение, что для подавления беспорядков принимаются и будут приниматься самые быстрые и решительные меры вооруженной силой, и все виновные в таких беспорядках немедленно подвергнулись судебному преследованию по 2691 ст. ул. о нак., по силе которой наказание положено в законе до восьми лет каторжных работ».

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА помощника управляющего земским отделом министерства внутренних дел министру внутренних дел о крестьянском движении в Орловской, Курской Черниговской и Воронежской губерниях в феврале — марте 1905 г. от 12 июля 1905 г. Земский отдел министерства внутренних дел, 1905 год. Дело 34-б. лл. 162-190

КУРСКАЯ ГУБЕРНИЯ. Дмитриевский уезд.

Происшедшие в феврале и марте месяцах текущего года и охватившие части Курской, Орловской, Черниговской и Воронежской губерний крестьянские беспорядки начались в Дмитриевском уезде Курской губернии, где они и достигли наибольшего напряжения. К движениям этим почва в Дмитриевском уезде подготовлялась давно и исподволь. Хотя в этой местности в земельном отношении крестьяне должны считаться сравнительно обеспеченными, так как они получили полные наделы, а некоторые общества имеют немалое количество купленной земли (например, в Гламаздинской волости), тем не менее население нуждается в промыслах, и так как фабрик в округе почти нет, а существующие винокуренные и сахаро-рафинадные заводы даже и при крупных размерах производства требуют сравнительно мало рабочих, то население с давних пор привыкло искать себе работы в дальних южных местностях. В иных местах однако крестьяне крепче сидят на земле и в отхожий промысел идут сравнительно немногие, но есть зато села, как, например, многолюдные Сальное, Ветвь, Гламаздино, откуда, за исключением стариков и детей, почти все мужское население поголовно с началом весны уходит на чужую сторону. Отсюда идут плотники, каменщики, рудокопы в крупные центры, как Одесса, Екатеринослав, Кишинев и т. д. Юзовские шахты и все Черноморье ох Одессы чуть ли не до Батума служит местом работ здешних крестьян, которые потом у себя на родине слывут под названием «шахтеров» и «одесситов». Все эти отхожие рабочие легко воспринимают отрицательные стороны городской и фабричной жизни, подпадают под влияние широко распространенной в этих местах революционно-социалистической пропаганды и являются вольными и невольными участниками всяческих беспорядков и забастовок, которые за последние годы хронически вспыхивают в южных губерниях. Возвращаются такие рабочие домой оторванными от земли в крестьянского хозяйства с совершенно извращенными взглядами, принося с собой в глухую деревню дикие слухи и идеи, которые, благодаря невежественности массы крестьянства, легко ею воспринимаются. Крестьянская среда, казо оказывается, жадно ловит всякие слухи о социально-экономических движениях, совершающихся за последние годы в разных местностях Российской империи, набрасываясь на всякий источник (например, газеты), который может ей их доставить. Характерно в этом отношении поведение крестьянина Петра Кузьмичева, арестованного ныне за подстрекательство, который с нетерпением всегда ожидал появления у себя в селе Сальном возвращающегося с заработков рабочего, зазывал его к себе и подолгу расспрашивал, что происходит в тех местностях, откуда он вернулся. Два сына Кузьмичева, побывавшие сами на юге, действовали в том же направлении. Развращающее влияние дальних заработков оказывалось и в другом отношении. Под влиянием фабричной жизни в некоторых деревнях (Гламаздине) Дмитриевского уезда, принимали участие в беспорядках, развивался и достиг, как это видно из данных следственной власти, чрезвычайных размеров атеизм с политической окраской; например, выяснено, что один из привлеченных к следствию кощунственно бил палкой иконы, заявляя, что это — главные «супостаты» крестьян.

Указанный процесс разложения патриархальной крестьянской жизни, конечно, шел постепенно и медленно, но с прошлого года, когда, в связи с военными событиями и событиями внутренней государственной жизни, крестьяне вообще стали крайне нервно относиться к доходящим до них слухам и сведениям, он стал проявляться весьма явственно, чему особенно содействовала усилившаяся пропагандой извне, прямо наводнившая губернию прокламациями; по заявлению местных земских начальников, в волостных правлениях прокламации самого возмутительного содержания получались и ныне получаются с каждой почтой целыми пачками. Эти прокламации в некоторых селах (Сальном, Гламаздине) охотно принимались и распространялись далее самими крестьянами, например, помянутым Кузьмичевым и его родственниками. Наконец, в некоторых селах появились из среды самого крестьянства более деятельные агитаторы, и в этом отношении особого внимания заслуживает крестьянин села Ветви Оводов. Названный крестьянин в молодости ходил в отхожие промыслы и шесть лет прожил в Одессе, слушая лекции в существующем там так называемом народном университете. Будучи от природы неглупым человеком, Оводов пристрастился к политико-экономическим наукам, и мало-по-малу из него выработался убежденный социал-демократ. По собственному заявлению, он знаком с учением Толстого, читал Глеба Успенского и признает его теорию общины вполне правильной. Все эти теории, конечно, получали в неподготовленном к их правильному воспринятию уме Оводова, ложное освещение, и мысль его работала в направлении о необходимости хотя бы насильственного отобрания земли у людей состоятельных. Вернувшись на родину, он занялся деятельной агитацией: «будил крестьян», по его собственному выражению. Среди своих односельцев и соседей он нашел не только подготовленных, как сказано, слушателей, но и деятельных пособников, как, наиример, в лице крестьян Гламаздина Михаила Мартынова, ольховского волостного старшины Бернацкого, помянутого Кузьмичева, волостного писаря Доровского и других. В ноябре и декабре месяцах 1904 года эти лица собирали на Ницком болоте (низине, расположенной между тремя селами: Гламаздино, Веть и Романово) сходки, на которые сходились окрестные крестьяне в числе до 800 человек. На этих сходках с особо устроенной из саней кафедры говорил речи Оводов. Указывая на экономическую необеспеченность крестьян, он взывал сбросить чиновников и панов и объяснял в желательном для крестьян смысле положение известной школы политической экономии, что земля должна принадлежаль тому, кто ее обрабатывает личным трудом. Подобные же тайные сходы происходили в сел. Сальном и Глямаздине, в уединенных избах, куда приезжали Оводов и Мартынов. Сходы заканчивались пением революционных песен.

Если, конечно, далеко не все крестьяне готовы были следовать за этими призывами, то благодаря своему невежеству и непониманию самых основных законов общественности они не находили в себе никакого нравственного стимула бороться с этой агитацией своих же односельчан, которая еще усиливалась пропагандой постоянных агентов революционной партии, влияние которой не могло быть точно выяснено, но, несомненно, существовало.

Весьма важным свидетельством сего может служить перехваченное шифрованное письмо с Дальнего Востока рядового 6 роты 30-Восточно-Сибирского стрелкового полка местного крестьянина Ивана Северьянова Желтова к крестьянину Сергею Кудрявцеву. В этом письме (оно было расшифровано) Желтов, описывая, как идет пропаганда, в войсках, передавал, между прочим, что в Иркутске есть революционная партия и, с интересом расспрашивая, как идет пропаганда на родине, несомненно обнаруживает свою связь с членами социально-революционной партии.

Под влиянием этих фактов среди крестьянства стала усиленно циркулировать мысль о необходимости увеличения его земельного обеспечения, чему в данной местности еще благоприятствовали совершенно особые обстоятельства. Как уже сказано. крестьяне местностей, где произошли беспорядки, землей обеспечены более чем где-либо, чему, между прочим, способствовал уход части населения на переселение. Оставшаяся в пользовании обществ земля была распределена между домохозяевами по старым ревизским душам, но несколько лет тому назад многосемейные крестьяне добились переделов земли (ранее здесь, несмотря на общинный строй, не практиковавшихся) на наличные души. Эти переделы, по словам местных людей, породили большие споры в обществах и рознь «старо- и новодушников». Крестьяне, получившие по переделу значительно меньше земли, чем владели раньше, были крайне озлоблены, их жалобы на малоземелье передавались и тем, которые, получив новые наделы, в сущности основания жаловаться не имели.

С другой стороны, эти споры о земле и переделы с их поправками и исправлениями распределения земель до окончательного утверждения приговора лишали уверенности в устойчивости прав на земли тех крестьян, которые получили по переделу больше земли.

Порядки общинного строя, вообще не способствующие к укреплению в населении твердых понятий о праве частной собственности, в данном случае оказали наиболее сильно свое отрицательное влияние, толкая мысль крестьян в сторону заманчивого призыва отобрать в свою пользу помещичьи земли.

Все это создавало такую обстановку, что крестьянское население Дмитриевского уезда пришло в глухое брожение, которое усилилось под влиянием общей смуты, охватившей в декабре и январе государство, причем среди крестьян стали циркулировать и принимались на веру самые нелепые слухи, принимавшие обычную форму, что царь приказал отобрать землю от помещиков. В то же время среди креотьян распространялось убеждение, что защищать помещиков, даже если бы нападение на них было незаконно, теперь некому, так как все войска находятся в Манчжурии. Какие слухи рождались в этой темной толпе и как все действия правительства в ней перетолковываются, — доказывается хотя бы тем, что когда пришло известие о приеме государем императором депутации рабочих после 9 января и о милостивом прощении им вины их, то среди крестьян это было понято в том смысле, что действительно сам царь незапрещает грабить господ…

При таком настроении крестьянства достаточно было одной вспышки, чтобы вся масса темного народа от слов и затаенных желаний перешила к делу, тем более, что даже должностные лица крестьянского управления открыто высказывались, что пришло время, когда вся земля будет крестьянская. Так, ольховский волостной старшина разъезжал но волости, говоря, что настала пора бунтовать; тех же взглядов придерживался председатель волостного суда Лазарев, а крестьянин Козьма Колунаев объяснял, что для истребления помещичьих экономий в Дмитриевском уезде имеются 8 человек, которые присланы для управления всем делом разграбления и скрываются теперь в одежде стражников. Колупаев добавлял, что ему известен и план разграбления экономий, для выполнения коего должно быть уничтожено движимое имущество и инвентарь, а затем должны быть сожжены и самые усадьбы, чтобы таким образом лишить землевладельцев возможности обрабатывать землю и вынудить их разделить ее между крестьянами.

Все описанное движение в крестьянской среде осталось почти незамеченным со стороны местных властей. Правда, земский начальник Кусаков объясняет, что до него доходили в ноябре месяце 1904 года слухи о сходках в Гламаздинской волости, и он знал о рассылке прокламаций, но особого значения этим слухам не придал до такой степени, что не заметил, что самые близкие ему лица, как старшина, волостной писарь и председатель суда, заняты возбуждением крестьян к беспорядкам. К тому же, как объяснил Кусаков, в ноябре месяце он уехал в продолжительный отпуск.

Раз описанное настроение крестьян окрепло, погром должен был произойти вне всякой зависимости от отношений их к той или другой экономии. В Дмитриевском уезде эти отношения, по общему правилу, сложились весьма хорошие, и крестьяне не могли жаловаться на притеснения со стороны экономий, исключая разве Гламаздинской экономии Волкова, где управляющий несколько пользовался затруднительным положением крестьян ввиду их чресполосного владения с экономической землей, да одно время в Прилеповской экономии барона Мейендорфа новый управляющий Менде, вскоре, однако, уволенный, возбудил острое неудовольствие среди рабочих, но это были единичные случаи, в некоторых же экономиях отношения были в высшей степени хорошие, например, в Хомутовской, генеральши Шауфус где, по распоряжению владелицы экономиею, между прочим, оказывалась в широких размерах помощь семьям ушедших на Дальний Восток, солдат.

Нельзя, однако, здесь же не отметить, что при беспорядках почти не пострадали экономии, в которых постоянно живут сами помещики, — разграблены были усадьбы, где жили купцы-землевладельцы или приказчики и управляющие.

Вспышка, от которой началось общее движение, не заставила себя ждать: в ночь на 6 февраля крестьяне с. Сального и дер. Холзовки произвели массовую порубку (до 415 дерев) у купца Попова, который уже несколько лет подряд терпит от порубок крестьян и у которого на этой почве сложились дурные отношения с крестьянами

Но порубка 6 февраля имела некоторые особенности, одновременно с ней в селе появились прокламации -— «золотые грамоты»; когда же полиция, не придавая этой порубке серьезного значения, 8 февраля явилась совместно с Поповым произвести обыск, то крестьяне не допустили до этого и избили как самого Потова, так и местных урядника и стражников, а затем 10 февраля был выгнан из села и явившийся туда становой пристав Виноградский, которому крестьян также воспрепятствовали сорвать приклеенную к столбу колодца. противоправительственную прокламацию возмутительного содержания.

О происшедшем было сообщено местному земскому начальнику 4 участка Кусакову, который немедленно (10 февраля) направился в Сальное и, встретив по дороге возвращавшегося пристава Виноградского, взял его с собой в сани и поехал в село, где, однако, не оказалось сельских должностных лиц, а все население было пьяно и толпами бродило по улицам. При таких условиях земский начальник счел нужным поехать в с. Дубовицкое, оставив сальнинскому старосте приказание явиться туда же утром 11 февраля вместе с 8 крестьянами, оказавшими, главным образом, сопротивление Виноградскому. Однако, 11 февраля к земскому начальнику явился один староста Демидов без должностного знака, объясняя, что знак с него сорвали крестьяне и забросили, а также, что 8 вызванных земским начальником крестьян отказались явиться, говоря, что «если земский начальник хочет нас видеть, так пусть приезжает к нам в Сальное». Все эти обстоятельства указали земскому начальнику, что в данном деле является уже не простая кража леса и не сопротивление пьяных полиции, а нечто более серьезное, с чем нельзя было бороться, по мнению земского начальника, местными силами. Ввиду сего он составил на имя курского губернатора телеграмму такого содержания: «В селе Сальном возникли беспорядки, чины полиции побиты, восстановить порядок местными средствами нельзя, прошу войска», — и передал ее для отправки приставу Виноградскому, ехавшему в Дмитриев для доклада исправнику, которому прочитал и показал эту телеграмму. Исправник, рассчитывая на срой авторитет, задержал и не отправил сказанной депеши, а послал губернатору от себя краткую телеграмму с извещением о происшедшей порубке и сопротивлении крестьян и с указанием, что им будут приняты все меры к прекращению самоуправства. Такого же содержания было посланное им вслед подробное донесение, полученное в Курске 14 февраля. Сам же исправник, собрав 15 стражников, с 2 приставами и судебным следователем лично явился 13 февраля в с. Дубовицкое, где остановился земский начальник и откуда последним было послано распоряжение о созыве на 14 февраля утром сельского схода в с. Сальном. Однако, когда 14 февраля утром земский начальник приехал в Сальное, то схода собрано не было, и земскому начальнику пришлось лично распоряжаться его созывом.

Собранный сход слушал земского начальника очень почтительно и, с своей стороны, всю вину сваливал на урядников и стражников, уверяя, что никаких дальнейших беспорядков в селе не будет. Те же уверения крестьяне повторяли и приехавшему засим судебному следователю и исправнику с полицией, которую допустили к производству обысков. Таким образом, казалось, вое настолько успокоенным, что исправник тут же заметил земскому начальнику, что он хорошо сделал, не послав его телеграммы. Засим власти, кроме судебного следователя, отправились в гор. Дмитриев, где 15 февраля было заседание уездного съезда, но 15 февраля земский начальник Кусаков узнал от исправника, что в ночь с 14 на 15 февраля те же самые крестьяне села, Сального разграбили хутор купца Чернихина. Тогда (15 февраля) земским начальником лично была отправлена телеграмма губернатору о присылке войск.

Однако, губернатор, в силу того, что вся предшествовавшая служебная деятельность земского начальника Кусакюва не внушала ему доверия, и он по заключению губернского присутствия предназначался к увольнению, не придал должного значения телеграмме его, а лишь распорядился командированием на место беспорядков до 15 конных урядников из соседних уездов и по телеграфу запросил заключения исправника, доверие к коему было основано на мнении, что он является лучшим исправником в губернии.

Только 18 февраля, в 5 часов дня, было получено губернатором от исправника требование о высылке войск, и лишь тогда в уезд был двинут эскадрон драгун и командирован вицегубернатор Курлов, прибывший в гор. Дмитриев 19- февраля, около 2 часов дня.

Между тем движение стало разрастаться с поразительной быстротой, причем нельзя было не усмотреть, что оно шло по заранее выработанному плану. Так, в каждом селении крестьяне с вечера запрягали лошадей и ждали сигнала, который подавался им грабителями в виде пука зажженной соломы. Тогда село на подводах с криком и шумом и ружейными выстрелами бросалось в ближайшую экономию. Так, почти одновременно с нападением на хутор купца Чернихина сожжены два кирпичных сарая экономии барона Мейендорфа в селе Прилепах и сделана порубка у него же в урочище Лески.

Затем произведены нападения в ночь на 17 февраля — на Ярославский хутор прилеповской экономии барона Мейендорфа. с разграблением овса и разного экономического имущества; в ночы на 18 февраля — на экономию землевладелицы дворянки Мейер, с разграблением хлеба и экономического имущества; в ночь на 19 февраля — на экономию барона Мейендорфа при селе Дубовицах, с разграблением хлебных запасов и имущества, причем это нападение было произведено в то время, когда в экономии находился уездный исправник с следователем и несколькими стражниками. Нижние чины полиции, доказавшие во время этих погромов полное свое бессилие, Немедленно рассеялись, а исправник со следователем из дому наблюдали за, погромом. В ту же ночь движение перебросилось и в соседний, Севский уезд (см. ниже). Видимо крестьяне убедились в полной своей безнаказанности и окончательно уверовали в отсутствие возможности появления войск и подавления беспорядков силой. 19 же прибыл из своего имения в Дубовицы земский начальник Кусаков, которому донесли, что идет разгром Дмитриевского хутора Хомутовской экономии вдовы генерал-майора Шауфус. Земский начальник, взяв с собой несколько конных урядников, немедленно поехал в этот хутор и энергично потребовал прекращения беспорядков: однако, крестьяне бросились с кольями на земского начальника, бывшие при нем урядники разбежались, и ему пришлось отстреливаться от толпы из взятой с собой магазинки. Произведенные несколько выстрелов, — причем был ранен один крестьянин, убита одна и ранены две лошади, — разогнали толпу, которая, побросав награбленное, бежала по своим селам. Приведенный случай лучше всего доказывает, что, если бы своевременно были приняты энергичные меры, беспорядки были бы сразу и без труда подавлены, и распространение их на сколько-нибудь значительный район стало бы невозможным. Но низший полицейский орган был непригоден для какой либо борьбы с беспорядками, войска же в район безпорядков прибыли лишь 20 февраля, а между тем в ночь с 19 на 20 февраля было произведено нападение на экономию дворянина Мытаревского, при селе Романове, на Калиновский и Елисаветовский хутор Шауфус и в селе Романове — на мануфактурную лавку крестьянина Кандукова, на дом священника Воинова и на постройку дворянина Щеголева, и, наконец, в ту же ночь сожжен дом и винокуренный завод при селе Гламаздине шталмейстера Волкова; остальные постройки этой экономии и ее хутора Мокренького сожжены иа следующую ночь. Во время этого погрома толпа окончательно озверела, бросилась в дом и, изломав обстановку, сожгла его, разбила стекла винокуренного завода, перебила лошадей на конюшне, облив керосином и сожгла экипажи. В ту же ночь на 20 февраля был ограблен хлеб и разное имущество в экономии барона Мейендорфа при Добром Поле. Наконец, 20 февраля прибыл эскадрон драгун и немедленно двинулся на Хомутовскую экономию Шауфус, где застал полный погром.

При этом грабители так были уверены в невозможности появления войска, что, когда из деревни Хомутовки прибежали бабы, крича, что войска идут, то грабившие крестьяне отвечали смехом и разбежались, лишь когда драгуны на рысях въехали в экономический двор. К сожалению, один эскадрон был недостаточен, чтобы охватить сразу вею местность беспорядков, да к тому же признавалось, — повидимому, вследствие неосновательного опасения встретить сопротивление, — нежелательным дробить его на мелкие отряды; почему его появление, равно, как и прибытие 20 февраля второго эскадрона не сразу остановило беспорядки; войскам удалось лишь предупредить 20 февраля вечером погром Прилеповского сахарного завода барона Мейендорфа. Во всяком случае в течение того же 20 февраля были ограблены: экономия дворянина Лазаревича при селе Романове, арендуемая крестъянином Васюковым, казенная винная лавка на дворе землевладельца Волкова, экономия Щербаковой при селе Гламаздине и Васильченко при сел. Сучкине, причем в обеих этих экономиях, кроме разграбления хлеба, сожжены и разные постройки; в ночь на 21 февраля нодверглась нападению экономия дворянки Софии Ивановны Спажовской при дер. Богословке; 21 февраля утром — экономия наследников Сагаревой при сел. Сучкине, причем был сожжен двор и хата, а 22 февраля днем крестьянами сожжены сарай и контора в лесном хуторе вышеназванной генеральши Шауфус. Этим беспорядки в Дмитриевоком уезде закончились, и прибывшие войска приступили к повальным обыскам и к объездам деревень, принимавших участие в погромах, причем непосредственное участие в этих действиях войск принимали как местный исправник, так и земский начальник. Первоначально крестьяне выказывали упорство и нежелание подчиниться произродству обысков, но когда двое из наиболее дерзких (в с. Добром Поле и Сальном) были подвергнуты телесному наказанию, то упорство крестьян сменилось покорностью, и многие села стали составлять приговоры с указанием участников погромов и добровольно возвращать награбленное.

В описанных беспорядках Дмитриевского уезда приняло участие свыше 40 сельских обществ; таким образом, начавшиеся беспорядки, вовремя не прекращенные, почти немедленно приняли стихийный характер, увлекая за собою все окрестные селения, которые даже, может быть, не сочувствуя погромщикам (в большинстве сел, за, исключением Сального, Доброго Поля, Лобки и некоторых других, участвовали в грабеже лишь отдельные домохозяева), не находили, однако, в себе достаточно сил, чтобы удержать от соучастия в беспорядках своих односельчан. В этом отношении как сельские власти, так и духовные выказали полное свое бессилие. Последние старались держать себя в стороне от беспорядков и народа и около лишь своего имущества, не делая даже попыток воздействовать на свою паству. Как на отрадное исключение следует обратить внимание на священника села Демина и сельского старосту того же села. Когда начались кругом грабежи, означенный староста, по совету местного священника, учредил караулы в деревне и распорядился, чтобы никто без письменного его разрешения не отлучался из села. Когда же крестьяне на подводах собрались все ехать на разгром соседних экономий, то староста задержал их на околице, а священник, став на пути с крестом в руках, не пропустил крестьян и уговорил их отказаться от дурного дела. Крестьяне теперь душевно благодарят и священника и старосту. Но это — исключительный факт, во всех же остальных местах сельские власти и духовенство были бессильны, и довольно было малейшего повода, чтобы село по первому сигналу оказывалось готовым к погрому. Поводом служило обыкновенно появление нескольких громил, которые приглашали с собою остальных крестьян. Так, в дер. Стрекаловой, Гламаздинской волости, явились крестьяне Козьма Токарев и Илларион Бордаков и, называя себя «студентами», собрали, несмотря на протесты старосты, сход, которому, в удостоверение того, что сам царь велит грабить помещиков, прочли слова государя императора, обращенные к депутации рабочих после событий 9—10 января, а именно слова, где говорится, что он прощает рабочим вину их. Этого оказалось достаточным. чтобы сход бросился на ближайшую Хомутовскую экономию. Всего в Дмитриевском уезде было разграблено 15 владельцев, причем убыток первоначально был ими заявлен в сумме 284 000 рублей; арестовано же следственною властью за Участие в погромах всего 409 человек. Комиссия признала участвовавшими в погромах 1368 человек и убытки определила в сумме 163 769 рублей.

ОРЛОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. 1. Севский уезд.

Как выше уже было указано, часть крестьян, участвовавших в беспорядках по Дмитриевскому уезду Курской губернии, около 19 февраля перешла в смежный Севский уезд Орловской губернии.

Разница в положении крестьян Севского уезда по сравнению с крестьянами Дмитриевского уезда заключается, главным образом, в том, что севские крестьяне значительно менее обеспечены землей и находятся в худших экономических условиях, нежели курские. Кроме того, в Севском уезде проявилось заметнее отрицательное влияние на экономическое положение крестьян перехода владельческих крупных экономий к интенсивной культуре. С введением многопольной системы в хозяйствах помещиков крестьяне лишились выгонов и толок по полям и, таким образом, невольно сокращали скотоводство, ибо сами перейти к интенсивному хозяйству, дающему возможность иметь большее количество кормовых средств, они не могли вследствие порядков общинного землевладения. С падением же скотоводства падало все хозяйство крестьян, и они видимо обеднели. Такое экономическое положение крестьян Орловской губернии, при отсутствии у них достаточного развития чувства уважения к чужой собственности, создавало среди них более благоприятные условия для пропаганды социально-революционных учений, нежели среди крестьян Курской губернии которая, несомненно, здесь действовала с давнего времени, и во время беспорядков текущего года здесь были даже арестованы лица из состава, местной интеллигенции. Еще во время харьковских и полтавских беспорядков в 1902 году окрестные к Хинельской экономии Терещенко деревни побуждались подстрекателями к ограблению экономии, и. по словам местных людей, были назначаемы дни погрома имений и отобрания у помещиков земли. С тех пор мысль о завладении имушеством помещиков, по свидетельству местных людей, не оставляла крестьян. Понятно поэтому, какое впечатление должны были произвести слухи о погромах в соседнем уезде, которые проникли в южную часть Севского уезда с 8 февраля. В то же время в уезде стали появляться отдельные курские крестьяне, призывавшие севских последовать их примеру. Непринятие со стороны курской администрации своевременных мер к подавлению беспорядков также не могло не повлиять на настроение окрестных крестьян.

Между тем курская администрация не только не приняла сама этих мер, но не предупредила о происходившем на подведомственной ей территории орловские власти, которые находились в полном неведении того, что совершается в соседней губернии. О курских беспорядках управляющий Орловской губернией вице-губернатор узнал 18 февраля из телеграммы к нему, графа Орлова-Давыдова, в которой граф просил оградить от разгрома имение его родственника, барона Мейендорфа в Севском уезде. Немедленно. было предписано севскому исправнику, который, ничего не подозревая о надвигающейся грозе, был на противоположлюм конце Севского уезда (на границе с Дмитровским), в имении великого князя Михаила Александровича, Брасово, где производил дознание о возникших между экономией и крестьянами недоразумениях, — принять меры к охранению пограничных с Дмитриевским уездом владений, куда, именно в имение Погребы бар. Мейендорфа, исправник и выехал.

Между тем в ночь на 19 февраля крестьяне, главным образом с. Клевцов и Алексино Дмитриевского уезда, в то время как их соседи грабили Дубовицкую экономию бар. Мейендорфа, перешли уездную границу и произвели погром вышеназванного имения Помебы при дер. Витиче, причем были взломаны амбары, расхищен хлеб. испорчены сельскохозяйственные магазины и разграблен инвентарь. К этому погрому крестьяне собственно Севского уезда, если не считать нескольких-человек из Витичекой волости, еще не пристали, но слух о безнаказанности погромов в Курской губернии и первых погромах в Севском уезде должен был произвести огромное впечатление. В темном уме крестьянина легко складывалась и крепла мысль, что если грабежи проходят безнаказанно, то лучше воспользоваться их плодами самим, нежели давать грабить чужим. И вот грабежи начинаются и в Севском уезде; не производя разгрома, крестьяне в ту же ночь увозят с полей Подлинева в имении Познышевке два стога сена, и производят порубку леса у землевладельца Геневич при сел. Некестице, причем ранят топором пытавшегося их остановить урядника Пронина и стражника Дукачева.

Прибывший из Брасова исправник донес о произошедшем губернатору с просьбой о высылке войск. Тогда 19 февраля вицегубернатор по телеграфу потребовал из Брянска войска, но, к сожалению, высланная пехота в составе всего одной роты была направлена, на ст. Комаричи, где оставалась целый день, несмотря на требование помощника, исправника двинуться в г. Севск, куда она направилась только после телгграфного сношения вице-губернатора с начальником брянского гарнизона, и лишь 21 февраля утром могла быть направлена на подводах в имение Познышевку Подлинева. В то же время был вызван еще батальон пехоты от орловского гарнизона, а 20 февраля выехал в Севск и вице-губерпатор. Сам губернатор в это время находился в Петербурге и, получив сведения о происходящем, 21 февраля вечером по телефону затребовал из Москвы высылки в уезд кавалерийской части, вследствие чего 25 февраля в пределах Севского уезда находились уже драгуны. Между тем движение разрасталось. После погрома Погребов главари беспорядков начали действовать смелее: в дер. Познышевку явились три крестьянина из Холзовки, Дмитриевского уезда привезли с собою награбленное; двое из них называли себя «Куропаткиным» и «Стесселем» и показывали свои ордена и ленты. Одновременно с этим появились и другие подозрительные лица, и когда урядник Зубков пытался задержать одного из них, то был избит за это не допустившими ареста местными крестьянами. В той же Познышевке 20-го числа местный земский начальник собрал полный сход и пытался своими уговорами и убеждениями воздействовать на крестьян и удержать их от насильственных действий. Крестьяне покорно выслушали слова земского начальника Новикова и обещали ему ни в каких беспорядках не участвовать, а между тем под влиянием явившихся после его отъезда «Стесселя» и «Куропаткина» в ту же ночь, то есть на 21 февраля, крестьяне этого селения, совместно с окресными селениями, при деятельном участии крестьян сел Холзовки, Доброго Поля и Сального, Дмитриевского уезда, разграбили экономию Подлинева при селении Познышевке, причем сожгли стога сена и соломы, разобрали запасы хлеба и сельскохозяйственный инвентарь и разбили амбары, а на следующий день, в ночь, те же крестьяне, но исключительно севские, разграбили хутор Георгиевский землевладельца Петровского, расположенный В 25 верстах от имения Подлинева. В это время выдающимся руководителем движения в Севском уезде является крестьянин с. Троебортного Косых, называвший себя «Стесселем». Прибывшие войска не могли сразу остановить движение, так как, передвижение пехоты на подводах во время наступившей распутицы шло весьма медленно, и в ночь на 22 февраля были произведены на падения на экономии Нестеровой при сел. Троебортном Лемяшевской волости, разграблен хлеб, и Линтварово Михайловско-Цыблинской при дер. Бордоковке, также разграблен хлеб. При этом погроме произошел следующий случай: владелица, встревоженная слухами о готовящемся погроме, вызвала соседних крестьян и просила их увезти из економии хлеб; таких крестьян явилось около 10 человек, которые и взяли на, сохранение часть хлеба, но вечером вслед за ними явились их односельцы и разграбили остальное. В ту же ночь было разграблено имение генерала Бобылева при дер. Бордоковке, причем кроме того, что был разобран хлеб, был произведен погром помещений господского дома.

22 февраля толпы громил двинулись к Хинелю, где помещается экономия и винокуренный завод Терещенко. Не доходя 1,5 версты до экономии, эти толпы, остановившись, расположились на поляне и видимо совещались, причем было заметно, что среди них находятся лица, руководившие движением, которые через некоторое время зажгли находившийся здесь стог сена — обычный сигнал к погрому. Тогда толпа, бросилась в экономию, и начался погром, в котором принимали участие и местные крестьяне с. Хинель.

По свидетельству местного волостного старшины, он не знал ничего о готовившемся погроме до самого дня погрома. В этот день он узнал, что крестьяне с. Хинель собираются итти в экономию просить лесу и толок. Так как старшина ранее не слышал о нужде крестьян в лесе и толоках и о том, чтобы они собирались просить таковых, то помянутый случай показался ему подозрительным, и он, догадываясь, что крестьянами затевается что-то недоброе, поехал предупредить управляющего заводом. Когда старшина возвратился с завода, то местный священник сообщил ему о разграблении Познышевки и других имений в округе, а выйдя на улицу, он заметил, что о том же говорят и крестьяне. Тогда, он распорядился закрыть винную лавку и нарядил запрягать подводы для посылки за, войсками. Крестьяне, однако, не послушали его, и по его адресу стали раздаваться угрозы, а как только начало вечереть и стемнело, то кто то закричал, вероятно, увидев сигиал — зажженный стог: «вот идет эскадра», народ заволновался и подводы, очевидно, уже подготовленные, стали выезжать в экономию на грабеж. Первоначально разбирался хлеб и громились экономические постройки, но затем (очевидцы говорят, что по особому сигналу, сопровождавшемуся словами: «пора могарыч пить») они добрались до винокуренного завода и бросились на спирт. Поголовное пъянство, от которого тут же двое умерло, за вершилось сожжением почти всех построек, уцелел только самый завод и квартира винокура. Крестьяне под влиянием грабежа и водки совершенно озверели, и когда рабочие затем хотели вывести и угнать скот, то загнали его обратно во двор и спалили. Возвращавшуюся с погрома толпу встретил вице-губернатор, спешивший на погром. Тут же многие были задержаны. Посетив Хинель. вице-губернатор вернулся обратно в пункты намеченного им расположения войск и потому ли, что полагал погром Хинеля оконченным, или по другим причинам, но только в Хинель войска не были командированы, и это дало возможность окрестным крестьянам в ночь па 24-е разграбить остатки Хинеля и спалить самый завод. Одновременно с погромом главной Хинельской экономии 23 февраля были сожжены и два лесных ее хутора. Наконец, в ночь же на 23 февраля разграблены были две экономии наследников Зайцева при дер. Доброводье. Прибывшие в это время пехотные части были уже распределеные по всему уезду и приостановили дальнейшее движение беспорядков, но не могли воспрепятствовать тому, чтобы толпы крестьян, грабивших Хинель, не перешли в соседний Глуховской уезд Черниговской губернии.

К вечеру 24 февраля прибыли в уезд и драгуны, с которыми вице-губернатор и начал объезд погромленных имений и производство обысков и арестов. Обыски шли успению, и во многих имениях: большая часть награбленного (а в имении Нестеровой и все) была возвращена 26 февраля в Севск прибыл и губернатор.

Из изложенного видно, что погромы в Севском уезде продолжались сравнительно очень недолгое время и, конечно, при большей осведомленности местных властей о движении крестьян в соседнем Дмитриевском уезде, могли бы быть предотвращены. Движение это захватило в Севском уезде всего 16 отдельных сел с населением в 16 тысяч душ обоего пола. Пострадало всего 9 экономий, но убытки ввиду сожения завода Хинель заявлены весьма крупные, именно около 700 тыс. рублей. Всего арестовано было за участие в грабежах 223 человека, по постановлению же комиссии признаны виновными 331 человек.

2. Дмитровский уезд.

Описанные крестьянские беспорядки в Севском уезде вскоре повторились в Дмитровском и Трубчевском уездах той же Орловской губернии.

Слухи об этих беспорядках в соседних местностях доходили до крестьян Дмитровского уезда и, несомненно, волновали их. Но и здесь это движение крестьян не обратило на себя вовремя должного внимания местных властей. В Дмитровском уезде этому способствовала, в значительной мере смена уездных исправников. Так, в течение последних двух лет здесь было сменено четыре исправника, почему эти должностные лица не только не могли иметь всестороннего знакомства с уездом, но не имели возможности посетить все волостные правления, и в Долбенкинской волости ни нынешний исправник (до беспспорядков), ни его предшественники ни разу не были. В то же время надзор земского начальника, который нередко уезжал по своим семейным делам из пределов участка, ограничивался посещением волостей да разбором судебных и административных дел; отдельные селения участка земским начальником не посещались.

Таким образом оставался надзор станового пристава. Но и он также редко посещал отдельные селения, между прочим, может быть, ввиду того, что полиция в Севском уезде вместо разъездных лошадей от земства пользуется деньгами и потому не склонна производить частые разъезды; в том же положении находится и волостной старшина, так как волость не содержит лошадей для разъездов, и старшина разъезды свои оплачивает из получаемого им содержания.

При таких условиях, настроение крестьянской среды легко оставалось неизвестным правительственным органам, и ничто, казалось, не давало оснований предполагать возможности беспорядков: лишь происходившие в Севском уезде беспорядки заставили сосредоточить полицейское наблюдение по границам этого уезда.

При этом следует отметить, что население, окружающее Долбенкинскую экономию великого князя Сергея Александровича, было крайне неприязненно настроено к этой экономии. Отношения эти вызывались чрезвычайно строгой системой штрафов, установленных управляющим имением егермейстером Филатвевым, налагавшим их по разным поводам, особенно же часто за появление крестьянского скота и птиц на лугу возле речки, протекающей в селении, к которой, однако, не было другого пути. Немало недоразумений вызывала, также продажа, г. Филатьевым постороннему лицу земли, расположенной среди селения и крайне необходимой крестьянам для поселения.

При таких условиях возникшие разговоры о происходящих кругом беспорядках не могли не действовать особо возбуждающим образом на крестьян окрестных к этой экономии деревень. По характерному заявлению местного священника, при распространении этих слухов «парни спать ночи перестали», а после 20 февраля начались даже определенные разговоры о возможности погрома Долбенкинской экономии. Подобный разговор обратил на себя внимание сидельца казенной винной лавки, доведшего об этом до сведения своего. начальства. Вследствие сего 22 и 23 февраля уездный исправник и местный земский начальник Шампев приезжали в Лобаново и путем негласного дознания выясняли настроение крестьян. Однако, местный староста уверил земского начальника, что никаких слухов и ожиданий беспорядков у них нет, а управляющий экономией Филатьев категорически заявил исправнику, что, проживая в данной местности 20 лет, он знает крестьян и вполне уверен в их, спокойствии и в то же время отказался от всякой охраны. Ввиду сего как, земский начальник, “так и исправник покинули экономию, а исправник, оставив урядника и 2 стражников для наблюдения, сам выехал на границу Севского уезда, где, по его сведениям крестьяне дер. Столбовой угрожали экономии Воейковой Радогощи.

Повидимому, однако, такое отношение местных властей нельзя признать правильным, ибо им, а в особенности исправнику, было хорошо известно враждебное отношение крестьян к экономии и управляющему ее Филатьеву; исправник и в настоящее время утверждает; что пребывание Филалъева в Долбенкинской экономии не безопасно для него, следовательно, он и в феврале месяце должен был иметь в виду возможность возникновения погрома. Действительно, 27 февраля вечером, когда экономический приказчик, задержал проезжавшего мимо экономии пьяного крестьянина, крестьяне с. Лобанова собрались толпой на экономический двор и предъявили егермейстеру Филалъеву ряд требований: о сложении. штрафов и невзимании их впредь, об удалении некоторых служащих из экономии и выдворении из деревни Орлова, коему продана была усадебная земля в селении. Обещанием исполнить эти требования, а также выдачею крестьянам двух ведер спирта Филатьеву удалось успокоить крестьян, которые вернулись в деревню и там шумели целую ночь, а на утро, часов около десяти, вновь явились в экономию требовать письменного обязательства исполнения обещая.

Попытки волостного старшины, а также урядника остановить толпу не имели успеха, однако, самому Филатьезу удалось уговорить последовать с ним обратно в село, к казенной винной лавке, где крестьянам было выдано по записке Филатьева дра ведра вина; все было выпито в присутствии Филатьева, пившего за здоровье крестьян, которые кричали «ура» и делали попытки качать его, после чего он вернулся обратно в экономию, а крестьяне начали ломать забор вокруг винной лавки, а также громить и самую лавку. В это время из Дмитровска, куда было ночью дано знать о волнении крестьян, прибыл в экономию помощник исправника и, кроме него, из чинов полиции туда же собрались 3 урядника, 1 городовой и 2 стражника, а также волостной старшина и сельский староста.

Между тем слухи о происходящем в Лобанове быстро распространялись по окрестным деревням, расположенным верстах в 1,5—2 вокруг экономии, и оттуда стали стекаться на подводах толпы крестьян. Одну такую толпу Филатьеву и полиции удалось задержать, но появившиеся крестьяне села Погарица успели проникнуть во двор и приступили к разгрому строений. Тогда же в экономию нахлынули и лобановские крестьяне, среди которых было много крестьян и других деревень (напр., Трубичина). Выйдя к громилам, Филатьев с полицией пытался, образумить их, но получил удар в голову и лишился сознания, помощнику исправника были также нанесены побои, и он уехал в дер. Харланову, а остальные чины полиции рассеялись, и тогда (часов около 2 дня) начался полный погром экономий, в котором приняли участие крестьяне всех ближайших Деревень, закончившийся сожжением почти всех построек, а также и соседних экономических хуторов. 1 марта рано утром прибыл в Лобаново из Радогощ дмитровский исправник, а затем и командированный губернатором из Севска 28 февраля (когда губернатором было получено извещение о происходящем погроме) вице-губернатор; около 2 часов явились войска, и было приступлено к тушению пожара, обыскам и арестам крестьян; в то, же время приехал из своего имения (расположенного за 20 верст) и местный земский начальник. Но нельзя не заметить, что как тушение пожара, так и обыски велись крайне медленно и неэнергично, что, не сомненно, должно было оказать неблагоприятное влияние на местное население. Всего приняли участие в погроме крестьяне 7 деревень, причем было арестовано 46 человек, а причиненный убыток был заявлен в сумме свыше 211 т. руб. Судебным следствием привлечено к ответственности 73 чел., а по дознанию комиссии число участников в погроме определено в 144 чел., размер же убытков — 193 249 рублей.

3. Трубчевский уезд

Последним и притом сравнительно весьма слабым проявлением крестьянских беспорядков в Орловской губернии было движение, охватившее некоторые сельские общества Трубчевского уезда. И здесь, как в Дмитровском и Севском уездах, доходившие до крестьян слухи о погромах, особенно в случаях, когда между крестьянским населением и экономиями по тем или иным причинам были ненормальные отношния, возбуждали и волновали крестьян. В Трубчевском уезде имеется целый ряд мелких экономий и хуторов, принадлежащих новым землевладельцам из разночинцев, не сумевшим установить добрых соседских отношений с сельским людом. Жертвой крестьянских беспорядков по преимуществу и оказались подобные экономии, причем поводом к началу погрома в каждом отдельном случае послужили самые разнообразные обстоятельства. Начались беспорядки с Плюсковского сельского общества, Юровской волости. Здесь около 1 марта распростанились слухи о бывших в других местах погромах, а 3 марта в дер. Шуклине были пойманы две бабы, кравшие коноплю; сельский сход стал судить этих баб и требовать от них водки. Когда водка была выставлена и выпита, то сход перешел к уравнению земельных наделов, н каждый домохозяин, с которого складывали тягло, для сохранения за собою земли должен был угощать сход вином: В конце концов крестьяне совершенно опьянели, и в это время двое из них отправились в смежную экономию купца Житкова просить хлеба. Названный купец. по отзывам некоторых местных людей, ссужает крестьянам деньги (из 10%), и отношения у него с крестьянами вообще недружелюбные что подтверждается многочисленными судебными делами, возникающими между ним и крестьянами. В день самого разгрома Житков был в Шуклине и, по словам крестьян, насмехался над ними, что они опять проиграли дело против него. Когда к Житкову явились помянутые два крестьянина за хлебом, то их из экономии выгнали, и этого было достаточно, чтобы пьяный сход бросился на усадьбу. Крестьяне перебили окна в доме, ворвались в самый дом, изломали мебель, уничтожили и изорвали долговые расписки, кроме того, разбили амбары и похитили хлеб и часть хозяйственного инвентаря. Засим беспорядки принимают уже стадный характер. Крестьяне, к которым присоединились два других Плюсковских общества — Лапинское и Тарасовское, — забрав силой из винной лавки 3 ведра водки, произвели нападение на смежную с экономией Житкова экономию купца Хотунцова, где расхитили около 150 пудов хлеба. Засим они напали на находящуюся в 3 верстах экономию купца Соколова, где расхитили хлеб и уничтожили конторские книги. В ночь на 5 марта крестьяне Лапинского сельского общества пытались напасть на дома, духовенства и крестьян Поповского общества, не принимавших участия в грабежах, вследствие чего произошла драка, в которой погромщики были побеждены. 6 мар- та прибывший исправник остановил движение, и крестьяне по его настоянию стали возвращать похищенное. Но еще до этого беспорядки вспыхнули в дер. Сдесловке, где крестьяне напали на хутора Забытый, принадлежащие двум крестьянам Михалеву и Григорьеву, постоянно судившимся с сдесловскими крестьянами по поводу спорного леса. Кроме того, несколько времени тому назад Михалев продал часть своей земли крестьянам и, согласившись в цене, позволил им даже засеять эту землю, причем для совершения купчей крепости было поставлено условием вручение ему покупной суммы в известный срок. Когда этот срок настал, то Михалев уклонился от получения денег и хотя крестьяне передали их нотариусу, но и последнему не удалось вручить их Михалеву в назначенный день (хотя он искал, как гороворят, Михалева по всему Трубчевску), и тогда последний отказался от сделки, не вернув крестьянам посевы. Крестьяне объясняют что они явились отобрать от Михалева, только тот хлеб, который дал ему урожай их посева. Как бы то ни было, на хуторах Михалева и Григорьева был произведен полный погром жилых помещений и разграблены хлебные амбары. В ночь на 5 марта произведен был пограм также Левшинского хутора того же Григорьева. Когда Григорьев узнал, что сдесловские крестьяне идут громить этот хутор, то успел позвать на защиту крестьян соседнего села Юрова, обещая известную за это плату, Юровцы действительно встретили с кольями грабителей, причем во время драки были двое убитых, но когда Григорьев отказался тотчас выдать обещанную награду, то сами разграбили его хутор.

5 марта крестьяне дер. Мансуровой произвели нападение на усадьбу Высокое Давидовича-Нащинского. Этому погрому предшествовали разговоры о том, что кто-то приедет и будет грабить; приедут будто бы студенты, т.е. люди, по характеристике одного обвиняемого крестьянина, «которых учат, учат, а местов им не выходит, они и грабят». Были также и здесь постоянные недоразумения крестьян с управляющим имения. В экономии были разграблены значительное количество хлебных запасов (свыше 3 тысяч пудов) и часть хозяйственного инвентаря. При этом грабеж носил совершенно своеобразный характер: крестьяне составили список, кому сколько причитается хлеба по числу душ в семье, и согласно сему «списку распределили между собою награбленный хлеб.

Наконец, 7 марта крестьяне с. Алешенки ограбили хутор Пономарева и Месяцева близ названного села. Предварительно грабежа состоялся сельский сход, на котором обсуждался вопрос о необходимости получить от владельцев известное количество хлеба под работу; с этою целью весь сход явился на хутор, но когда в выдаче хлеба, было отказано, то благоразумная часть крестьян удалилась, оставшиеся же расхитили до 1500 пудов хлеба. Этому грабежу предшествовали также разговоры среди крестьян о беспорядках в других местах, причем толчок к грабежу дал рассказ явившегося из Курской губерний нищего, который присутствовал там при разгромах и даже сам получил несколько пудов хлеба, о безнаказанности происшедших там погромов. Из этого крестьяне заключили, что расхищение хлеба и имущества владельцев им ныне дозволено.

Одновременно крестьяне села Урулья явились в экономию Бабанина и Анановых где, получив 11 р. и 8 руб., удалились, не произведя грабежа, а крестьяне села Полужья составили приговор о порубке ближайшего экономического леса, который издавна считают своим и порубили 70 дерев, который засим возвратили владельцу. Беспорядки в Трубчевском уезде повсюду тотчас прекращались по приезде полиции, и крестьяне добровольно возвращали награбленное. После же 7 марта под влиянием прихода войск совершенно прекратились, и крестьяне как-то сразу образумились, а крестьяне Плюсковского общества д. Шуклина постановили приговор, в коем переименовали участников грабежа.

При этом следует заметить, что благодарной почвой для возникновения беспорядков у крестьян Трубчевского уезда послужили испытываемые ими в течение сего года продовольственные затруднения вследствие бывшего перед тем неурожая, а главное — прекращение казенным ведомством лесных работ, дающих обыкновенно населению значительный заработок. Число привлеченных к следствию по Трубчевскому уезду к началу июня не было известно, так как следствие еще не было закончено. Комиссия же признала участниками погромов 416 чел. Убытков было заявлено потерпевшими на сумму свыше 20 000 р., комиссия же определила таковые в сумме 3606 рублей.

ЧЕРНИГОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. Глуховский уезд.

Крестьянские беспорядки в Черниговской губернии представляются непосредственным продолжением тех бесчинств, которые толпы крестьян произвели в Севском уезде Орловской губернии. Эти толпы, разгромив Хинельский винокуренный завод и опъянев от разграбленного сопирта и водки, бросились в смежную Черниговскую губернию, где сожгли и уничтожили на Михайловском хуторе громадный сахарный завод, выпускающий на 6 млн. сахару в год, Терещенко, причем разграбили имевшийся налицо сахар и разное имущество служащих. Уцелели лишь больница, казарма рабочих, здания, в коих помещались казенные учреждения, как-то: почтовая контора, железнодорожная станция и амбар с сахаром, который, очевидно, был принят грабителями за железнодорожные постройки. Толпа грабителей, прибывшая из Севского уезда, несомненно, имела, руководителей: не доехав до хутора версты 1,5, она остановилась и кинулась на разгромление завода лишь по сигналу, —был зажжен кирпичный сарай.

Насколько были подготовлены к, такому погрому местные окрестные селения, — Не установлено, но, несомненно, и здесь велась до этого революционная пропаганда, а непосредственно перед погромом стало известно, что по соседству безнаказанно грабят имения и заводы. Утром 22 февраля на заводе уже было известно, что завод будет разграблен, и потому служащие на заводе начали выезжать с Михайловекого хутора. Действительно, того же 22 февраля озверевшие при погроме Хинёльского винокуренного завода толпы севских крестьян (по дознанию, севского земского начальника около 400 человек) нахлынули на Глуховский уезд и на первое расположенное на пути их частное владение— Михайловский завод, увлекая за собой по дороге те селения Глуховского уезда, мимо которых они проходили. Около 2 часов дня 22 февраля местному земскому начальнику Дорошенке было дано знать, что на завод двигаются толпы крестьян. Прибыв в завод около 6 час. вечера, он застал его еще работающим, но на дороге собрались крестьяне, ожидающие погрома, а от села Чуйковки направлялась к заводу громадная толпа на подводах, которая, достигнув завода, приступила к его погрому. Земский начальник, равно как и все служащие и рабочие завода, покинул его и послал следить за погромом своего приказчика Фому Шаповалова, который, однако, сам принял участие в грабеже и на лошади земского начальника стал возить к себе награбленное имущство. Местные крестьяне, повидимому, не имели никаких поводов враждебно относиться к заводу, дававшему населению значительный заработок, и его администрации, но, увлеченные толпой севских крестьян, действовавшей не только примером, но также угрозами, они также примкнули к грабежу. Некоторые крестьяне соседних деревень, расположенных за заводом, явились, увидав зарево пожара, но засим также примкнули к грабившей толпе. В грабеже также принимали участие и некоторые рабочие завода. В течение ночи громадный завод и почти все окружающие его. постройки, равно как и расположенный рядом незначительный хутор Терещенко, выгорели до тла. Зарево пожара, как указано, привлекло к грабежу не только окрестных крестьян, но и некоторых крестьян ближайших деревень (Юриновка и Копенка) соседнего Новгород-Северского уезда. Главное участие в погроме приняли крестьяне трех соседних деревень: Чуйковки, Журавки и Юрасовки, а также отдельные крестьяне из Дорошевки, Марчихиной Буды и других окрестных, деревень. При этом в Марчихиной Буде, когда волостной старшина, осведомившись о погроме, собрал крестьян и пытался задерживать грабителей, то семеро из них нанесли ему побом и угрозами убить заставили старшину отказаться от хвоей попытки.

До 21 февраля черниговское губернское начальство не имело никаких сведений о крестьянских беспорядках ни внутри губернии, ни в соседних, и лишь означенного числа губернатором была получена, от севского исправника телеграмма весьма неопределенного содержания о том, что крестьяне Севского уезда, совместно с курскими грабят и жгут экономии. Не имея возможности определить место погромов, губернатор предупредил, однако, военное начальство о возможности вызова войска и распорядился принятием мер исправниками соседних с Севским уездом к охранению границ их уездов. Засим того же числа вечером и 22 утром были получены сведения, что движение угрожает Михайловскому заводу и с. Собыч (отстоящему в 50 верстах от завода в сторону), куда и выехал глуховский исправник, а в самый Глухов, как ближайший пункт к Михайловскому заводу, были двинуты войска. 22 февраля вечером губернатор лично выехал на завод, но по дороге 23 числа получил сведения о совершившемся погроме. Направив войска в наиболее угрожаемые места (Свееса, Лавоя, Шостка, Воронеж), губернатор с отрядом солдат сам приехал 23 вечером на Михайловский завод, а 24 было приступлено к производству предварительного следствия, причем губернатор объезжал селения, участвовавшие в погроме, собирал сходы и выяснял крестьянам преступность их действий, причем в Журавке ввиду дерзкого и вызывающего поведения схода двое крестьян были подвергнуты телесному наказанию.

28 февраля на месте спаленного завода были собраны сельские сходы дер. Чуйковки, Юрасовки и Журавки, а также крестьяне с. Марчихнной Буды, изъявившие особую дерзость своими угрозами волостному старшине. В этот день все сходы приготовились встретить губернатора с хлебом и солью, но он не принял его и, обходя крестьян, обращался к каждому сходу отдельно с речью, в которой упрекал за совершенное преступление, указывал, что разрушением завода крестьяне сами себя лишили заработка, и высказывал, что он не принимает хлеба-соли, ибо не уверен, что в поднесении его не участвуют и те, которые принимали участие в грабежах. На требование губернатора возвратить похищенное крестьяне обещали сами все вернуть, а жители села Журавки составили об этом особый приговор.

Всех убытков от погрома заявлено управлением завода на сумму свыше 1 миллиона рублей, причем главная часть этой суммы падает на самый завод и строения, застрахованные в частных страховых обществах. Последние тотчас по получении сведений о пожаре выслали своих доверенных для определения размера убытков и наличности оставшегося имущества, которые работали на заводе более месяца и в заключение пришли к соглашению управлением завода относительно размера подлежащего выдаче страхового вознаграждения.

Но в это время черниговский вице-губернатор, исправлявший должность губернатора, выдал страховому обществу удостоверение, гласившее, что пожар произошел при народном беспорядке, после чего страховые общества, пользуясь текстом своих уставов, отказались от выдачи вознаграждения за сгоревшие при погромах здания.

Виновных в разграблении завода, согласно произведенным обследованиям Глуховского, Новгород-Северского и Серского уездов, свыше 1000 человек.

Помощник управляющего Земельным отделом Литвинов.

Примечания

Указом от 10 апреля 1905 г. были созданы временные уездные комиссии во всех губерниях, где произошли крупные крестьянские выступления. Временные комиссии должны были установить сумму убытков, понесенных помещиками от разгрома имений, а также составить список лиц, участвовавших в разгромах имений. По решению этих комиссий убытки от разгрома имений взыскивались с крестьян путем распродажи всего движимого и недвижимого имущества последних, включая и надельную землю. 21 апреля 1905 г., по распоряжению министра внутренних лел, для открытия действий временных комиссий и руководства деятельностью сих комиссий был командирован в Орловскую, Курскую, Воронежскую и Черниговскую губернии помощник управляющего земским отделом мин. внутр. дел Я. Я. Литвинов.

По данным курского губернатора, общая сумма убытков от разгрома помещичьих имений в Дмитриевском уезде Курской губ. выразилась в. 401 551 р. 26 к

Экономическая зависимость крестьян от Долбенкинской экономии была настолько велика, что даже прокурор был вынужден в обвинительном акте писать: «При расследовании причин, вызвавших указанные беспорядки, установлено, что крестьяне села Долбенкина и окрестных деревень Погарище, Трубичиной, Фиризевой, Студенко, Харланова, имея незначительный земельный надел, около 3 десятин на ревизскую душу, и проживая среди окружающих их со всех сторон обширных земельных угодий, принадлежащих Лобановской экономии, находились от последней в полной экономической зависимости, будучи вынуждены арендовать у нее землю и покосы, работать и брать у ней хлеб и другие сельскохозяйственные продукты на условиях, иногда для себя обременительных. Указанная зависимость, естественно, вызвала у крестьян чувство недовольства своим положением и порождала между ними и администрацией экономии ненормальные отношения».

По постановлению временной уездной комиссии в одной лишь слободе- Взселой, Бирючинского уезда, Воронежской губ., были привлечены к имуще- ственной ответственности за участие в крестьянских волнениях начала 1905 г... 297 человек из общего числа домохозяев в 433 человека. Таким образом, боль- ше 60% домохозяев слободы Веселой были привлечены к ответственности.

Красный архив
Исторически журнал
LXXIII
ОГИЗ СОЦЭКГИЗ москва 1935

СЕВСК И ЕГО УЕЗД В ПЕРИОД РЕВОЛЮЦИИ 1905—1907 годов
Глава 6. из книги В.А.Теличко. СЕВСК. Исторический очерк. Москва 1964. Стр. 70-81.

Постепенно потеряв свое военно-стратегическое и торговое значение, Севск пришел к полному упадку в экономической жизни. Севчане стали искать других, бо­лее выгодных мест для жизни, и население города на­чало убывать.

После отмены крепостного права в 1861 г. положение крестьян не улучшилось. Наиболее плодородные пахотные земли и луга отошли к помещикам. С увели­чением населения в селах росла крестьянская нужда в земле. Одновременно с этим арендные цены на землю повышались, становились разорительными для крестьян.

Орловские земли, на которых располагался Севск с его уездом, а также смежные с ним Курские и Чер­ниговские земли, издавна считались золотым дном России по урожайности. На их территории возникли бога­тые экономии магнатов, например, в Орловской губер­нии имение Михаила Романова в Брасове, барона Мейендорфа в Прилепах, владения Терещенко со свеклосахарным и винокуренным заводами и др.

С 20 века крупные земельные владения начинают все более осваиваться благодаря использованию машин. Усовершенствованная земледельческая техника шла в райолы со складов уездных и губернских земств. Ею снабжались более всего помещики и зажиточные крестьяне. Те помещики, которые не приспособились к новым капиталистическим требованиям, разорялись, за­кладывали свои земли, а потом, не будучи в состоянии выплачивать долги, продавали имения по большей ча­сти зажиточным крестьянам или купцам. Этим же слоям населения попадали помещичьи имения и при продаже их с аукциона за долги [1]. Цены на продукты стали ра­сти. В 1904 г. цены на рожь и пшеницу увеличились в Севске более чем на половину, а на овес чуть не в пол­тора раза. Рожь в 1896 г. была 36 коп. пуд, а в 1904 г. пуд ржи стоил 58 коп.; пуд овса в 1896 г. стоил 35 коп., а в 1904 г.— 61 коп. Пшеница возросла в цене еще более: в 1896 г. пуд ее стоил 55 коп., а в 1904 г.—' 80 коп. [2]

Увеличение цен тяжелее всего переживали крестья­не, нуждавшиеся в аренде, так как помещики и новая земельная буржуазия увеличили в это время арендную плату на землю. Арендная цена, например, с десятины под озимые хлеба в 1898 г. была 14,7 руб., а в 1904 г.— 17,8; под яровые хлеба в 1898 г.— 7,2 руб. за десятину, а в 1904 г. она возросла уже до 10,2 руб. за десятину. Если же принять во внимание и то, что при «освобож­дении» в 1861 году крестьянам были даны наделы, недо­статочные для жизни, и земли менее удобные, чем помещикам, то станут понятны причины разорения и нищеты крестьян. Многие из них, чтобы избежать голода, нанимались в работники.

Одновременно с этим владельцы крупных земельных имений предпочитали аренде наемный труд, как более доходный. Соха и коса устарели, нужен был рабочий, умеющий управлять машиной. Когда же земли, ранее арендованные крестьянами, стали обрабатываться наем­ным трудом, общая площадь крестьянского землеполь­зования сократилась. Положение крестьян усугублялось отработкой. Сущность ее состояла в том, что вследствие нужды крестьянин брал у помещика или кулака ссуды деньгами, хлебом, семенами, скотом, лесом, входил в долги за то, что пользовался пастбищем, покосом, до­рогой и проч. Эти долги по своей бедности он не мог выплатить ни деньгами, ни продуктами, а платил тру­дом, отрабатывая по договору. Это и была отработоч­ная сдельщина, или отработки, которые закабаляли крестьянина и имели широкое распространение в Севском уезде.

Отработки, говорит В. И. Ульянов, пережиток крепостничества [3]. Для отработочного помещичьего [3] хозяйства необходим наделенный землей крестьянин, имеющий хоть самый плохонький живой или мертвый инвентарь, необходимо также, чтобы этот крестьянин был задавлен нуждой и шел в кабалу. Вместе с беззе­мельем сильно развивалось лихоимство. Давали, на­пример, 20 пудов, а расписку писали на 40 пудов [4]. Хлеба большинству крестьян, как правило, до нового года не хватало. Приходилось занимать или покупать по дорогой цене, а осенью продавать по дешевой, чтобы расплатиться с долгами. В одной из статей книги «1905 год в Орловском крае» говорится, что «крестьяне осенью продавали рожь наспех по 40 коп. пуд., а поку­пали весной по рублю с лишним, взаймы же брали и того дороже, да еще с отработкой «за услугу» [5].

Упадок крестьянского хозяйства усугублялся еще и различного рода налогами. Крестьяне продолжали вносить в казну выкупные платежи за полученные ими после реформы 1861 года земельные наделы; взыскивался государственный позе­мельный налог, земские сборы, страховые платежи. Кроме того, благодаря косвенным налогам, крестьяне переплачивали за керосин, спички, сахар и пр. Словом, большой процент дохода с надельной земли у землевладельца шел на уплату прямых и косвенных налогов.

Что было делать крестьянам? Они уходили из родных сел, кто куда мог: в батраки, на отхожие промыслы, на новые места.

27 января 1904 года началась русско-японская война, встреченная народом с большим недовольством. Пора­жение русской армии и флота привело ко всеобщей критике царского самодержавия. «Война оказалась грозным судом» [6],— писал В. И. Ульянов в 1905 году. Всюду пошли разговоры об ограничении или свержении само­державия. В Севске и его уезде появилась нелегальная литература, быстро распространялись известия через приезжавших рабочих, через студентов, участников за­бастовок, учившихся по большей части в Москве.

Крестьянское население было взволновано мобили­зацией, отнимавшей у них лучшую рабочую силу. Ли­стовки, находимые по дорогам, в снопах, на заборах, читались с горячим сочувствием. Измученные и обни­щавшие крестьяне, доведенные до отчаяния, готовы были броситься на своего ближайшего врага — помещи­ка, земли которого считались принадлежащими им по праву, так как они обрабатывались ими.

Крестьянское движение в Севском уезде началось в ночь на 2 января (15 января новому стилю) 1905 года «Севские крестьяне вместе с жителями деревни Доброе поле Дмитриевского уезда Курской губернии увезли с поля хутора Нестеровой, при селе Троебортном Севского уезда, 400 пудов вики. Это сено, увезенное на 14 подво­дах, было обнаружено на другой же день и привезено обратно в экономию. Узнав об этом, крестьяне избили приказчика, обрезали на возах веревки, а возы пова­лили. Обнаружить крестьян в этот раз не могли, так как они поддерживали друг друга, помогали скрываться и не указывали виновных» [7].

Дальнейшее развитие событий большевистская газета «Вперед» описывала так: «Пишу вам под пер­вым впечатлением революции, так как другого имени движению, охватившему весь наш край, дать нельзя... Были распространены прокламации, от имени царя приказывали отбирать землю у помещиков и купцов.

Распространялись книжки, где объяснялась, что нужно отбирать в экономиях запасы хлеба и овса, на работы в экономии не ходить, чтобы лишить помещи­ков возможности засевать поля, чтобы заставить их волей-неволей уступить землю крестьянам». Крестьяне назначали заранее когда, в какой экономии забирать хлеб.

«В назначенную ночь,— говорится далее в газете «Вперед»,— собирались все с факелами и трубили в рожки или били в набат, чтобы созвать народ. Эконо­мии, предупрежденные заранее, почти везде отдавали продукты без сопротивления».

Заводы разбирались и сжигались. Так был сожжен в Севском уезде винокуренный завод Терещенко в Хинеле, вместе с постройками и скотом, принадлежав­шими экономии и служащим. В письмах крестьян Севского уезда указываются села и крупные имения севских помещиков — Новикова, Подлинева и других. «Все забирали,— говорится в них,— хлеб, овес, крупу, сало, даже резали свиней и увозили земледельческие орудия, уводили лошадей, быков, забирали по заводам спирт. Стреляли, палили местами хутора и заводы. Служащие экономии уходили кто куда попало...»

Революционное движение перекинулось на Трубчевский и другие уезды Орловской губернии и на смежные уезды Курской губернии.

«Движение катится, как лава»,— говорится в газете «Вперед». О Севском уезде сообщается, что в нем раз­бито до 20 экономии, 4 завода [8].

Большое значение для развития революции 1905 года имела пропаганда среди рабочих и крестьян.

Орловский комитет РСДРП был большевистским комитетом. Его листовки и воззвания распространялись и в Севске, особенно после III съезда партии, состояв­шегося в апреле 1905 г. Они разбрасывались среди го­родского населения Севска и в селах его уезда. Так, 10 июля (23 июля н. ст.) 1905 г. около деревни Ивачево Севского уезда были найдены разбросанные прокламации: «Крестьяне, к вам наше слово», изд. Московского комитета РСДРП [9]. 18 июля (31) в Севске были найдены разбросанные на улицах: «Программа РСДРП», «Манифест» и «1 мая 1905 г.». 1 августа (14)' в селе Новоямская слободка Севского уезда подобраны разбросанные прокламации «Новая царская милость»,' изд. РСДРП. 7 июля (20) между селом Поздняшовка Севского уезда и имением Подлинева было найдено несколько разбросанных прокламаций «Ко всем, лишенным права» за подписью, редакции «Искра», изд. Крым­ского союза РСДРП (листок № 41), с печатью Сева­стопольского комитета РСДРП [10]. Из Орла, Харькова, Москвы и других городов в Севск приезжали уроженцы Севска и устраивали массовки в местах, неизвестных полиции, например, в логу за Варваринским кладбищем, привозили с собой социал-демократическую литературу, тайно от полиции распространяли ее.

Историк Севска и астроном Д. О. Святский 15 (28) декабря на собрании рабочих и служащих железнодо­рожных мастерских Юго-Восточной железной дороги в Ельце рассказывал о вооруженном восстании в Москве, призывал их поддерживать боевые дружины и бороться с самодержавием. Он несколько раз приезжал в Севск и устраивал тайные собрания с докладами на револю­ционные темы. 22 декабря 1905 года в Орле, в квартире О. Святского был произведен обыск и найдена за­прещенная литература. После обыска Святский был арестован. 27 декабря (9 января) у братьев Елисеевых при обыске полиция обнаружила прокламации, напи­санные от руки: листовка «Крестьянам» от севской группы РСДРП, а также тетради с революционными песнями, гектографированная прокламация «К созна­тельным рабочим», издание Севской группы РСДРП.

Севские женщины также принимали участие в рево­люции 1905 года, собираясь в кружки и распространяя прокламации Севской социал-демократической органи­зации, отпечатанные на гектографе. Крестьянское рево­люционное движение, быстро и широко распространив­шееся в Севском уезде, вызвало панику среди местных властей. После первых же погромов помещичьих имений они разослали телеграммы в Орел, Курск, Брянск, даже в Петербург о помощи. Вот текст некоторых из теле­грамм. Из Севска в Орел 20 февраля исправник доно­сил: «Часть крестьян Витича, Витички, Подывотья начали грабить совместно с курскими крестьянами экономии, рубят частные и казенные леса днем и ночью. Прилепы Мейендорфа горят. Полиция бессильна. Необ­ходимо немедленно человек триста войска, желательно кавалерия. Прошу распоряжения закрыть винные лав­ки». Вслед за этой телеграммой была послана другая: «...Урядник опасно ранен топором в голову, стражника ударили топором в спину слегка. Одной роты мало. По­ложение ухудшается».

В тот же день от вице-губернатора Бельгарда из Орла была дана телеграмма в Петербург министру внутренних дел: «Курскими крестьянами разграблено несколько помещичьих усадеб, одна сожжена. Присое­динились севские крестьяне. Полиции оказано воору­жённое сопротивление. Выезжаю на место с батальоном пехоты». А севские власти, не дождавшись помощи из Орла, 21 февраля телеграфировали в Петербург губернатору Балясному: «Беспорядки угрожающие, разра­стающиеся, ежедневно разграбляются новые экономии. Пехота все еще в пути, не прибыла по малоподвижно­сти. Непременно ходатайствую перед министром внут­ренних дел и военным о командировании кавалерии».

21 февраля была отправлена вторая телеграмма из Севска в Петербург от младшего советника губернского правления Руткевича: «Беспорядки значительно растут. Всеобщая паника. Пехота не прибыла и бесполезна» [11].

21 февраля пристав станции Комаричи уведомлял Севск: «Войска в 500 человек выехали в Севск». На следующий день, 22 февраля, в Петербурге получили успокоительную телеграмму из Севска: -«С, прибытием пехоты изменилось, с прибытием экскадрона совершен­но успокоится». Помещики принимали свои меры. Так, 22 февраля Александр Терещенко послал телеграмму из Киева в Орел относительно Хинельского имения: «Усерднейше прошу о принятии зависящих мер к ограж­ дению имения от дальнейших разрушительных и на­ сильственных действий толпы. О последующем распо­ ряжении почтительнейше прошу почтить меня телеграф­ ным уведомлением». Его «почтили» телеграммой из Орла в Киев: «Меры принимаются».

Однако восстание шло своим чередом, и из Михай­ловского в Орел 24 февраля была послана телеграмма: «В Хинельском имении Терещенко продолжают жечь, грабить, приступают к грабежу лесов. На просьбу за­щиты не оказано». 4 марта орловские власти получили нагоняй из Петербурга от министра внутренних дел Булыгина: «Усматриваю из поступивших сведений раз­розненность действий: общей полиции и чинов корпуса жандармов, предлагаю вашему превосходительству под личной вашей ответственностью принять меры к устра­нению этого непорядка. Сообщаю, что соответствующее распоряжение сделано по корпусу жандармов».

Послав эту телеграмму, министр внутренних дел на этом успо­коился, и 7 марта директор Петербургского департа­мента полиции запрашивает Орел: «По приказанию ми­нистра прошу ваше превосходительство телеграфиро­вать число арестованных за участие в последних крестьянских беспорядках». Орловский губернатор отве­тил: «Арестованных в Севском уезде 223 человека».

Множество телеграмм простых и шифрованных, по­сланных в это время местными севскими, орловскими, брянскими властями, а также высшими петербургскими (министром внутренних дел, директором департамента полиции и др.) рисуют картину растерянности среди местных властей. «Власти бежали, полиция бездейство­вала, хотя вооруженной силы в одном только Севском уезде было нагнано как на войне против неприятеля: из разных городов было переброшено 600 человек сол­дат Можайского, Каширского, Бобровского, Скопинского и других полков; 236 драгун Сумского полка из Москвы, 150 казаков 31 Донского полка». Кроме того, в «усмирении» принимали участие стражники и урядники.

В письмах, тайно переправленных из Севского уезда за границу в газету «Вперед», писали: «...понагнали солдат, приехал вице-губернатор. Теперь слышны кри­ки и стоны тысяч душ. Крестьяне везут хлеб назад в экономии; другие прямо в поле высыпают, в лощины и кто куда попало. Мужиков забирают сотнями, связы­вают веревками и отправляют с конвоем, а многих порют...» [12].

Долго велись дознания. Наконец, крестьян судила в Севске выездная Харьковская судебная палата.

Севск был взволнован: разнеслась весть, что защищать крестьян приехали столичные присяжные поверенные, настроенные революционно, и будут говорить против правительства. Все стремились послушать их. С перво­ го же дня суда севчане толпами стекались в большой зал уездной земской управы, на Набережной улице, где в настоящее время помещается городская больница.

Публика в зале суда была настроена сочувственно к подсудимым. Вопросы и речи защиты слушались с боль­шим восторгом. Выступления защитников превращались в обвинительный акт политическому и социальному строю царской России. Их слушали с напряженным вни­манием.

Несмотря на летнюю жару и тесноту в зале, Люди Сидели с утра до ночи, забыв про обед и про от­дых, боясь потерять место.

Особый восторг вызвала речь одного молодого защитника. Он начал ее так: «Когда волны Великой французской революции...». Председатель остановил его, предлагая вести речь ближе к делу. Защитник обратился в сторону председа­теля и сказал: «Слушаюсь». Потом выпрямился и, обра­щаясь к залу, начал с новым подъемом, возвышая го­лос: «Феодальное право во Франции было снесено волнами Великой французской революции...». Председа­тель более грозно потребовал не отвлекаться. Но защитник не замолчал, пока не окончил фразы. Потом он сно­ва с насмешливой улыбкой наклонил голову и сказал: «Слушаюсь». Зал разразился оглушительными апло­дисментами: все поняли, что севское аграрное движение он считает проявлением русской революции. При всяком намеке на революцию или на недостатки существующего строя речь его снова прерывалась аплодисментами.

Из всех дел по Севскому уезду особенно ярко выде­лилось два: о Поздняшовской экономии Подлинева и о Хинельской — Терещенко. По первому делу при­влекалось 124 человека. На суде раскрылись насилия и безобразия, творившиеся по отношению к кре­стьянам полицейскими властями. 76 человек были осуж­дены на 8 месяцев и 6 человек — на 2 месяца. По хинельскому делу Терещенко было 142 обвиняемых. На суде выяснилось, по свидетельству управляющего, что соседние деревни не выходили из состояния голода. Единственная доходная статья крестьян — конопля и пенька —целиком уходила на уплату податей и повин­ностей. Выяснилось также, что крестьян секли жестоко, до потери сознания, некоторых выносили замертво. Кто не сознавался, тех били нагайками, кулаками, вырывали бороды; было несколько случаев повреждения барабан­ных перепонок. 43 человека Харьковская судебная пала­та приговорила к заключению в тюрьму на 8 месяцев и 3 — на 9 месяцев.

Но ни суды, ни тюрьмы, ни угрозы, ни избиения не остановили крестьянского движения в Севском уезде. Гласный суд над крестьянами не устрашил население, а наоборот, революционизировал его. В ноябре и декабре 1906 года шли нападения на имения, отказы от повинно­стей, повсеместная порубка леса. Так, например, 26 декабря в Добруне из имения помещика Подлинева было увезено имущество, сожжены все надворные постройки, конный двор с лошадьми и порезан скот [13].

Героическая борьба рабочих и крестьян в 1905 году и в последующие 1906—1907 годы подрывала прежние устои царизма. Пути назад уже не было — был только путь вперед. У миллионов масс открылись глаза на сущность социальных отношений в России, был. приобретен драго­ценный опыт борьбы, повлиявший на развитие полити­ческой борьбы в будущем.

В. И. Ульянов, оценивая первый этап революции 1917 г., писал: «Без трех лет величайших классовых битв и революционной энергии русского пролетариата 1905—1907 годов была бы невозможна столь быстрая, в смысле завершения ее начального этапа в несколько дней, вторая революция» [14].

Несмотря на то что после 1905 года в стране наступила злейшая политическая реакция, в Севске повеяло свежим ветром, появилась вера в будущее, зрели новые силы для грядущей борьбы.

Севская буржуазия стремилась использовать в сво­их интересах революционные события. В связи с этим оживляется и проявляет небывалую деятельность севское городское самоуправление. Особенно важным де­лом представлялось проведение через Севск железной дороги. Городской голова ездил в Петербург, добился того, что в Севск приехали инженеры, наметили линию железнодорожного пути, даже место вокзала (около Хлебной площади).

Разразившаяся в 1914 году мировая война прервала подготовительные работы. Однако благоустройство города все же началось. Из Юрасова хуто­ра был проведен водопровод, который начал снабжать город более доброкачественной водой, чем речная. По центральным улицам провели газовое освещение, на Киевской улице (ныне улица Ленина) выложили мостовую и т. д.

Были открыты средние школы: полная женская гим­назия в большом деревянном здании на Киевской улице и мужское реальное училище, которое в 1913 году из временного помещения, недалеко от Соборной площади, переехало во вновь отстроенное большое каменное двухэтажное здание красивой архитектуры. Оно имело свою электрическую станцию, паровое отопление, канализа­цию с биологической очисткой и было хорошо приспо­соблено к нуждам школы. В верхнем этаже его нахо­дился актовый зал с лепными украшениями, с эстрадой и роялем для ученических выступлений; на нижнем эта­же — большой зал для отдыха учащихся во время пере­мен и для физкультурных упражнений. Здание имело аудиторию с экраном для проекционного фонаря и все­ми приспособлениями для демонстрации химических и физических опытов, библиотеку в 20 с лишним тысяч томов, подобранных по всем отраслям наук, с богатым отделом художественной литературы. Кроме того, около аудитории были расположены физический, химический и естественнонаучный кабинеты с перво­классным оборудованием. В физическом кабинете име­лась, например, большая астрономическая труба с пре­красным цейсовским объективом. Особенно ценными являлись наглядные пособия по всем отделам матема­тики и истории. К школе примыкал обширный сад с молодыми насаждениями.

Эта школа была популярна, так как она открывала доступ в специальные высшие учебные заведения, и, что было особенно важным, в ней могли учиться крестьяне.

Кроме двух указанных школ, в городе были город­ское и приходское училища, ремесленное училище, ду­ховное училище, три начальных школы (Варваринская, Петропавловская и Казанская). При земстве находи­лась народная библиотека, читальня и аудитория для народных чтений с проекционным фонарем. Всех школ в Севском уезде в 1905/06 учебном году было 74, а уча­щихся в них 5638 человек. Кроме того, работали 34 шко­лы грамоты, не вошедшие в школьную сеть. Подъем уровня народного просвещения сыграл большую роль в деле понимания общего положения в России, особенно среди крестьян и низов городского населения.

[1] См.: «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 23—24.
[2] Там же
[3] См.: В. И. Ленин, Сочинения, т. 3, стр. 552
[4] «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 18
[5] Там же, стр. 14
[6] В. И. Ленин, Сочинения, т. 8, стр. 451
[7] «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 38
[8] Газета «Вперед», 1905, № 11; «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 36—37
[9] «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 108—109
[10] Там же, стр. 109, 115
[11] «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 39
[12] «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 37; газета «Вперед», 1905, № 14
[13] См.: «1905 год в Орловском крае», Орел, 1926, стр. 45, 47—58
[14] В. И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 291

Зимой 1905 года крестьяне села Радогощь сожгли до тла усадьбу Воейковой (урожденной Голициной) стоящий на берегу Неруссы. Исполнителей крестьяне так и не выдали. 31 мая севский уездный исправник, в частности, телеграфировал орловскому губернатору. «Вчера в Литиже рабочие прекратили работы. Волнение в жителях сильное. Во Владимирском хуторе Воейковой бунт. Сегодня избит казак, убит крестьянин. Неспокойно в Лопандино. Все казаки посланы Воейковой. Сил недостаточно. Прошу выслать сотню казаков в Комаричи». Так же столкновения были в Упорое как собственно и во всех других населенных пунктах.

Большинство дворянских кладов обнаруженных в России датируется девятьсот пятым годом. Многие дворяне и как и царская семья сделали разного рода закладки «на черный день», что наводит на мысль, что они совершенно не владели ситуацией, понимая шаткость системы тянули время, сужая поле эволюционных сценариев. (См.: Горький о 1905-м.)

События 1905 года подстегнуло разрабатотку программ новых реформ. Создаются условия для выхода крестьян из Общины. Наибольшей активности эта программа достигла когда назначили ей руководить Столыпина. Обстоятельства этой реформы тщательно запутываются, замалчиваются, мифологизируются. См.: Зырянов. Столпыин без легенд. Реформы "Столыпина" полностью провалились и прогарантировали продолжение революции.

© С.В.Кочевых, 2009