Курский край в Гражданской войне 1917 — 1921 гг.
(очерк военно–политической истории)

С.Н. Емельянов. А.В. Зорин. А.Г. Шпилев

Книга посвящена военно–политической истории Курского края в период Гражданской войны. На основе архивных материалов и мемуарных источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, воссоздаётся картина событий, связанных с установлением Советской власти и ходом военных действий на территории Курской губернии в 1917—1921 гг.
Подписано в печать 01.04.2013 г.

Предисловие.

Гражданская война сделала нас
такими, какие мы есть...
Это был перекрёсток нашего бытия,
и этот перекрёсток был адским.
Шелби Фут

Слова, приведённые в эпиграфе, были сказаны американским историком и относятся к Гражданской войне, расколовшей в XIX столетии Северо–Американские Соединённые Штаты. Однако, вне всякого сомнения, они могут быть вполне применимы и к событиям, потрясшим Россию в начале века ХХ. Несмотря на то, что немного времени осталось до столетнего юбилея этих событий, эхо их всё ещё не утихло. Это и неудивительно.

1917 год стал роковым в многовековой истории нашей страны. Для одних он стал периодом начала великих преобразований, для других — гибелью национальной России. Вне зависимости от нашей оценки бесспорным остается одно — с октября 1917 г. начинается новейший период нашей истории. Власть на территории бывшей Российской империи приходит к большевикам, исповедующим марксистскую идеологию.

Согласно учению марксизма, власть в государстве в силу классовых противоречий всегда концентрируется в руках правящего класса. В эпоху капитализма самым многочисленным классом в обществе должен стать рабочий класс — пролетариат, сосредоточенный на крупных промышленных предприятиях. Настанет момент, когда пролетариат осознает свою силу и возьмет власть в свои руки. Переход власти от буржуазии к рабочему классу по этой концепции должен произойти в результате вооруженной борьбы, так как прежние правящие социальные группы не смогут смириться с добровольной потерей доминирующего положения в обществе и государстве.

Курская губерния к началу 1917 г. представляла собой стандартный российский провинциальный регион. В начале XX века здесь проживало около 3154500 человек [1] , в самом городе Курске насчитывалось около 80 тыс. жителей, из них только чуть более 3 тыс. человек являлись представителями пролетариата. Наибольшая численность промышленных рабочих приходилась на сахарные заводы, причем большинство из занятых здесь пролетариев относилось к разряду сезонных рабочих. Последние так и не порвали связи с деревней, приезжая в город на подработки только в сезон [2] . То есть класс, на который в первую очередь опирались большевики, в губернии составлял менее пяти процентов населения.

В такой обстановке влияние большевиков в г. Курске осенью 1917 г. было незначительным. Более того, самостоятельная большевистская организация была создана только в октябре 1917 г.

До этого момента большевики и меньшевики вели совместную партийную работу в рамках РСДРП, причем меньшевики играли главенствующую роль в единой партийной организации. В октябре, незадолго до переворота в Петрограде, была предпринята попытка созвать губернскую конференцию большевиков. Однако она оказалась безуспешной, практически не явились представители с мест.

Среди революционных партий наибольшим влиянием среди населения в течение всего 1917 г. и значительной части 1918 г. пользовалась партия социалистов–революционеров, в которой, за исключением своего левого крыла, считали, что в России экономическая обстановка для социалистической революции еще не созрела.

Представители буржуазных партий, вес которых в органах местного, особенно городского самоуправления был еще значительным, выступали за буржуазно–демократический путь развития государства. Последние пользовались поддержкой интеллигенции, предпринимателей, части горожан.

Единого взгляда на дальнейший путь развития государства в обществе не имелось. Именно в такой обстановке в Курской губернии в конце октября 1917 г. стало известно о произошедшем в Петрограде вооруженном перевороте большевиков и переходе центральной власти в их руки. Страна стала на порог гражданской войны, т.к. большевики не собирались выпускать из своих рук только что полученную власть, а их политические и идеологические противники не собирались мириться с коренной ломкой социального строя, изменением политических приоритетов как во внутренних, так и во внешних делах, и, самое главное, с диктатурой радикальной революционной партии. Сохранить или получить власть в государстве стало возможно только путем вооружённой борьбы.

Гражданская война началась практически сразу после прихода большевиков к власти. Эта война стала одной из самых страшных в истории России, ведь воевали люди одной культуры, выросшие в одной стране, говорившие на одном языке, исповедующие одни и те же религии и считающие одну и ту же страну своей Родиной. Война внесла небывалый раскол в российское общество. Несмотря на то, что в конечном итоге победили большевики и был установлен тоталитарный режим, в рамках которого более семидесяти лет власти стремились любыми путями изжить инакомыслие, раскол общества, произошедший в октябре 1917 г., продолжается вплоть до наших дней.

Сегодня перед нами стоит глобальная проблема — понять и по возможности объективно оценить то, что произошло в годы революции и Гражданской войны. Без этого невозможно восстановить гражданский мир в обществе и обеспечить поступательное развитие государства. Необходимо избежать нового наказания историей. Ведь как говорил известный русский ученый В.О. Ключевский, «История учит всех, даже тех, кто её не изучает. Она их учит наказывая».

Отечественная историография обладает большим количеством работ, относящихся к рассматриваемому периоду. Однако материалы по истории Гражданской войны столь обширны и многообразны, что потребуется еще не одно десятилетие, прежде чем мы сможем говорить о достаточной изученности данной темы. В этом аспекте не является исключением изучение жизни регионов, в том числе и Курского, в годы Гражданской войны, где многие проблемы истории тех лет до сих пор никем не затрагивались.

Территория Курской губернии в 1918–1919 гг. оказалась в полном смысле слова между молотом и наковальней, став полем решающих сражений Гражданской войны. Здесь прозвучали её первые залпы в декабре 1917 г., здесь пролегла граница Советской России, очерченная условиями Брестского мира, здесь прошли победным маршем «цветные» полки Добровольческой армии, а затем прокатились конные лавы Будённого и Примакова, здесь пронеслись тачанки батьки Махно.

Несмотря на то, что публикации по истории Гражданской войны в Курском крае стали появляться почти сразу после её окончания, до настоящего момента нет ни одной фундаментальной работы, охватывающей рассмотрение всех сторон жизни этого российского региона. Среди доступных читателям работ, прежде всего, выделяются публикации мемуаров и воспоминаний участников установления Советской власти и боев в Курской губернии. Научное осмысление некоторых сторон жизни края в годы Гражданской войны предпринималось курскими учеными и краеведами.

Однако, как уже отмечалось, они носят фрагментарный характер. Поэтому представленный коллективный труд является одной из первых попыток, стремящихся как можно шире охватить и проанализировать социальные, культурные, экономические, политические и, прежде всего, военно–политические аспекты развития региона в годы Октябрьской революции и Гражданской войны.

Авторы надеются, что эта книга послужит толчком к дальнейшему всестороннему изучению истории Курской губернии в рассматриваемый период, поскольку исследование истории Гражданской войны в регионе, несмотря на усилия предшествующих поколений курских историков, только в самом начале пути.

Хронологически работа охватывает период 1917–1920 гг., время, на которое пришелся основной накал событий Гражданской войны в Курском крае. Что касается географических границ, то в работе рассматриваются события, происходившие не только в границах современной Курской области, но и на территории нынешних Белгородской области (Россия) и Путивльского района Сумской области Украины, поскольку все перечисленные регионы входили тогда в состав Курской губернии.

Авторы выражают свою глубокую признательность людям, оказавшим помощь в работе над книгой: директору Курского областного краеведческого музея И.В. Лоташовой, сотрудникам Государственного архива Курской области — бывшему и нынешнему директорам М.М. Литвиновой и Н.А. Елагиной, заместителю директора, начальнику отдела использования и публикации документов В.В. Ракову, главному архивисту В.К. Виноградовой, заведующей читальным залом О.В. Шуваевой.

[1] Обзор Курской губернии за 1914 г. — Курск, 1915. — С. 173.
[2] Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 9.

Содержание

Предисловие (С.Н. Емельянов, А.В. Зорин)

Часть 1. Под красным знаменем (А.В. Зорин, С.Н. Емельянов)
1. Февраль 1917 г.
2. Установление Советской власти в Курске
3. Установление Советской власти на территории губернии
4. Красный террор
5. Разгул анархии
6. Церковь и власть (С.Н. Емельянов)
7. Советские преобразования
8. Крестьянские восстания

Часть 2. Между молотом и наковальней

1. Боевой 18–й год (А.В. Зорин, С.Н. Емельянов)
Разгром ударников
Партизанские отряды и военное строительство
Военные действия на Украинской границе
Июльские события под Льговом
Положение на Украинской границе
Наступление Красной армии
Укрепление Красной армии

2. Наступление ВСЮР летом 1919 г. (А.В. Зорин)
Взятие Белгорода
«Московская директива» и планы красного командования
Рейд Мамантова
«Купянский прорыв»
Суджанское направление
Бои у Ржавы и Нагольного
Борьба за Обоянь
Бои за Корочу
Наступление на Курск

3. Падение «красной крепости»
Взятие Курска (А.В. Зорин, А.Г. Шпилев)
Дальнейшее наступление ВСЮР (А.В. Зорин)

4. Губерния под властью белой администрации Белый режим в Курске (А.В. Зорин, А.Г. Шпилев, С.Н. Емельянов)
Белый террор (А.В. Зорин)

5. Наступление войск Южного фронта (А.В. Зорин)
Рейд Червонных казаков на Поныри
Наступление на Курск
Отступление дроздовцев и рейд Червонных казаков на Льгов
Сражение за Касторное
Тимский рейд группы Третьякова–Блейша
Отступление ВСЮР с территории губернии

6. Восстановление Советской власти (С.Н. Емельянов, А.В. Зорин)

7. Последняя вспышка Гражданской войны (Рейд Н.И. Махно по Курской губернии) (А.Г. Шпилев)

Часть 1
Под красным знаменем

 
Гражданские войны — тоже войны.
Кто признаёт борьбу классов, тот не
может не признавать гражданских
войн, которые во всяком классовом
обществе представляют естественное,
при известных обстоятельствах,
неизбежное продолжение, развитие
и обострение классовой борьбы.
В.И. Ленин (Пропаганда)

1. Февраль 1917 г.

Зима 1917 г. выдалась в Курской губернии необычайно морозной и снежной. Обычными были двадцатиградусные морозы, а метели бушевали такие, что в Старом Осколе первые два февральских дня не было занятий в учебных заведениях: «навалило огромные сугробы и сковало их накрепко — ни пройти, ни проехать». Иссяк в Старооскольской женской гимназии уголь, «мёрзла, зуб на зуб не попадая, частная женская гимназия: в шубах и калошах учителя и учащиеся». Пришлось даже сократить количество занятий и вместо пяти уроков проводить только три. Духовное училище и школа имени Ушинского и вовсе вынуждены были временно прекратить занятия из–за нехватки топлива. Не лучше обстояло дело и у городских обывателей, тем более что небывалыми темпами росли цены на продовольствие. Фунт мяса стоил в Старом Осколе 60 копеек, фунт сливочного масла — два рубля сорок копеек, а цена «среднего кувшина молока» доходила до рубля — «страшные цифры»! [3]

Прошла унылая «постная» Масленица с чёрными блинами. Только самых легкомысленных жителей городка не приводило всё это к «радикальным заключениям». Одна из жительниц Старого Оскола, вспоминая те дни, писала: «Растёт тревога. Громче говорит недовольство. Чувствуется близость катастрофы». И вскоре эти предчувствия оправдались.

«Первые числа марта. Телеграммы Петроградского Телефонного Агентства от 4–го марта 1917 года: «Манифест об отречении государя от престола», «Отречение великого князя Михаила Александровича от престола». — Общий энтузиазм. Слёзы. Привычно творит рука обывателя крестное знамение. Группа железнодорожников, прихватив по дороге горожан, манифестировала тогда же вечером. (Красное знамя ещё не парадное, а из чего–то старого.) У дома священника Тимонова (либерала 1905 г.) и гражданина Щепилова (депутат Курского губернского собрания в 1906–11 гг.) митинги. В интеллигентских кругах — ажитация, споры, предположения: «Республика с президентом или без него?? — Если президент — кто?? Милюков??? С президентом прочнее...» [4]

То же происходит и по всей губернии — всюду волнения, стихийные митинги, споры и полная неопределённость.

В Курске первые известия о том, что «в столице бастуют рабочие и переворот неизбежен» появились среди железнодорожников ещё 25 февраля. А 28 февраля по железнодорожному телеграфу пришло официальное известие о падении самодержавия. В депо и мастерских тотчас собрались стихийные митинги. Набирая силу, они проходили также 3 и 5 марта. Последний из них вылился в массовую манифестацию, участники которой прошли по Красной площади, после чего там был устроен также парад войск Курского гарнизона. Митингующие не только приветствовали революцию, но и выдвигали свои требования. Среди них было и требование отставки и ареста наиболее одиозных чиновников «старого режима». В итоге свои посты вынуждены были оставить вице–губернатор Ю.Б. Штюрмер и уполномоченный по продовольствию К.А. Рапп, которого тотчас препроводили в тюрьму в сопровождении огромной толпы народа [5] .

Тотчас после подтверждения сообщений из Петрограда, 3 марта, в Курске и в губернии были созданы органы нового Временного правительства — Временные исполнительные комитеты. Во главе губернского исполкома стал крупный курский купец и видный член местного отделения партии кадетов Н.Н. Лоскутов. Он же занял пост Курского комиссара Временного правительства (в июне 1917 г. его сменил на этом посту народный социалист А.П. Марков-Донской, а с середины октября обязанности комиссара исполнял его помощник Н.Н. Рождественский).

Газеты были полны сообщений о смене власти в уездах. При этом особо подчёркивался «образцовый порядок», которым сопровождались революционные события:

«Старый Оскол. По Постановлению Старооскольского исполнительного комитета подвергнут домашнему аресту уполномоченный по продовольственному делу по Старооскольскому уезду Беккер.

Новый Оскол. Образован исполнительный комитет. Председатель Арсентьев. 6 марта торжество и чтение манифеста. Порядок образцовый.

Короча. Образован комитет. Председатель Евдокимов, полиция разоружена. Гарнизон присоединился к народу. Организуется в городе и уезде милиция...

Грайворон... Избран комитет. Председатель Деревенский. Гарнизон присоединился. Порядок образцовый.

Белгород. Образован комитет. Председатель Меранвиль. Штюрмера, арестованного в Белгороде, предложено освободить. Подробных сведений не имеется» [6] .

Параллельно, как и во всей стране, в губернии возникают Советы. Первый из них появился в Белгороде. В Курске решение о создании Совета рабочих депутатов было принято 15 марта на совещании депутатов от служащих и рабочих при Курском исполкоме. Уже 9 апреля Курский Совет рабочих депутатов собрался на своё первое заседание. Вслед за ним возникли Советы солдатских и Советы крестьянских депутатов.

Из–за незначительного числа большевиков, не имевших тогда своей самостоятельной организации в пределах губернии и входивших в состав объединённой организации социал–демократов, главную роль в политической жизни и работе Советов играли меньшевики и эсеры. Сам председатель исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов Александр Алексеевич Аристархов («товарищ Андрей») [7] , один из основателей первой курской ячейки большевиков, в тот период находился на меньшевистских позициях (социал–демократ оборонец), хотя и продолжал упорно именовать себя большевиком. Большим авторитетом среди «твёрдых» большевиков, стремившихся к созданию самостоятельной организации, была супруга А.А. Аристархова, Софья Львовна Левицкая — «товарищ Анна». По воспоминаниям старых партийцев, «она была самой настоящей большевичкой, вокруг неё группировался Курский комитет партии». В связи с этим подчас случалось так, что на одном и том же митинге супруги–революционеры выступали с различных позиций [8] .

Солдатская секция совета была в основном представлена «политически активным офицерством», среди которого выделялись народные социалисты полковники Фирсов и Баранов, поручик Данилов и прапорщик Косаковский. Совет крестьянских депутатов оформился в губернии только ко времени своего 1–го губернского съезда 15 августа 1917 г. и находился целиком под влиянием эсеров [9] .

Но помимо общих для всей России того времени черт, Курская губерния отличалась и некоторыми специфическими особенностями политического развития. Здесь, писал официальный партийный историк И.Г. Кизрин, «мы встречаемся ещё и с необычной для других мест формой власти. Этой специфической формой был так называемый Губернский народный совет и его исполком» [10].

Он был сформирован в апреле 1917 г. из всего состава временного исполкома городской думы, дополненного представителями всех общественных организаций Курска. Инициатором его создания был лидер объединённых курских социал–демократов А.А. Аристархов.

Согласно «Основным положениям о Курского Губнарсовете», это был «временный орган революционной власти народа», перед которым стояли такие цели, как: «а) укрепление завоеваний революции, б) защита этих завоеваний от всякого рода посягательств со стороны приверженцев старого режима и поддержание полного спокойствия и порядка, в) установление непосредственной и прочной связи между правительством и народом, г) содействие правительству в деле защиты страны от внешних врагов и в деле созыва Учредительного Собрания...» [11] Председателем его стал эсер И.Е. Пьяных, а сам инициатор А.А. Аристархов удовлетворился положением его заместителя.

По сути дела Губнарсовет был призван исполнять роль буфера между комиссаром Временного правительства и Советами или, как выражался И.Г. Кизрин, «он играл роль цепкого тормоза перерастания буржуазно–демократической революции в пролетарскую на изучаемом территориальном участке» [12] .

Следует отметить, что на протяжении всего периода между Февралём и Октябрём все существовавшие в Курской губернии организации уверенно выступали в поддержку Временного правительства. Это отразилось, в частности, в отношении к известным июльским событиям в Петрограде. В произнесённой на объединённом заседании Совета рабочих и солдатских депутатов 5 июля речи А.А. Аристархов приветствовал разгон вооружённой демонстрации большевиков в Петрограде: «Перед нами стоял грозный призрак гражданской войны. Необходимо было раскрыть большевикам глаза на грозившую России громадную опасность от вооружённой демонстрации. Необходимо было начать тушение пожара, угрожавшего принять колоссальные размеры» [13] . Вслед за этим Совет солдатских депутатов принял 7 июля решение не только о сплочении вокруг правительства Керенского, но и о создании специальных «команд спасения революции». А 12 июля на объединённом заседании исполкома губнарсовета, Совета рабочих и солдатских депутатов, земельного и продовольственного комитета под председательством А.А. Аристархова было принято постановление о создании «Комитета спасения революции». В его состав помимо учредителей вошли также сам губернский комиссар со своими помощниками, представители городской думы, губземуправы и горпродкома [14] .

Общественное мнение в этот период также было весьма далеко от поддержки идей большевиков, которых в Курске, в полном соответствии с официальной пропагандой, воспринимали не более чем как «германских агентов». Князь Александр Ратиев, девятнадцатилетний внук бывшего городского головы, крупного купца и фабриканта Г.А. Новосильцева, приехав в середине июля 1917 г. в Курск, сразу же стал свидетелем весьма характерной уличной сцены:

«На площади перед собором дорогу нам неожиданно преграждает возбуждённая чем–то толпа. Человек 300–400. Экипаж останавливается. Желая узнать, в чём дело, встаю в экипаже во весь рост. Отсюда видно, что там, в центре, происходит какая–то борьба, драка.

«Да чего с ним церемониться, с предателем. Вишь, брататься с немцами захотел. Вы его башкой, башкой да об камни. Тудыть ему и дорога, сукиному сыну!» — со всех сторон несутся крики одобрения и ни одного протеста. Жутко от сознания своеволия толпы, независимо, к чему бы оно ни было направлено.

Невольно мы стали свидетелями одного из тех самосудов, что стихийно пронеслись по стране после неудачной июльской попытки большевиков захватить власть. Их жертвами, большей частью, оказывались большевистские агитаторы, которые первыми решались возобновить пропаганду.

Слобода, женщины с вёдрами у водоразборного колодца, запах примятой колёсами ромашки... И благостные, мощные звуки колокольного звона Знаменского собора после только что виденного зверства толпы» [15] .

Спустя несколько месяцев ситуация в городе, как и по всей стране, начала стремительно меняться.

[3] Рождественская В.М. В те дни // Известия КГОК. — No 5. — 1927. — С. 47.
[4] Там же. С. 48.
[5] Якимова Л.В. Из истории Курской губернии в период между двумя революция- ми (1907–1917 годы) // Ученые записки КГПИ. — Т. 47. — Часть II. — С. 259–261. Раппа особенно ненавидели за то, что ещё в 1916 г. в ответ на жалобы солдаток по поводу несвоевременной выдачи пайков, отчего страдают их дети, чиновник пренебрежительно ответил: «Ну пусть и подыхают ваши дети».
[6] Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 — март 1919. — Белгород, 1967. — С. 23.
[7] Аристархов Александр Алексеевич (4 июня 1875 — 22 февраля 1947) родился в Харькове в семье бухгалтера. Окончил прогимназию и два курса Московского технического училища. В марте 1901 г. арестован за революционную деятельность и выслан на три года в Курск под гласный надзор полиции. Один из основателей Курской большевистской организации. Делегат III, IV и V съездов РСДРП. В марте 1917 г. создал в Курске объединённую организацию РСДРП. Не соглашался с курсом В.И. Ленина и в декабре 1917 г. вышел из РСДРП. Вступил в ряды РКП(б) в июле 1918 г. В марте 1919 г. назначен лектором губернской партшколы. В июне командирован в Белгород. Здесь на партсобрании выступил против руководства ЧОНа. Хотя собрание поддержало предложенную им критическую резолюцию, губком исключил А.А. Аристархова из партии. При поддержке ряда курских большевиков дело было направлено в ЦК РКП(б), решением которого Аристархов был восстановлен в членах партии и оставлен работать в Москве в Рогожско–Симоновском исполкоме. Делегат VIII Всероссийского съезда Советов. В 1921 г. назначен уполномоченным по чистке партии. В 1922 г. переведён в Самарский губисполком. Заболев летом 1922 г. нервным расстройством, вернулся в Курск, где издал свои воспоминания (Аристархов А.А. Летопись революционной борьбы в Курской губернии. Воспоминания. — Курск, 1923). В 1924 г. участвовал в работе XIII съезда РКП(б) как делегат Тамбовской парторганизации. Далее находился на партийной и советской работе, в 1942 г. получил пенсию союзного значения. Умер в Москве.
[8] Стенограмма совещания старых большевиков города Курска 16 октября 1956 г. — Л.11, 37. Аристархова–Левицкая Софья Львовна (1864–1918) родилась в дворянской семье Льговского уезда. Член РСДРП с 1898 г. В 1901 г. выслана в Курск под гласный надзор полиции. Одна из создательниц Курской большевистской ор- ганизации. В 1918 г. заведовала ГубОНО. Умерла 24 августа 1918 г. во время выступления перед собранием курских учителей.
[9] Подробнее о составе и деятельности Советов см: Комаров А.А. 1917 год в Кур- ской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 9–26.
[10] Кизрин И.Г. Курская парторганизация в эпоху Октября и Гражданской войны. — Воронеж, 1933. — С. 37.
[11] Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 27.
[12] Кизрин И.Г. Курская парторганизация в эпоху Октября и Гражданской войны. — Воронеж, 1933. — С. 38.
[13] Курская жизнь. 6 июля 1917.
[14] Там же. С. 39.
[15]Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С.115. Ратиев Александр Леонидович (1898–1981) — сын князя Л.Н. Ратиева (Ратишвили) и В.Г. Новосельцевой, дочери крупного курского фабриканта и землевладельца Г.А. Новосельцева. Окончил Ялтинскую гимназию с золотой медалью в 1917 г. и до осени 1919 г. находился в Курске. При Советской власти работал в отделе учёта и распределения рабочей силы (летом 1919 г. возглавляя его), был мобилизован в роту противохимической защиты. После взятия Курска белыми поступил вольноопределяющимся в 1–ю запасную Марковскую артбатарею, участвовал в действиях против Махно, в боях за Крым. В январе 1920 г. контужен. В эмиграции в Болгарии. Окончил юридический факультет Софийского университета в 1929 г. Владел мебельной мастерской. С 1947 г. работает художником–дизайнером ТПК «Народная мебель». Автор обширных мемуаров, частично опубликованных в Курске в 2007 г.

2. Установление Советской власти в Курске

О перевороте большевиков в Петрограде в Курске узнали уже на второй день. По инициативе исполняющего обязанности губернского комиссара Н.Н. Рождественского 27 октября (9 ноября) в городе был создан Комитет общественного спасения. С этой целью им было созвано объединённое заседание всех курских демократических и революционных организаций. В состав президиума нового органа вошли «неутомимый соглашательский вождь и комбинатор» 16 А.А. Аристархов, прапорщик Коссаковский, Праведников, Талаловский и Пиняев, а также представители комиссариата — сам Н.Н. Рождественский и его помощник П.Г. Ливотов. На заседании 31 октября президиум был увеличен до 13 человек. В его состав были введены начальник гарнизона, городской голова и прокурор. Было объявлено, что именно Комитету принадлежит отныне вся власть в губернии. Вскоре название его было изменено на «Комитет спасения родины и революции» 17 .

Октябрьские события не встретили поначалу поддержки в Курске. На заседании Курского совета 29 октября (11 ноября) А.А. Аристархов выступил с яркой речью, доказывая невозможность в России социалистической революции в силу экономической и интеллектуальной незрелости страны. Он квалифицировал Октябрьский переворот как «брешь и раскол в демократическом фронте». Из всех ораторов лишь один большевик Н.Н. Булгаков «защищал большевистскую тактику, да и то не без дипломатии (признание того, что большевики будто бы «совершили ряд ошибок»)». Итогом стало принятие любопытной резолюции:

«Обсудив последние события в Петрограде, Курский совет рабочих и солдатских депутатов признает, что:

1. Захват власти большевиками путем военного заговора является насилием над волей большинства.

2. Что такое сепаратное выступление за несколько дней до выборов грозит срывом Учредительного собрания, т. к. созыв последнего невозможен в обстановке Гражданской войны.

3. Что основной задачей является сплочение всех пролетарских и демократических сил для предотвращения разгрома революции или полного торжества анархии и противодействия натиску контрреволюции.

4. Что необходимо для ликвидации братоубийственной борьбы создание однородной демократической власти, которая одна способна немедленно приступить к переговорам о заключении мира и передать все земли и дела в распоряжение земельных комитетов и обеспечить созыв Учредительного собрания в назначенный срок» 18 .

Следует отметить, что Петроградский переворот 25 октября вызвал отрицательную реакцию даже среди части курских большевиков. Один из них, А.С. Воробьёв, «на заседании в городском доме выступил с исторической речью о том, что я отрекаюсь от такого большевизма, который имеет дело с кровью и насилием» 19 . Осудил насильственный захват власти и первый обоянский марксист А.Ф. Непиющий, освобождённый с сибирской каторги Февральской революцией (позднее, правда, он воссоединился с товарищами по партии, став одним из руководителей Обоянского укома) 20 .

Иначе повёл себя в данной ситуации Белгород — здесь влияние большевиков было гораздо сильнее. Ещё в конце июня 1917 г. «энергичная работа группы большевиков во главе с товарищем Озембловским» привела к расколу среди объединённых социал–демократов. Официальный разрыв произошёл на одном из заседаний в помещении бывшего Купеческого клуба. В разгар заседания большевики удалились в отдельную комнату и там избрали собственный партийный комитет (в его состав вошли Озембловский, Полозков, Мартынов, Полосков, Соколов, Васильев, Загнер, Лозбиорков, Славгородский, Григорьев, Брагин, Костюков и Фрумкин). К этому времени местный Совет, где сильно было влияние большевиков, уже присвоил себе немалую часть властных функций. Здание Купе- ческого клуба было им захвачено для собственных целей, несмотря на протесты со стороны городской думы. Совет потребовал «очистить клуб в 10 минут». Член думы, врач Голяховский (член партии кадетов) заявил в ответ, что «граждане, от имени которых он выступает, привыкли повиноваться только власти и закону, а не каким– то общественным организациям. Если это требование предъявляется в категорической форме, то он подчиняется в данном случае грубой физической силе, о чём будет телеграфировать в Петроград Совету Министров». Однако даже вмешательство верховной власти не помогло белгородцам — прибывшая из Курска делегация с телеграфным распоряжением А.Ф. Керенского об аресте президиума Белгородского совета сама еле смогла унести ноги обратно, спасаясь от ареста по приказанию Совета. Вскоре Совет поставил под свой контроль местную милицию, аппарат тюрем и самого комиссара Временного правительства эсера Холодова. Пытаясь противодействовать этому, белгородские эсеры созвали ещё в мае 1917 г. крестьянский съезд, намереваясь создать собственные органы власти. Совет рабочих и солдатских депутатов командировал на его заседание своего человека. Им был адвокат Л.А. Меранвиль де Сент–Клер — «формальный меньшевик, но склонный подчас проявлять большевистскую настойчивость» 21 . Он пытался произносить на съезде речи о единстве интересов рабочих и беднейшего крестьянства, призывая к объединению крестьянского совета с рабоче–солдатским. Помимо агитации, большевиками «на всякий случай была приготовлена военная группа для демонстрации на случай необходимости вооружённой силы, в коридоре помещения Съезда были выставлены два секретных поста для связи». В конечном итоге большевикам удалось внести раскол в ряды делегатов. Часть их отделилась от эсеровского большинства и, присоединившись к большевикам, дала им возможность называть Белгородский совет Уездным Советом Рабочих, Крестьянских и Солдатских депутатов. К сентябрю был полностью «обольшевичен» 16–тысячный гарнизон Белгорода, и в итоге уезд оказался «на положении самостоятельной Республики Советов, не подчиняющейся ни Курску, ни Петрограду». На выборах в городскую думу из 40 мест большевики получили 22, а примкнувшие к ним меньшевики–интернационалисты — 5. Председателем думы стал большевик Костюков, а городская управа оказалась целиком состоящей из большевиков. При такой ситуации неудивительно, что известие об Октябрьском перевороте в Белгороде было воспринято почти буднично: на дверях Совета лишь появилось маленькое объявление — «25 октября и в других городах власть перешла в руки Советов».

Поэтому понятно, что посланные туда из губернского центра специальные делегаты Комитета Спасения натолкнулись на «категорический отпор». Этими делегатами были известный либеральный священник Ломакин и Брагинский, убеждавшие белгородцев создать свой комитет по образцу Курского.

Каким образом курские делегаты были встречены в Белгороде, хорошо видно из описания прений, состоявшихся на городском собрании. Они были опубликованы эсеровской газетой «Курская жизнь» (No 112 от 18 ноября (ст. ст.) 1917 г.).

«В отношении названия Комитета: „спасение революции от кого? Не от большевиков ли? В Петербурге и в Москве комитеты в союзе с буржуазией вступили в войну с пролетариатом. Не туда ли позовет нас и Курский комитет? Не так ли он будет спасать”. О составе: „В Харькове комиссар посажен военно–революционным штабом в тюрьму, а в Курске — он во главе спасителей революции... Прокурор до сего вылавливал врагов порядка, сажал по тюрьмам революционеров, а теперь с тем же усердием он будет вылавливать врагов революции. Так ли? Это не комитет спасения, а комитет удушения революции”... О принципе объединения: „Объединять разные идеологии, значит затемнять их, стирать яркость лозунгов... Это не объединение, а смешение языков, не мобилизация сил, а путаница... Вся власть Советам Раб. Солд. И Крест. Деп... Мы не против объединения сил демократии, но такое объединение возможно лишь вокруг Советов... Никакой другой группировки мы не признаем”... В Белгороде большевистское влияние было большое, несмотря на наличие небольшой организации. Рабочие и крестьяне целиком шли за большевистскими лозунгами, сознавая, что только большевики действительно осуществляют интересы трудящихся. Совершенно наоборот было дело в Грайвороне, там не было большевистской организации совершенно, было несколько сочувствующих большевикам и К–т спасения был создан. Грайворонские организации были целиком настроены против большевиков, что четко подчеркивалось в выступлениях: ... „Большевики — враги порядка и внутреннего мира... Большевики разрушили Московские храмы... Они зовут народ к погромам и захватам... Травят интелегенцию... продались Вильгельму”» 22 .

Эти выдержки достаточно ярко характеризуют и общие настроения населения губернии в тот момент — от крайне–революционных в Белгороде до умеренно–охранительных в Грайвороне.

Наиболее значительную силу, на которую могли опираться большевики в Курске, представляли солдаты городского гарнизона и немногочисленные промышленные рабочие. Так, большевиками 27 октября была устроена демонстрация рабочих города. Демонстранты выступали за поддержку событий, произошедших в Петрограде.

28 октября в Курске прошли выборы в городскую думу. Здесь, хотя во главе думы стал упорно числивший себя большевиком А.А. Аристархов, как и в других представительных органах власти, большинство мест оказалось в руках эсеров и меньшевиков. Городская дума на своем первом заседании осудила большевистский переворот и отказалась признавать коммунистическое правительство. Заседание думы было необычайно бурным. Представители буржуазных партий, в первую очередь кадеты, и большевики постоянно обменивались взаимными обвинениями. Наиболее значимой поддержкой для большевиков было признание солдатами Курского гарнизона октябрьского переворота, что значительно снизило активность городской думы.

После перевыборов в Курский совет рабочих и солдатских депутатов председателем его был избран А.А. Аристархов. По предложению большевиков Совет принял резолюцию о доверии Совету Народных Комиссаров, и тогда Аристархов демонстративно отказался от поста председателя. Благодаря его настойчивости на том же заседании Совета была принята резолюция о передаче всей полноты власти в губернии Комитету Спасения. Для установления советской власти ЦК партии большевиков направил в Курск группу партийных работников 23 . В городе при поддержке революционизированного гарнизона и части рабочих начало решительно пресекаться любое сопротивление советской власти.

Под давлением пробольшевистски настроенных солдат и части рабочих 26 ноября в здании кинотеатра «Гигант» на Херсонской улице произошло объединенное заседание курских Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, главным вопросом которого было отношение к власти. Несмотря на рост влияния большевиков в стране, в курских советах по–прежнему преобладали эсеры.

Здесь было принято решение о создании нового губернского органа власти — Революционного совета. Жаркие прения разгорелись по вопросу признания центральной Советской власти. Как вспоминал позднее Е.Н. Забицкий, «большевики потребовали или перерыва с тем, чтобы можно было по секциям обсудить этот вопрос... или же требовали разгрома этого самого чрезвычайного съезда. Аристархов чуть ли не кулаком стучал по моей голове и кричал: «раскалываете демократию, тов. Забицкий, раскалываете». Его фетиш был — демократия... которая приведёт к Учредительному собранию» 24 . В итоге всё же была принята резолюция, предложенная неутомимым А.А. Аристарховым:

«Обсудив вопрос об организации центральной власти, Курский Совет Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов признаёт, что по созыве всенародного Учредительного Собрания, которое должно быть открыто 28 ноября, вся высшая власть в стране должна принадлежать только Учредительному Собранию, которое должно установить и власть исполнительную. Курские Советы заявляют, что всей своей силой они поддержат Учредительное Собрание, твёрдо веря, что, избранное всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием, оно не может разойтись с волей народа, не может нарушить народных интересов, что оно даст крестьянам землю, установит полное народовластие и закрепит все завоевания Революции».

Вслед за этим, 52 голосами за, 9 против при 34 воздержавшихся было принято дополнение к этой резолюции:

«До тех пор, пока власть будет определена Учредительным Собранием, власть должна принадлежать Советам» 25 .

Таким образом, благодаря преобладанию левых эсеров, на заседании 26 ноября было решено продолжать курс на поддержку будущего Учредительного собрания, которое окончательно определит форму правления в стране. За названную резолюцию голосовали представители всех социалистических партий. Исключение соста- вили только большевики 26 .

При выборе названия для нового властного органа также верх взяло эсеро–меньшевистское большинство. Название «Военно–Революционный Комитет» было отвергнуто как «большевистское», название «Комитет Спасения» — как буржуазное. В итоге победило компромиссное название, и в губернии власть была вручена Революционному Совету.

В его состав вошли: от Совета Рабочих Депутатов — Воробьев (большевик), Коган (меньшевик), Булгаков Н.Н. (большевик), Бабков (большевик), Минаков (большевик), Трубицкий И.Т. (левый эсер), Тулупов А.В. (большевик), Гуляев (большевик), Мухин (большевик), Залесский Л.Н. (большевик); от Совета Крестьянских Депутатов — Праведников А.H. (левый эсер), Бреусов (эсер), Гридин (большевик), Фролов И.А., Лютой, Строчков Е.Н., Локтионова (левая эсерка), Гуров И.М., Озеров (эсер), Трофименко В.Е.; от Совета Солдатских Депутатов: Забицкий Е.Н. (тогда левый эсер), Белоконь (большевик), Румянцев, Денисов, Садиков. Кроме них входили: Бугаев М., Козлов Ф., Хизун Г., Бурый Ю.И., Трофимов Л.П., Филиппов, Кобыльский, Галкин, Дмитриев и Михайлов, принадлежность которых к конкретным Советам не установлена 27 .

29 ноября Революционный совет избрал президиум, в него вошли 6 левых эсеров, 1 меньшевик и два большевика. Главой совета избрали Евгения Николаевича Забицкого 28 . Это была откровенно проходная фигура. Сменивший его в мае 1918 г. большевик А.Ф. Рындич характеризовал своего предшественника самым нелестным образом: «Забицкий — человек недалёкий, самолюбивый и тщеславный, производит впечатление авантюриста и демагога. Помощник присяжного поверенного и сотрудник московских бульварных газет до революции (по сведениям авторитетных товарищей), он был известен в Курске с конца прошлого года, как человек, стоящий вне партий. На пост председателя совета народных комиссаров [он] был выдвинут солдатской секцией против кандидата с[оциалистов].–р[еволюционеров]...» 29 . По сути, Забицкого протолкнули на его пост в противовес более влиятельным эсерам сами же большевики, сыграв на известности «человека, стоящего вне партий». Однако позднее большевики, а вслед за ними и советские историки неоднократно обвиняли его во всех грехах, стараясь списать на Забицкого, как на эсера–максималиста, все промахи, допущенные Советской властью в Курске. Но стоит прислушаться к мнению видного революционного деятеля той поры, комиссара 1–го Курского полка Николая Денисовича Токмакова 30 . Вспоминая прошлое, он откровенно говорил в 1935 г.: «тов. Забицкий — нанего много лили грязной воды. Тут я должен прямо сказать, что, хотя он и был [эсером]—максималистом, но он был исполнителем воли нашей партии. Ведь если бы он не был исполнителем воли нашей партии, мы бы его не потерпели. Снять, убрать нежелательное лицо — в этом отношении у большевиков недостатка не было. Я могу сказать, что, начиная с ноября месяца вплоть до своего ухода на чехословацкий фронт, я не помню, чтобы когда–нибудь т. Забицкий в чём–нибудь отказывал. Я к нему не приходил с наганом, я к нему приходил, как к старшему товарищу, руководителю данной губернии, и всегда в его лице встречал поддержку» 31 .

Приказ Революционного Совета No 1 от 30 ноября 1917 г. оповестил жителей губернии о переходе власти к Революционному Совету, а приказ No 4 объявил о сложении своих полномочий комиссаром Временного правительства А.П. Марковым–Донским и его помощниками Н.Н. Рождественским и П.Г. Ливотовым. Выслушав постановление Ревсовета, комиссар и его помощник заявили, что «подчиняются реальному соотношению сил и прекращают исполнение возложенных на них Временным Правительством обязанностей и о сложении своих полномочий телеграфно доносят Учредительному Собранию» 32 .

«Я помню, как мы вошли в этот бывший губернаторский дом, где восседал Рождественский в качестве комиссара Временного правительства и губернатора всей Курской губернии, — вспоминал позднее Е.Н. Забицкий. — Он знал о том, что съезд был, знал о постановлении и не скрылся. Это был чрезвычайно устойчивый кадет, по–своему принципиальный, крепкий, и когда мы пришли и сказали, что «властью восставшего народа вы арестованы», он весь побледнел и сказал: «не признаю этого, это насилие над личностью». Мы сказали тогда: «рассматривайте, как хотите, но сейчас вы арестованы». Его увели наши красноармейцы» 33 .

Тогда же прекратил своё существование и Комитет Спасения. Последнее заседание исполкома губернского Народного Совета состоялось 1 декабря. На нём было принято решение о самоликвидации этого органа. С этого момента, как отмечал первый из историков данного периода, А.А. Комаров, «кончилась эпоха игры в «демократизм», игры соглашателей в «единение» со всеми классовыми группами» 34 . Попытки сгладить ход революционных перемен, избежать их перехода к жёсткому классовому антагонизму, избежать вспышки насилия и Гражданской войны окончились провалом.

В ближайшие дни после перехода власти к Революционному Совету советская власть была признана на территории всей губернии. В ноябре–декабре ревкомы были созданы в Рыльске, Обояни, Короче, Грайвороне. Исключение составлял только г. Белгород, где советская власть была установлена уже 26 октября 35 . Ревкомы, руководимые большевиками, разгоняли органы старой власти. Смещались комиссары Временного правительства, распускались уездные земства, городские управы и т.д.

При этом не обходилось без определенного сопротивления. Так, Тимский уездный комиссар Дойников, получив телеграмму о переходе власти к Ревсовету, попросту «оставил её без движения». Позднее он так объяснял, почему проигнорировал смену власти в губернии: «телеграмма не была принята к исполнению, потому что была совершенно неизвестна личность подписавшего телеграмму, телеграмма была совершенно неясна, в Курске ещё существовал губернский комиссар, от которого я никаких распоряжений не получал, сдать свою должность не мог, так как сдавать было некому» 36 . Аналогичная ситуация складывалась и в других уездах.

Большинство мест в новых властных органах, как в центре, так и на местах, получили левые эсеры. Значительно укрепить свою власть в губернии большевики смогли только после 1 декабря, причем не за счет политической борьбы, а с помощью вооруженной силы. М.Я. Седых, очевидец тех событий, описывает их следующим образом. Во время заседания Совета в зал вошли вооруженные люди во главе с И.П. Павлуновским, который «остановился посередине зала и, не спрашивая у президиума разрешения, властно и четко сказал», что вся власть в стране перешла к большевикам, и вся власть в Курске так же переходит к большевикам. Депутаты стали расходиться по домам 37 .

2 декабря 1917 г. явочным порядком был создан Революционный комитет, объявивший о перевыборах советов. 24 февраля — 1 марта 1918 г. состоялся I губернский cъезд Cоветов, на котором избрали губернский Совет народных комиссаров в составе 60 человек 38 .

Однако и после названных событий эсеры продолжали преобладать в советах. Влияние эсеров ярко проявилось в голосовании съезда в вопросе о Брестском мире, большая часть депутатов или воздержалась, или голосовала против. В итоге была принята эсеровская резолюция 39 . «Первый съезд советов мы считаем чрезвычайно большой исторической датой, — заявлял Е.Н. Забицкий уже в 1934 г. — ...Первый съезд советов собрался в чрезвычайно напряжённой обстановке... Основными вопросами съезда были Брестский мир, продовольственный вопрос и организация органов власти. На съезде были представлены основные 2 группировки: большевики и эсеры. Последние уже имели незначительное большинство, но всё же являлись очень упорной группой... По первому вопросу — Брестский мир и перемирие с немцами — доклад делал тов. Брагинский, член ЦИКа. При обсуждении вопроса о Брестском мире эсеры доказывали полезность этого мира» 40 .

Говоря о позиции эсеров, Е.Н. Забицкий несколько обобщает, поскольку единства не было и среди них. Принадлежавший к левым эсерам Брагинский действительно заявлял: «Подписав мирный договор, мы создадим благоприятную почву для углубления революции в России, не предадим интересов трудового народа; наоборот, мы дадим возможность германскому пролетариату немного опомниться и также свергнуть свое правительство». В отличие от него сам Е.Н. Забицкий, числившийся тогда среди эсеров–максималистов, от имени своей фракции провозглашал: «те условия, которые предлагает Вильгельм, есть смертный приговор Советской России: лишившись Красной гвардии, мы не сможем удержаться у власти ни одного дня; потеряв хлебородную Украину, мы умрем с голоду» 41 . В итоге резолюция съезда гласила:

«Условия германских империалистов должны быть признаны неприемлемыми, как гибельные для Советской России и наносящие непоправимый ущерб мировой социалистической революции; что война при настоящем состоянии армии, транспорта и продовольствия невозможна для Советской России, так как грозит полным разорением страны и гибелью всех приобретений революции; что само принятие войны с Германией может быть истолковано как акт войны с германским народом». Исходя из этого, Курский съезд Советов признал, что «мир на условиях, предложенных Германией, не может быть подписан, но и война не должна быть принята». За эту резолюцию проголосовало 287 человек, против — 35 и 23 — воздержалось. Курский военно–революционный полевой штаб, возглавляемый Е.Н. Забицким, призвал население губернии вступать в партизанские отряды и «начать священную войну против германского империализма» 42 .

«Очень много дискуссий развернулось вокруг продовольственного вопроса, — продолжает Е.Н. Забицкий. — Эсеры не желали считаться с общей политической обстановкой, сваливая всю вину на большевистское руководство в центре и на местах... Представитель большевиков тов. [Д.З.] Мануильский сумел дать крепкий отпор этим наскокам эсеров... Когда разбирался последний вопрос выборов исполнительного органа, то при выборе председателя съезд был под угрозой срыва со стороны эсеров... Благодаря умелому руководству ЦК (больш.) через своего представителя тов. Мануильского Д.З. эта тактика эсеров была бита» 43 .

Любопытно, что, несмотря на «умелое руководство» Д.З. Мануильского, эсеры сохранили большинство в органах власти. Сам Е.Н. Забицкий стал председателем Губернского совнаркома и председателем сформированного в марте военно–революционного полевого штаба, а позднее и председателем Губисполкома. В президиуме губсовнархоза было избрано 5 левых эсеров, 2 большевика и 1 беспартийный.

Более основательно большевики стали готовиться ко II губернскому съезду Советов. В его преддверии на местах некоторые вполне большевизированные уездные советы стали выражать недоверие губсовнаркому, находящемуся под руководством эсеров. С подобными политическими заявлениями выступили Новооскольский, Фатежский, Курский уездный и некоторые другие советы 44 .

На II губернском съезде Советов, проходившем с 10 по 22 мая 1918 г., большевики уже преобладали. Правые эсеры и меньшевики были объявлены пособниками контрреволюции и стали удалятся из органов власти. Был переизбран Губернский Совет Народных Комиссаров, избранный на I губернском съезде Советов. Но левые эсеры по–прежнему обладали значительным влиянием. Так, Е.Н. Забицкий занял пост председателя Губисполкома.

Монополия большевиков на власть установилась после июльского мятежа левых эсеров в Москве. Левые эсеры были сняты со всех руководящих постов в губернских органах власти, затем их изгнали из местных советов. В июле председателем губисполкома стал присланный из Москвы большевик А.Ф. Рындич 45 . «За контрреволюционную пропаганду» в Курске была закрыта левоэсеровская газета «Курская жизнь», а ее редактор И.Т. Трубицкий — арестован. Только теперь все ключевые должности оказались в руках большевиков.

Арестованы были также Е.Н. Забицкий и командир 1–го Советского батальона. Конный отряд И.Т. Рожкова, в котором также сильно было эсеровское влияние (располагался на ул. Невского, 3, в будущем Доме колхозника), «разбежался, а командир отряда бежал в неизвестном направлении». Как далее вспоминает участвовавший в этих событиях П.И. Подцуев, «при обыске в квартире бывшего председателя Курского Совнаркома Забицкого было найдено шестнадцать (16) кг золота и золотых ценностей» 46 .

Сведения о найденных ценностях сохранились также в воспоминаниях Луки Палладиевича Чубунова, балтийского матроса, занимавшего одно время должность начальника Дмитриевской ЧК. В изложении последнего история эта обросла совершенно фантастическими подробностями и превратилась в настоящую «пещеру Лейхтвейса» 47 . Суть же истории, вероятно, в том, что большевики конфисковали, наконец, ту «контрибуцию», что выплачивала городская буржуазия Советской власти. Взимание «контрибуции», как в виде наличных денег, так и в виде золота и иных ценностей, было одним из направлений в политике Советской власти по отношению к «эксплуататорским классам». Подобная контрибуция была наложена и на зажиточных граждан Курска. Согласно сведениям того же П.И. Подцуева, она составляла «золотом и серебром до миллиона рублей». Судя по всему, изъятые ценности долгое время никуда не переправлялись и были учтены лишь при полной «большевизации» Советской власти в июле 1918 г. Это и породило слухи о «эсеровском кладе». После II губернского съезда Советов его большевистская фракция выступила организатором созыва губернской партийной конференции. Конференция прошла 14 июля, на ней был создан губернский комитет РКП(б) 48 . Впервые появился официальный общегубернский орган партийной власти. Численность большевиков во всей губернии тогда не превышала двух тысяч человек.

На первой и последующих губернских партийных конференциях, кроме собственно партийных вопросов, на первом месте у большевиков всегда стояли вопросы управления губернией. Например, круг вопросов II губернской партийной конференции был следующим: работа губпродкома, губземотдела, губернской ЧК, губсовнархоза, губвоенкомата и т.д. 49 Продовольственный вопрос был одним из самых основных весь период Гражданской войны. Не снижая остроты продовольственного вопроса, начиная с 1919 г. таким же важным становится военное строительство, в связи с укреплением антибольшевистских движений. Советам, таким образом, отводилась только роль ширмы для законного прикрытия деятельности коммунистов.

Эсеры, традиционно пользовавшиеся в губернии наибольшим влиянием, пытались оказывать сопротивление политике коммунистов. При поддержке крестьянства они настаивали на своем представительстве в Советах, на руководстве земельными и продовольственными отделами, требовали снятия запрета на печать левых эсеров, выступали против политики комбедов. В первых числах сентября в Курск из Москвы прибыл максималист Во- лох. Ему удалось собрать «старых подпольщиков» и «активных максималистов» на конференцию. По заданию ЦК он предлагал немедленно «приступить к организации ряда экспроприаций, в том числе и губчека, где хранилось много ценностей», а также к террору против «отдельных ответственных работников–коммунистов». Такую тактику Волох объяснял тем, что «к коммунистам можно относиться как к захватчикам, держащим власть насилием и террором». Предложения Волоха вызвали раскол среди курских максималистов. Многие из них покинули конференцию, о которой вскоре стало известно губчека. Группа заговорщиков уже на следующий день была арестована (Волоху удалось скрыться). После этих событий многие максималисты покинули ряды своей партии, вступили в ряды РКП(б) 50 .

Между тем большевики заявили, что в Советах останутся лишь те эсеры, которые «подадут заявления о своей несолидарности с ЦК». Вскоре после Московских событий 6 июля начались повальные аресты эсеров. Уже 10 июля нарком внутренних дел Г.И. Петровский потребовал от губернских Советов «немедленно принять все меры к задержанию и поимке «участников мятежа», «пытавшихся поднять восстание против Советской власти, арестовывать, предавать военно–революционному суду» «сопротивляющихся расстреливать», а «всех поддерживающих, одобряющих авантюру левых эсеров немедленно устранять». Действуя в духе подобной политики, курский губвоенком Мазалов направил во все уездвоенкоматы распоряжение, в котором предписывалось «не позднее 1 октября 1918 г. уволить всех уездных и волостных комиссаров, не принадлежащих к коммунистическим и социалистическим партиям. Предписывалось представить список уездных и волостных комиссаров с указанием их партийности». А немногим позже представители иных партий кроме РКП(б) были уволены 51 .

Очень часто по отношению к своим бывшим союзникам большевики стали применять силу. Левый эсер А.В. Барышников был избит, арестован и помещен в тюрьму только за то, что попросился выступить. Его обвинили в попытке «возбудить массы против Советской власти». И хотя у местной ЧК не было оснований для содержания его под стражей, а сам он обладал неприкосновенностью как член ВЦИК, на свободу его выпустили лишь в середине августа 1918 года. Был арестован и заведующий отделом юстиции Курского губисполкома эсер Чайкин 52 . Первое крупное дело, которым занималась Курская ГубЧК, было дело левого эсера М.В. Слувиса и эсера–максималиста Е.Н. Забицкого. Они, как уже упоминалось, были арестованы 9 июля 1918 г. по обвинению в причастности к апрельскому «контрреволюционному мятежу» в Курске.

В итоге в течение 1918 г. все губернские советские учреждения в г. Курске были полностью очищены от так называемых саботажников, т.е. меньшевиков и эсеров заменили коммунистами. При этом сами большевики редко имели подготовленные кадры для занятия ответственных должностей. Например, губернские власти города Курска в конце 1918 г. ходатайствовали в Москву о присылке из центра людей, способных создать отдел по проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», своих кадров не было 53 . Власти из–за своей некомпетентности не обладали даже точной информацией по многим делам управления в г. Курске и губернии. Наиболее работоспособной организацией города Курска весной 1918 г. была городская комиссия совдепа, бывшая городская управа 54 . Губернские и уездные комиссары не имели плана работы на ближайшее время 55 .

16. Определение И.Г. Кизрина (Кизрин И.Г. Указ. соч. С. 57).

17. Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 39–40.

18. Кизрин И.Г. Курская парторганизация в эпоху Октября и Гражданской войны. — Воронеж, 1933. — С. 56.

19. Стенограмма доклада тов. Забицкого (бывш. председателя Курского ревкома) об Октябрьском перевороте в бывш. Курской губернии и об исторических событиях на Курском фронте. — Л. 24.

20. Воробьёв Александр Семёнович родился 20 августа 1875 г. в Дорогобуже в семье священника. Окончил смоленскую семинарию, в 1902 г. за революционную деятельность выслан под надзор полиции в Архангельскую губернию, в 1905– 1907 гг. активно действовал в рядах Курской организации РСДРП, а в 1917 г. являлся одним из инициаторов создания самостоятельной большевистской ячейки. Занимал посты члена президиума губревсовета, председателя Курского горсовета, губпродкомиссара. Непиющий Александр Фёдорович родился в 1883 г. в Обояни, работал телеграфистом на ж.д. станции, в начале 1906 г. был одним из организаторов марксистского кружка. Арестован в 1908 г., отбывал каторгу в Сибири. После 1917 г. был одним из руководителей Обоянского укома, осенью 1919 г. добровольцем ушёл на фронт. В 1920 г. заведовал Льговским отделом народного образования. Делегат Х съезда РКП(б). Погиб при подавлении Кронштадтского мятежа.

21. По воспоминаниям Н.А. Ховрина, это был человек «невысокого роста, смуглый, черноволосый, с небольшой бородкой и в очках. Являясь меньшевиком– интернационалистом, он в 1917 году действовал как большевик» (Ховрин Н.А. Балтийцы идут на штурм! — М., 1987. С. 174). Уже в 1918–1919 гг. тов. Меранвилю припомнят и его «формальный» меньшевизм, и оппозицию губернским властям. По словам председателя ГубЧК М.И. Лебедева, «в Белгороде меньшевик Меранвиль, захвативший городской Совдеп в свои руки и поддержанный железнодорожными рабочими, повёл решительную борьбу с губернским Центром — Губисполкомом. Здесь ГубЧК и Белгородская уездЧК несколько раз обезвреживали упомянутого Меранвиля, заставляя его по несколько дней сидеть в подвале» (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 226). Оправдываясь перед Советской властью, бывший адвокат писал: «Я состою членом партии с 1904 года, работая непрерывно нелегально и легально... Я уже давно не «интеллигент», та среда от меня в ужасе отшатнулась. В течение всей революции я работаю исключительно как избранник рабочих низов и только в качестве их депутата» (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 143–144).

22. Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 41.

23. История политических партий Центрального Черноземья. — Курск, 1995. — С. 128.

24. Стенограмма доклада тов. Забицкого (бывш. председателя Курского ревкома) об Октябрьском перевороте в бывш. Курской губернии и об исторических событиях на Курском фронте. — Л. 14–15.

25. Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 44.

26. Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 13–14.

27. Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 44.

28. Забицкий Евгений Николаевич (ок. 1887 — 26 ноября 1960) — член Союза Социалистов–революционеров–максималистов (ССРМ), затем член РКП(б). С 29 ноября 1917 — председатель Курского губревсовета, руководил установлением Советской власти в Курской губернии. С марта до 9 июля 1918 — первый председатель губсовнарком, затем губисполкома. 11 июля 1918 г. был арестован ЧК в здании Совета по подозрению в причастности к выступлению левых с.–ров в Москве. Освобожден в августе 1918 г. Делегат 4–й Всероссийской конференции ССРМ (4—10 декабря 1918 г.). В своём докладе обвинил РКП(б) в «стремлении к самоизоляции» и к «оттиранию масс», что преступно по отношению к революции. Был избран в состав Центрального Совета ССРМ и в редакцию его центрального органа — газеты «Максималист». В дальнейшем — один из руководителей «Украинской инициативной группы ССРМ» и «Украинской повстанческой группы ССРМ», вёл подпольную деятельность против белых, в т. ч. готовил покушение на А.И. Деникина. В декабре 1919 г. — организатор и лидер стачки московских рабочих пищевой промышленности, в связи с чем был арестован чекистами (Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года. Биографический справочник. Науч.–исслед. и просветительский Центр (НИПЦ) «Мемориал». socialist.memo.ru).

29. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 266.

30. Токмаков Николай Денисович (1892–1938) родился в бедной крестьянской семье. Отец его работал в Курске кучером, затем арендовал небольшой надел в районе ст. Отрешково. В семье было четверо детей. Николай учился на кровельщика. Участник 1–й Мировой войны. Был награждён Георгиевским крестом. В Курск с фронта вернулся большевиком. Стал организатором и первым комиссаром 1–го Курского революционного полка. Летом 1918 г. участвовал в боях на Восточном фронте. В период 26 марта — 1 июля 1919 г. являлся комиссаром 9–й стрелковой дивизии. «После разгрома белых партия направила Николая Денисовича в Турцию для оказания помощи в национально–освободительной борьбе турецкого народа против султанского правительства и англо–греческой интервенции. Николай Денисович и с этим поручением партии справился с честью. За боевые заслуги был награждён орденом Красного Знамени». Окончил курсы Военной Академии ВЫСТРЕЛ, стал кадровым военным, жил в Ленинграде, командовал полком. Затем был направлен в Казань для переквалификации в танковые части. В 1937 г. служил начальником штаба Приволжского военного округа. В 1938 г. репрессирован и расстрелян. Хорошо знавший его Н.А. Дюмин сообщает в своих кратких воспоминаниях примечательную деталь: «Своих детей Николай Денисович не имел. Усыновил мальчика Русанова Сашу из Анапы. Дал ему военное образование. По газетным сообщениям, [ныне] Такмаков Александр — командир подводной лодки». Внимания заслуживает то, что даже после ареста и расстрела Н.Д. Токмакова, как «врага народа», приёмный сын продолжал носить его фамилию, хотя имел возможность вернуться к своей собственной и тем облегчить себе жизнь (Дюмин Н.А. Воспоминания о первом комиссаре 1–го Курского революционного полка Такмакове Николае Денисовиче. 1968 г. Рукопись. Л. 1–6).

31. ГАКО, ф. Р–3139, оп. 8, д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 13–14.

32. Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 45.

33. Стенограмма доклада тов. Забицкого (бывш. председателя Курского ревкома) об Октябрьском перевороте в бывш. Курской губернии и об исторических событиях на Курском фронте. — Л. 16.

34. Там же. С. 39.

35. История политических партий Центрального Черноземья. — Курск, 1995. — С. 109.

36. Комаров А.А. 1917 год в Курской губернии // Известия КГОК. — 1927. — No 5.— С. 46.

37. Фёдоров Л. Он все отдавал людям // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 63–64.

38. Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 95.

39. Из протокола I Курского губернского съезда советов // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 174.

40. Стенограмма доклада тов. Забицкого (бывш. председателя Курского ревкома) об Октябрьском перевороте в бывш. Курской губернии и об исторических событиях на Курском фронте. — Л. 27.

41. Революция и Гражданская война / Курский край. Т. IX. — М., 2006. — С. 99.

42. Известия Курского объединенного Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 1918. No 33–34.

43. Стенограмма доклада тов. Забицкого (бывш. председателя Курского ревкома) об Октябрьском перевороте в бывш. Курской губернии и об исторических событиях на Курском фронте. — Л. 28.

44. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. XVI.

45. Рындич Адриан Филиппович родился в местечке Семёновке Черниговской губернии в 1897 г. в семье кустаря–сапожника. Согласно мемуарным источникам, в период революции 1905 г., «несмотря на его детский возраст, он был связан с социал–демократической организацией. Распространял листовки, был связ– ным на массовках. Впервые в эти годы был подвергнут репрессии: его отстегал нагайкой вахмистр казаков карательной экспедиции генерала Рудова за то, что он распевал революционные песни» (Рындич М. В борьбе за Советскую власть (рукопись). Л. 7). С 1911 г. член РСДРП(б). Окончил фельдшерскую школу в Чернигове (1912 г.). Арестован осенью 1916 г. и по приговору военно–полевого суда отправлен в Воронежский гарнизон, где и застала его Февральская рево- люция. Вернувшись в Семёновку, был избран членом Учредительного собрания от большевиков. Переезжает в Петроград, затем в Москву. По решению ЦК РКП(б) вместе со своим братом Владимиром направлен на работу в Курскую губернию. После Курска работал в системе Наркомпроса РСФСР.

46. ГАКО, ф. Р–3139, оп. 8, д. 7, л. 38.

47. Главными злодеями в этой саге о сокровищах губисполкома, разумеется, выступают курские эсеры. «Во время работы в губисполкоме Забицкий и Трубицкий часто разговаривали друг с другом на польском языке... Я почти не знал польского языка, но смысл некоторых фраз мне удалось разобрать... в разговоре часто повторяли выражения «Список поименных вещей», «всё ли там благополучно?». Долго я думал, что могли означать эти слова, но так сначала и не мог разгадать их смысл. И вот однажды на письменном столе Забицкого я обнаружил лист бумаги с таинственной надписью: 2х–Г?0–4. Этот ребус был обведён красным карандашом, и в кружке мелким почерком Забицкого было написано: «Выждать». И тут я вспомнил, что подобные знаки, высеченные каким–то острым предметом, уже встречал на стене, когда осматривал подвальное помещение губисполкома. Тогда я спросил коменданта эсера Гнездилова об их происхождении, и он на мой вопрос ответил, что это знаки пожарной охраны. С несколькими красногвардейцами, захватив с собой лом, я отправился в подвал. Выломав в стене несколько кирпичей в том месте, где была надпись, мы обнаружили замурованную дверь. Она вела в потайную кладовую. Здесь были собраны целые сокровища. Ряды полок были уставлены серебряной и золотой посудой. В правом углу у входа находился большой кованый сундук с драгоценностями. Мы позвонили в финотдел т. Малыхину с просьбой прислать уполномоченных и транспорт, чтобы забрать ценности. Содержание кладовой увезли на 4 грузовых машинах. Как потом выяснилось, эти ценности эсеры собирали от дворян и купцов. Припёртые к стене заговорщики расшифровали нам и значение таинственной надписи. Два икса это у них обозначало Забицкого и Трубицкого, написанная через тире буква «Г» — фамилию коменданта Гнездилова, знак вопроса — было условное обозначение доверенного лица дворян, сдавших ценности эсерам, а цифра 0–4 говорила о том, что кроме этих четверых врагов советской власти об этих ценностях никто не знал» (Чубунов Л.П. За власть Советов! // Простор. No 6. 1957. — С. 26). Под пером мемуариста эсеры превратились в сообщников дворян и купцов, у которых они принимают ценности на хранение, на столе главного заговорщика запросто валяется таинственная шифрованная записка, подписанная «знаком четырёх», на стене подвала возникают загадочные знаки, а в тайнике сияют груды золота и серебра, для вывоза коих потребно не менее четырёх грузовиков (в сравнении с этими совершенно меркнет пуд золота из мемуаров Подцуева). Судя по всему, в буйном воображении бывшего балтийского матроса просто всплыли давние впечатления от чтения бульварной литературы.

48. Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 96.

49. Из протокола II курской губернской конференции РКП(б) // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 420–436.

50. Революция и Гражданская война / Курский край. Т. IX. — М., 2006. — С. 103–104.

51. Там же. С. 104–103.

52. Там же. С. 105.

53. Емельянов С.Н. Власть и церковь: Эволюция государственной религиозной политики и институтов церковного управления в губерниях Центрального Черноземья. 1917–1922. — Москва–Курск, 2001. — С. 40.

3. Установление Советской власти на территории губернии

Процесс установления Советской власти в губерниях Центрального Черноземья растянулся с октября 1917 года по март 1918 года. В Курской губернии, в результате сильного влияния пролетариата Харькова, установление Советской власти началось с южной части: в октябре–ноябре Советская власть победила в Белгороде, Старом Осколе, Льгове. Установление Советской власти в уездах проходило не всегда спокойно. Так, в Дмитриевском уезде (Курская губерния) правые эсеры, захватив в свои руки инициативу, создали Революционный Совет. Но состав Совета постоянно менялся. Причем до июля 1918 года в число членов Совета входили представители различных политических партий. Однако большинство все же было на стороне левых эсеров. Так, из 22 членов Совета — 13 являлись левыми эсерами, 1 — максималистом, 7 — большевиками, 1 — беспартийным. Председателем Совета был максималист А. Павлов. Левые эсеры возглавляли военный отдел (Н. Васечкин), казначейство (Р. Корнеев), комиссариат земледелия (Н. Куликов, М. Панютин и С. Савельев), комитет продовольствия (Т. Цаценко), комитет юстиции (Я. Надобных), отдел народного хозяйства (К. Пикнов и А. Винокуров), городской отдел (В. Волков), отдел просвещения (Н. Зикеев), отдел по борьбе с контрреволюцией (С. Сахаров) 56 .

Иная картина наблюдалась в исполкоме Льговского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов в декабре 1917 года. Среди 22 членов исполкома было 3 большевика, 16 социалистов– революционеров максималистов: Г.Г. Пгус, П.Т. Кравченко, Я.Г. Сечинский, К.А. Ершов (сочувствующий), В.М. Синяев, М.А. Шиф- рин, А.А. Тверенков, П.Г. Егоров, Г.И. Динник (центрист), С.Д. Данилин, А.А. Фрундин, К.Г. Сокульев, Н.Г. Зубков, И.Ф. Мякишин, Ф.Я. Морозов, В.Н. Григорьев, А.И. Трефлебов, П.П. Авилов, 1 — социалист–революционер центрист, 1 — беспартийный, 1 — сочувствующий эсерам 57 .

Весьма своеобразно была установлена власть Советов в Обояни. Позднее очевидец–большевик с некоторым удивлением отмечал, что «Октябрьские события для Обоянского уезда прошли незаметно, а в городе были встречены недоумением. Уезд и город на них не реагировал... Учреждения продолжали функционировать, и всё шло по–старому» 58 . Вскоре, однако, город отреагировал, но реакция эта оказалась не той, что ожидали большевики. Вернувшийся из Курска А.Ф. Непиющий, возглавлявший в то время Продовольственную управу, сообщил, что «продовольственный комитет в Курске разгромлен большевиками и предложил готовую резолюцию протеста: «Продовольственная управа, не признавая власти большевиков, подчиняется силе и уходит». В городе сложилась необычная ситуация, когда центром политической активности стало именно это ведомство, во главе которого находился наиболее известный обоянский революционер. Именно Продовольственная управа стала играть в эти дни «доминирующую роль, группируя вокруг себя старых и молодых эсэров и группы старых знакомцев из низов», а сам Непиющий «довольно резко и отрицательно стал в оппозицию текущего момента» 59 .

В начале декабря 1917 г. на очередном земском собрании был зачитан доклад депутата Учредительного собрания от Обоянского уезда эсера Русанова «о случившемся в Петрограде факте захвата власти большевиками и о разгоне Учредительного собрания». Это и выступления докладчиков, среди которых особенно выделялся правый эсер Скрыпченко, настолько подействовали на «некоторых из гласных крестьян из кулачков и попов, что они, сидя, подпешись ладонями в щёки, всхлипывали». Когда же левые эсеры Н.И. Колесниченко и Г.Л. Клименко попытались оправдать действия большевиков, то «негодованию гласных не было предела» и в итоге обоих ораторов «вывели из зала под ручки» 60 .

Ситуацию переломило прибытие в Обоянь большевиков из числа солдат–фронтовиков. Из их числа особой активностью отличались С.В. Козлов, С.И. Аносов, Г. Перлин и Дронов. На созванном под их напором в середине декабря 1917 г. съезде уездных представителей они подвергли резкой критике своих умеренных предшественников. Не ограничиваясь словами, «горячие головы, вроде неистового Козлова» требовали даже расстрела А.Ф. Непиющего. Их действия вскоре получили поддержку со стороны губернского центра. «2 января из Курска прибыл отряд красногвардейцев во главе с левыми эсерами Н.И. Колесниченко и Г.Л. Клименко (на- чальник Лазарев), — вспоминал П.П. Афанасьев. — Заняли дом земства, Лазарев расставил на балконе пулеметы и дал в сторону базара две небольшие очереди. Базар сразу очистился. Колесниченко вывесил объявление: «Город Обоянь объявлен на военном положении». Затем был организован Военно–революционный Совет, в который вошли: 5 большевиков, 6 левых эсеров, 15 правых эсеров, 5 меньшевиков» 61 . Окончательно утвердились большевики в Обояни после уездного собрания 7 января 1918 г., на котором председательствовал прибывший из Одессы большевик С.В. Козлов (уроженец с. Ольшанка). «Это был человек, полный огня, ходячая олицетворённая сила, рождённая в буре революции», — с провинциальной выспренностью характеризует его один из соратников по борьбе. Согласно его же описанию, «собрание было очень бурное. Зал клокотал, как котёл; выкладывались все мысли наружу, и хотелось каждому всё сказать, что у него накипело на душе за всю жизнь». Уездный комиссар правый эсер Скрыпченко пытался противодействовать натиску большевиков и даже предложил арестовать Козлова. Однако крестьянское большинство собрания, услышав от Козлова, что «власть, земля, леса и имения уже принадлежат народу без дальнейших разговоров», не поддержало эту идею. «Это был последний вздох демократии, который был задавлен негодующей массой», — радостно подводит итог мемуарист 62 .

В целом же Советская власть в уездах и на более низком уровне устанавливалась примерно по тому же сценарию, что и в самом Курске. Типичным примером этого являются события в Тимском уезде, подробно описанные в своих мемуарах одним из организаторов Советской власти в Тимском уезде М.Н. Черниковым.

В Тимском уезде правые эсеры организовали в конце декабря 1917 года свой «ревком». Однако на 1–м уездном съезде Советов, состоявшемся в конце января 1918 года, ревком был переизбран. В него вошли 15 большевиков, 3 левых эсера, 1 эсер–максималист и 3 беспартийных 63 .

В связи с изменившейся общей политической ситуацией в Тиме 27 января был созван местный представительный орган власти, состоявший в основном из эсеров, Народный совет. Как утверждает М.Н. Черников, «в разосланных на места повестках был указан один только вопрос для обсуждения на уездном Народном совете — доклад лидера тимских эсеров Кутепова об Учредительном собрании. Никаких упоминаний об организации новых органов Советской власти в повестке не было указано. И это не случайно. Эсеры рассчитывали при обсуждении доклада Кутепова дать отпор большевистским делегатам, протащить на совете антисоветское решение и удержать руководство уездом в своих руках».

Если у эсеров действительно имелись подобные замыслы, то они имели и все шансы добиться их осуществления: «27 января возбужденные предстоящей борьбой делегаты заполнили зал уездной земской управы. Все свободные места в зале и все прилегающие к нему комнаты до отказа были заполнены горожанами. Среди них были купцы, демобилизованные офицеры, сбежавшие из своих имений помещики. Вся эта категория зрителей была злобно настроена по отношению к советскому строю, к большевикам. Настроение зрителей из служащих, трудовой интеллигенции было выжидательное, настороженное: эсеровская пропаганда сумела очернить в их глазах большевистскую партию.

От имени уездного ревкома заседание открыл эсер Пожидаев и предложил избрать президиум. Но тут же поступило заявление, что в числе делегатов от городского Совета находятся лица, состоящие до революции в монархической организации. Исключение черносотенцев из числа делегатов прошло единодушно. Но часть наиболее реакционно настроенной городской публики подняла шум в знак протеста против исключения черносотенцев — избранников города.

После ряда предложений о количественном составе президиума было решено избрать президиум в составе семи человек. Но за персональный состав президиума развернулась ожесточенная борьба. Большевики вместе с сочувствующими им беспартийными, составляя большинство, могли бы без особых затруднений обеспечить выбор президиума из своей среды. Однако борьба за персональный состав президиума продолжалась целый день. Дело в том, что у большевиков недоставало организационного опыта в борьбе со своими политическими противниками. Не было у них и руководящего органа на месте. Все делегаты–большевики впервые встретились на уездном собрании и до этого почти не были знакомы между собой. Беспартийные делегаты, сочувствующие большевикам, в острые моменты напряженной борьбы не всегда обладали должной выдержкой.

В других условиях находились эсеры. У них в уездном городе уже давно был свой партийный руководящий орган, состоящий из людей с большим организационным опытом. Почти все эсеровские делегаты были участниками предыдущих пленумов уездного Народного совета. Конечно, эсеры, руководившие созывом Народного совета, могли провести заблаговременно организационную работу или хотя бы выдать мандаты представителям от тех или иных партий. Но это не входило в их расчеты. Наоборот, эсеры умышленно стремились создать в работе Народного совета побольше неразберихи.

Немаловажное значение имело и то, что на стороне эсеров было сочувствие многочисленной городской публики, враждебно настроенной по отношению к большевикам. При таких условиях обсуждение и голосование каждого из выставленных кандидатов в президиум протекали при бурных неорганизованных прениях и криках.

Только поздним вечером закончился выбор членов президиума, и измученные, охрипшие делегаты разошлись на отдых. В президиум оказались избранными следующие делегаты: Ровенский, Коровин, Зеленин, Кашин, Герасимов, Громов. Пять большевиков и два левых эсера. Все отчаянные попытки эсеров–учредиловцев (как их тогда называли) протащить своих кандидатов в президиум провалились.

На другой день обе стороны приготовились к новой решительной схватке. Как и в первый день, все свободные места были до отказа заполнены городской публикой. Но на этот раз на заседание явились большевики партийной организации пригородного села Выгорное–3. Из–за опоздания они вынуждены были расположиться у входных дверей и на крыльце здания. После краткого совещания президиум избрал из своего состава председателем собрания Ровенского, секретарем Кашина.

Заседание открылось докладом лидера тимских эсеров Кутепова об Учредительном собрании. Опытный докладчик и оратор, Кутепов свой почти полуторачасовой доклад посвятил заслугам эсеровской партии и невозможности победы социалистической революции. Кутепов подробно рассказал о работе Учредительного собрания и роспуск его характеризовал как акт самоуправства со стороны большевиков. Кутепов заявил, что только Учредительное собрание правомочно устанавливать государственный строй в России. С целью повлиять на слушателей свой темпераментный доклад Кутепов закончил, потрясая листком наказа: «Товарищи крестьяне, представители уезда! Скажите, прав ли я был, защищая Учредительное собрание по вашему наказу? Скажите мне здесь, иначе я жить не могу!»

Уже во время доклада атмосфера в зале начала накаляться, а по окончании его — разразилась бурным взрывом. Исступленный рев, рукоплескания эсеровских делегатов и зрителей, яростные вопли из зала «Долой большевиков!» и другие слились в сплошной гул, в котором потонули протестующие голоса большевистской части собрания. Члены президиума покинули места за столом и бросились в бушующий зал, чтобы навести какой–либо порядок. Большевистские делегаты оказались зажатыми среди разъяренных эсеровских делегатов и враждебного окружения многочисленной городской публики. Несколько делегатов–большевиков, в особенности сидящих на последних рядах, были сбиты с ног и получили ушибы. В этот момент пригородненские большевики бросились на помощь к своим товарищам.

Появление в зале организованной и значительной группы пригородненских большевиков заставило присмиреть наиболее обнаглевших и распоясавшихся пособников эсеров из городских зрителей и облегчило борьбу делегатов–большевикив со своими противниками. Кутепов покинул трибуну и убежал домой.

Когда все успокоились, президиумом было послано Кутепову приглашение прибыть на собрание для участия в прениях по его докладу. Но Кутепов, напуганный такой бурной реакцией на свой доклад, от явки на собрание отказался. Решено было обсуждать доклад Кутепова без него, хотя пришлось отразить выпад эсеров, обвинивших большевиков в уходе Кутепова с заседания.

Первым в качестве оппонента от большевиков выступил Коровин, делегат от Никольской волости. Ответив на выпады Кутепова против партии большевиков, Коровин подробно рассказал, как эсеровская партия, кичившаяся заслугами в борьбе с самодержавием, во время революции стала прислужницей буржуазии и предала интересы трудящихся. Эсеровское учредительное собрание не отражало волю трудящихся. Выразителем интересов рабочих и крестьян является только советский строй. Горячая убедительная речь Коровина неоднократно прерывалась криками и шумом со стороны эсеров.

Выступившие Афанасьев, Ровенский, Герасимов, Громов и другие раскрыли предательскую роль эсеров в революции и доказывали, что только советский строй, руководимый партией большевиков, дал трудящимся мир и землю.

Несмотря на бегство с поля битвы своего лидера Кутепова, эсеры не сдались и пытались продолжать бой. После выступления рядовых эсеров слово взял один из их лидеров Стукалов. В начале речи он заявил, чтобы по повязанному галстуку его не приняли за буржуа и что у него, кроме галстука и чахотки, полученной в сибирской ссылке, ничего нет. Затем Стукалов разразился погромной антисоветской речью с призывом к свержению советского строя. Под неистовый рев и рукоплескания эсеров и их пособников рас- поясавшийся Стукалов закончил свою речь здравицей Учредительному собранию.

Другой из эсеровских лидеров Полянский в своем выступлении повел атаку на советский строй «с деловой стороны». В своей пространной речи он пытался доказать, что рабочие и крестьяне не обладают ни опытом, ни знаниями для управления хозяйством, и потому приход их к власти приведет к расстройству хозяйственной и политической жизни страны. Выступления Стукалова и Полянского сопровождались бурной реакцией. Возмущение большевиков вызвало выступление кадета Дойникова, уездного комиссара Временного правительства. Начав свою речь обращением к собранию «господа», Дойников разошелся до того, что назвал собрание незаконной безответственной кучкой, избранной на местах такими же безответственными собраниями. Беспримерно наглая и оскорбительная речь Дойникова вызвала бурное негодование и возмущение не только со стороны большевиков, но даже и некоторой части эсеров, обиженных содержанием речи своего союзника. В результате оратор, выкрикивающий плохо слышные за шумом какие–то угрозы большевикам, был стащен с трибуны своими же единомышленниками. Только к вечеру закончилась жаркая дискуссия по докладу Кутепова.

После перерыва в зале установилась более спокойная обстановка. Потерпев поражение на дневном заседании, эсеры притихли. По предложению большевиков было принято решение считать настоящий состав Народного совета первым уездным съездом Советов и приступить к избранию уездного революционного комитета. Однако эсеры, потерпев поражение на съезде в лобовой атаке, предприняли попытку сорвать выборы ревкома. Некоторые эсеровские делегаты выступили с заявлением о неправомочности данного состава съезда проводить выборы ревкома, мотивируя это тем, что на волостных собраниях делегатам были даны полномочия только для обсуждения доклада Кутепова. Поэтому предлагалось на волостных собраниях провести новые выборы делегатов на уездный съезд с полномочиями для выбора уездного ревкома. Такое предложение отодвигало организацию советского строя в уезде и давало возможность эсерам перестроиться для дальнейшей борьбы. Аргументы эсеров казались убедительными, и многие делегаты–большевики уже были готовы поддаться на хитрую эсеровскую уловку. Немало стоило труда председателю съезда Ровенскому и другим делегатам, понявшим маневр эсеров, разъяснить съезду смысл эсеровского подвоха. В результате абсолютное большинство съезда приняло решение приступить к выборам уездного ревкома. Некоторые наиболее упорные эсеровские делегаты, видя провал попытки сорвать выборы ревкома, в знак протеста покинули съезд.

После обмена мнениями было решено выборы провести по территориальному признаку: от девяти волостей — по два представителя, от Мантуровской волости и города — по одному представителю в состав ревкома. С удовлетворением отмечая, что учительский союз явился единственной профсоюзной организацией, командировавшей своих представителей на уездный съезд, было вынесено решение предоставить учительскому союзу два места в уездном ревкоме. Так, большевики, которых буржуазная пропаганда обвиняла в некультурности, продемонстрировали свою оценку значения трудовой интеллигенции в строительстве нового советского строя.

Уездный революционный комитет был избран в составе 22 человек — Я.Ф. Афанасьев, Г.И. Безлепкин, Ф.В. Булгаков, М.К. Герасимов, А.Г. Громов, М.И. Еськов, М.М. Жилин, М.М. Зеленин, Иванов, Кашин, Коровин, Селютин, А.А. Мазалов, Филатов, М.Н. Черников, Яковлев. По партийному составу: большевиков — 15, левых эсеров — 3, эсеров–максималистов — 1 и беспартийных — 2 человека» 64 .

Таким образом, хотя Народный Совет и выступил с поддерж- кой Учредительного собрания, собранные по пригородным селам большевики фактически силой заставили эсеров удалиться. В ито- ге во вновь созванном ревкоме большевики заняли господствующее положение, причём и председателем его стал большевик Иван Захарович Ровенский 65 .

Однако, как был вынужден признать тот же С.Н. Черников, «первое организационное заседание уездного ревкома не обошлось без инцидента, который мог бы повлечь за собой серьезные последствия. Врагами советского строя были распущены среди городского населения провокационные слухи, будто бы ревком на закрытом заседании обсуждает вопросы о массовых арестах городского населения, о закрытии церквей и т.д.

Около здания земской управы собралась огромная возбужденная толпа, среди которой было много пьяных. Слышались брань, угрожающие крики. Вскоре толпа перешла к активным действиям: наиболее осмелевшие ворвались в пустующий зал земской управы, а оттуда в комнату заседания ревкома. Ревком оказался фактически блокированным в одной комнате возбужденной толпой. Но все члены ревкома соблюдали спокойствие и выдержку. Покончив с организационным вопросом, они перешли в зал заседаний и заняли места за столом. Председатель Ровенский объяснил собравшимся деловые причины проведения организационного заседания ревкома в закрытом порядке. Были опровергнуты провокационные слухи о каких–то агрессивных намерениях ревкома в отношении городского населения. В заключение было объявлено, что пленарные заседания ревкома будут проводиться в открытом порядке, на которых будут присутствовать все желающие. Внушительный вид Ровенского в матросской форме, его спокойный твердый тон успокаивающе подействовали на толпу. Люди начали задавать деловые вопросы, наиболее благоразумные стали одергивать горлопанов и провокаторов, которые, видя провал своего плана, постепенно исчезли» 66 .

Однако, ощущая шаткость своего положения, новая власть поспешила принять меры по упрочению своего положения: «из этого случая был сделан вывод о необходимости принятия срочных мер для обеспечения безопасности и создания более спокойной обстановки в работе ревкома. Был пересмотрен состав милиции с укреплением ее надежными кадрами. Начальником уездной милиции был назначен большевик И.С. Семыкин, работавший до своего назначения секретарем партийной организации с. Выгорное–3. Через военный комиссариат членам ревкома было выдано оружие, установлена связь между отделами ревкома при помощи полевого телефона, установлено ночное дежурство в помещении президиума. Введено ночное патрулирование. Ночные дозоры вместе с милицией несли члены ревкома. Началась организация Красной гвардии путем тщательного отбора кандидатов через волостные ревкомы и партийные организации. Вскоре в городе был сформирован отряд Красной гвардии, в который вступило много пригородненских большевиков. Командиром отряда был назначен большевик И.Н. Кретов, демобилизованный строевой унтер–офицер из крестьян с. Соколья Успенской волости» 67 .

По сходной схеме проходили аналогичные события и в других уездах Курской губернии.

В Грайворонском уезде установление Советской власти стало побочным результатом доклада, сделанного вернувшимся из Петрограда делегатом III Всероссийского съезда Советов. Как вспоминал позднее этот делегат, председатель укома РКП(б) Л.И. Краснокутский, в его уезде «Октябрьский переворот прошёл тихо, никаких жертв не было. Власть продолжала оставаться по–прежнему в руках тех же земств, только был создан, наряду с земством, так называемый уездный распорядительный комитет, куда вошли выборные от каждой волости по 2 представителя. Комитет на 75% был эсеровско–меньшевистским, а 25% — большевистского течения. Задача этого комитета была следить за порядком в уезде, так как уездное земство было бессильно... На III Всероссийский съезд требовалось представителей 3 человека от Грайворонского уезда, и бывший исполком выделил 2 представителя от себя и одно место дал распорядительному комитету, от которого был командирован я. Кроме съезда мне было поручено побыть во всех наркоматах и получить инструкции по организации Красной гвардии, ревтрибунала и т.п. Когда я возвратился в январе 1918 г. из Петрограда, для ознакомления с положением было созвано заседание уездного земства, на котором я делал доклад о поездке. На этом съезде много присутствовало прибывших с фронта солдат. После доклада и вопросов открываются прения, в которых выступали Климов Сергей — анархист, Архипов, которые клеймили совнарком и большевиков... После речи Архипова в зале поднялся шум. Я прошу вне очереди слова, чтобы успокоить публику и разъяснить предательскую политику Архипова. Мне слова не даёт председательствующий, некий Деревенский, «народный социалист». Потом по требованию находящихся там солдат слово было дано, и когда я стал обвинять Архипова в предательстве, в зале раздался крик: «Бей их, предателей!» Все присутстсвующие бросились бежать, давили друг друга, и через 2–3 минуты зал был пустой. Земские мудрецы разбежались. Тогда там же было сделано экстренное заседание распорядительного комитета, где присуствовали члены РСДРП(б) Сорочинский и я, и там было постановлено уездное земство считать распущенным. После чего власть перешла к исполнительному комитету, а распорядительный комитет был тоже ликвидирован» 68 .

В Фатеже после Февральской революции, как и везде, был создан исполнительный комитет городской думы, в состав которой вошли крупнейший землевладелец уезда князь И.Н. Мещерский, исправник фон Розен, солдат А. Винокуров и др. Немногочисленных большевиков города возглавляли И.А. Фатьянов, И.С. Курдюмов, А.К. Уваров и В.В. Пахомов. Как и во всей стране, ситуация в городе быстро становилась всё более накалённой. Когда 4 апреля 1917 г. членом окружного суда Орловым был организован митинг «для обсуждения текущих дел», несколько прибывших в отпуск солдат выступили с предложением арестовать местного воинского начальника подполковника Пилсудского «за грубое отношение к солдатам». Местным властям пришлось исполнить требование толпы, и подполковник отправился в тюрьму. В уезде нарастали аграрные волнения, которые перекидывались на сам Фатеж. Председатель Фатежского исполкома Панов сообщал 8 (21) октября в Курск: «в городе волнения. Комитеты продовольственный, исполнительный и земельный под угрозой разгрома. Прошу оказать содействие. Мы справиться не можем. Милиция бессильна».

Наконец 5 (18) декабря 1917 г. в городе открылся уездный съезд крестьянских депутатов с участием делегатов от Совета рабочих депутатов, Совета солдатских депутатов и ремесленных союзов. Была оглашена телеграмма из Курска об установлении там 26 ноября Советской власти. С докладом «О проекте образования Советской власти на местах» выступил фельдшер Георгий Ильич Косилов. В итоге заседания был избран состав уездного Революционного Совета во главе с П. Перепоновым и принята осторожная резолюция: «Советская власть — это автономная законодательная власть, существующая только до открытия Учредительного собрания». В таком положении уезд просуществовал до начала 1918 г.

21–24 января (30 января — 4 февраля) 1918 г. состоялся VII Фатежский уездный съезд Советов, который, наконец, принял решение об упразднении старых властных учреждений. Был переизбран и состав Революционного Совета. Теперь во главе его стал большевик И.С. Курдюмов, а посты комиссаров продовольствия и просвещения заняли большевики М.Ф. Мухин и И.А. Фатьянов. Новая власть быстро перешла к решительным действиям. Было принято решение о конфискации помещичьих и церковных земель, 30 января (12 февраля) были «конфискованы средства шести капиталистов города Фатежа», а 30 марта проведена реквизиция типографии Я.А. Добромыслова 69 .

В Рыльске, где имелась большевистская ячейка из 25 человек, 18 ноября 1917 г. был создан временный солдатский военно–революционный комитет, а 26 ноября по его инициативе на собрании представителей волостей был избран и уездный ревком. Митинг, на котором было принято это решение, проходил на Соборной площади и собрал около 3000 человек. Председатель временного ВРК В.Н. Матохин призвал установить в уезде Советскую власть. В состав уездного ревкома вошло по два представителя от каждой волости. Комиссар временного исполкома Фёдоров заявил при этом, что новой власти не признаёт, но слагает свои полномочия, «уступая силе». После этого земская управа была распущена и власть перешла в руки Советов.

Параллельно в городе действовал «комитет солдат» во главе с В. Иглиным (братом председателя Рыльского укома большевиков), который придерживался антибольшевистской направленности и входил в состав так называемого «Союза союзов», резко выступавшего против Советской власти. 17 декабря его члены заняли помещение ревкома, однако под давлением большевиков вынуждены были его освободить. Подобная активность «Союза союзов» вызвала обеспокоенность cоветских органов власти. Большевики начинают с 26 декабря формировать добровольческие красногвардейские отряды, численность которых первоначально составляла всего 30 человек. Опираясь на них, 28 декабря большевики объявили, что «в целях ликвидации беспорядков в учреждениях» в Рыльске создаются комиссариаты по образцу центра.

Действия новой власти породили недовольство в городе, что усугубили слухи о намеченном на 10 января 1918 г. закрытии церквей. Встревоженные большевики, опасаясь контрреволюционного мятежа, якобы назначенного на 11 января, спешно вызвали из с. Ивановского конный отряд стоявшего там артиллерийского дивизиона. 11 января на Соборной площади действительно собрался митинг, участниками которого были преимущественно гимназисты, учащиеся духовной семинарии и «просто любопытные». В произносившихся здесь речах критиковались действия ревкома и в целом большевиков, выражалась поддержка Учредительному Собранию. Пытавшихся выступить членов ревкома Зекунова и Майбородина встретили «шумом и непристойными выкриками». Сигналом к началу беспорядков послужил неизвестно кем произведенный револьверный выстрел. Воспользовавшись этим предлогом, прибывшие из Ивановского солдаты по приказу ревкома разогнали собравшихся. Ряд гимназистов был арестован. Организаторы митинга — братья Левицкие, Жиляевы, Языков и В. Иглин — вынуждены были бежать из города. На экстренном заседании Совета Рыльск был объявлен на военном положении.

Собравшийся 15 января 1–й уездный съезд Советов принял на своём заседании специальную резолюцию: «По вопросу создания Советской власти в волостях съезд предлагает объединить все волостные организации в одну Советскую власть и создать необходимые отделы в Совете» 70 .

Следует отметить, что установление власти большевиков происходило на таком фоне, когда по уездам практически не существовало партийных организаций РКП(б). Создателями первых коммунистических организаций в уездах часто являлись распропагандированные солдаты, возвратившиеся с фронта, ими же в основном и пополнялись партийные ячейки. Например, в Щиграх первая большевистская ячейка появилась только в апреле 1918 г. Тогда в город прибыл поезд–мастерская по ремонту оружия, с помощью приехавших солдат–большевиков и произошло организационное оформление коммунистов, хотя их было всего 5 человек 71 . Затем летом при поддержке из губернского центра в партию удалось привлечь около 200 коммунистов, а 16 октября была создана комсомольская организация 72 .

Комсомольскую организацию Курска удалось создать в ноябре 1918 г. 73 Тогда же в ноябре была проведен I губернский съезд профессиональных союзов, в котором главную роль играли большевики.

Установление и упрочение Советской власти в уездах затянулось с конца 1917 г. по осень 1918 г., сопровождаясь многочисленными восстаниями, которые позднее классифицировались советскими историками как «кулацко–эсеровские бунты». Уже 27 ноября 1917 г. вспыхнуло восстание в с. Марица, где был разогнан местный Совет. Оно было быстро подавлено спустя три дня.

В Дмитриеве 14 января 1918 г. в городском кинотеатре состоялся уездный съезд советов, на который прибыло 457 делегатов. Здесь произошёл открытый раскол между большевиками и эсерами, представители которых демонстративно покинули заседание. Временный уездный крестьянский комитет был объявлен распущенным, председатель уездной земской управы Казаков — арестован. В ответ на эти действия большевиков 29 января 74 в городе вспыхнул мятеж. Восставшие осадили тюрьму, смертельно ранили комиссара внутренних дел Агейкина. Восстание произошло «после поповского молебна и благословения, под набат, с криками «бей жидов и коммунистов», «долой советскую власть» 75 . Организаторами его называли эсера Арапова и купца Черницына, создавших некие «ударные группы из молящихся». Вооружённые столкновения между восставшими и красногвардейцами продолжались весь день, «а ночь была очень тревожная». Ночью предводителям восстания удалось скрыться из города (позднее один из них, Яковлев, был без суда расстрелян тогдашним командиром красногвардейцев Баранниковым). После подавления выступления последовали аресты и конфискация оружия.

В феврале 1919 г. был подавлен мятеж в Брянске. Его руководитель Бородин сумел скрыться и в середине марта появился в с. Веретенино, арестовав членов волисполкома. Высланный на подавление выступления отряд под командованием начальника уездной милиции Лилякевича в 40 человек освободил арестованных, но на обратном пути 19 марта попал в засаду у с. Останово и был окружён. Сам Лилякевич и с ним двое красноармейцев попали в плен и были замучены. Командиру отряда выкололи глаза, отрезали язык, нос и уши, отрубили руки. Восставшие перешли в наступление. В Дмитриеве и Михайловке было объявлено осадное положение, но это её не спасло: прибывшие из слободы Михайловки коммунисты Ястребов и Танаев сообщили, что там ночью «разогнали Совет и избивают милиционеров и коммунистов». На борьбу с восстанием бросили силы из Орла и Курска (160 человек во главе с военкомом Будниковым), была проведена мобилизация коммунистов.

В связи с этими событиями 20 марта 1919 г. состоялось экстренное объединённое заседание Дмитриевского уездного и городского комитетов РКП(б) и уисполкома. Выступивший на нём Л.П. Чубунов заявил, что «как ни велик отряд в 260 человек... но считаться с великой бандой нужно, а потому необходимо учесть местные свои коммунистические силы и в нужную минуту с оружием в руках выступить на помощь против восставших банд. Необходимо теперь же организовать штаб коммунистического отряда при исполкоме, и желающие стать на защиту Советской власти будут записываться в этом штабе» 76 .

21 марта отряд из 120 бойцов ВОХР и 150 мобилизованных коммунистов вышел к Свапе западнее Михайловки. Слобода была блокирована повстанцами. Ночью 25 бойцов перешли реку по льду и сняли охрану, контролировавшую мост через Свапу. Отряд без боя вошёл в Михайловку, и повстанцы были вынуждены снять осаду. Военком Будников так описывал свои действия: «Прибывши в село Пальцево, я с конной милицией и разведчиками в числе 7 человек отправился в разведку в сл. Михайловку. Доехав до сл. Михайловки и видя абсолютную тишину, я с отрядом напрвился по улице Михайловки (время было 24 часа). Убедившись, что всё спокойно, я при помощи местных коммунистов приступил к подысканию квартир для следуемого за нами отряда... отряд был размещён во вполне безопасном месте, предварительно выставив караул, преграждающий въезд в Михайловку. Ночь прошла спокойно. На постах были арестованы граждане, охранявшие подъездные дороги в слободу Михайловку. На мой вопрос «Зачем вы здесь?» они отвечали: «Мы ждём неприятеля». Кроме того, по показанию коммунистов и милиционера Иванова арестовано несколько граждан, принимавших участие в разгоне исполкома, где всё было разбросано и расхищено, даже корешки регистрационных карточек были уничтожены, портреты тт. Ленина и Троцкого были порваны... Арестовано нами 14 человек... От времени до времени была слышна промежуточная стрельба, там, где, по словам некоторых, бушевало восстание, где, по сведениям некоторых граждан, были пулемёты и орудие» 77 . Будников не решился продолжать наступление и запросил помощи из Курска. Оттуда выслали пулемётный взвод и отряд в 450 курсантов. Тем временем к Будникову присоединился Дмитровский отряд в 50 человек с пулемётом, который уже «имел столкновение с бандой [и] благодаря пулемёту банду рассеяли». Решив не дожидаться прибытия курсантов, объединённые силы дмитриевских и дмитровских коммунистов выступили на выручку отряда московских чекистов, с которым и соединились вечером 21 марта. Утром 22 марта они вошли в д. Копёнки, где «стали производить аресты и расстрелы, где и расстреляно 5 человек и до этого вечером в селе Бобровой расстреляли одного». Вечером того же дня была оцеплена д. Андросово, где также было расстреляно 4 человека. Затем силы разделились. Будников вернулся в Дмитриев, проведя по пути обыск в д. Остапово (конфисковано «два дробовых ружья и берданка»), а москвичи и дмитровцы двинулись на Веретенино — главный оплот мятежников. Им был направлен ультиматум, но ответа от Бородина не последовало. Село было взято с боем, однако предводителю восстания вновь удалось скрыться 78 . Следует отметить, что, несмотря на утверждения, будто восстанием руководили «попы и бывшие офицеры, переодевшиеся в крестьянское платье», вооружены и организованы повстанцы были из рук вон плохо. Вся их «пятитысячная масса» имела на вооружении в основном вилы, косы, топоры и колья, винтовками располагали лишь немногие 79 .

Не менее сложной была обстановка в Тимском уезде. Даже в своих официальных мемуарах М.Н. Черников вынужден признать, что, например, «для разрядки создавшегося положения в Крестищенской волости потребовался выезд специальной бригады от уездного ревкома во главе с зам. уездного комиссара по внутренним делам Яковлевым. Большую борьбу пришлось вести большевикам Погожевской волости с эсеровской группой, возглавляемой Бобраковым. В ряде случаев эсеры шли на открытые антисоветские выступления. Такое эсеровско–кулацкое выступление произошло в д. Ширинке Верхосеймской волости под руководством бывших офицеров старой армии. Выступление было подавлено в самом зародыше вооруженной силой отряда Красной гвардии. Зачинщиков арестовали» 80 .

Согласно утверждению М.Н. Черникова, в самом Тиму даже «удалось случайно напасть на след контрреволюционного заговора под руководством помещиков офицеров Гололобова и Бочкова. Заговорщики ставили целью завербовать как можно больше участников в свою контрреволюционную организацию, чтобы при приближении фронта организовать восстание». Правда, обвиняемых вскоре пришлось освободить из–за отсутствия улик, что мемуарист списывает на «неопытность судебных и следственных органов». Но если «контрреволюционный заговор» в Тиму остался только в области предположений, то крестьянские восстания были очевидной опасностью для органов Советской власти: «в это напряженное время врагами советского строя было спровоцировано вооруженное нападение крестьян с. Ильинки Двоелученской волости на конный отряд Красной гвардии, возвращавшийся из Ржавского сахзавода после эвакуации заводского оборудования. Извращая в своих преступных целях недавно опубликованный правительственный декрет об отделении церкви от государства, враги советского строя распустили среди населения провокационные слухи, что будто бы воинский отряд с представителями уездной власти прибыл для закрытия церквей с вывозом из них церковного имущества. Отряд был окружен сбежавшейся огромной возбужденной и вооруженной, кто чем мог, толпой крестьян с. Ильинки и соседних сел. Только присутствие в отряде самого председателя уездного ревкома Ровенского и его умение говорить с трудящимися предотвратили столкновение. Организаторы преступной провокации из кулацкой среды, видя провал своего замысла, поспешили скрыться» 81 .

В ноябре 1918 г. вспыхнуло восстание в с. Крестище. Повстанцы разогнали волисполком, а «отдельные партийные работники подверглись избиению». На подавление были брошены силы Тимской ЧК, а также «спешно мобилизованные члены партии». В итоге четверо активных участников мятежа по приговору ревтрибунала были расстреляны. Среди них находились «помещик Богданов и бывший волостной старшина кулак Кутепов». В зародыше были подавлены попытки восстаний в Мантурово и в Михельпольской волости 82 .

Установление Советской власти проходило на фоне усилившегося стихийного крестьянского движения. В том же Тимском уезде «было разгромлено в д. Екатериновке Верхосеймской волости самое крупное и богатое в уезде имение помещицы Похвистневой. Дом и почти все надворные постройки были частью сожжены, частью сломаны. Сельскохозяйственный инвентарь, рабочий и продуктивный скот, богатые культурные ценности были разобраны по домам и попали в основном в руки кулаков. Впоследствии удалось собрать только часть инвентаря и скота, а культурные ценности почти все погибли. Во время разгрома между крестьянскими обще- ствами чуть было не произошло столкновение с применением огнестрельного оружия. В с. Кшени Крестищенской волости эсеры и кулаки подговорили крестьянскую массу на разгром помещичьих имений Бородаевского и Сергеева. Прибывшие представители уездного ревкома с отрядом Красной гвардии застали разгром в самом начале. Часть имущества и сельскохозяйственного инвентаря уже была развезена по домам. Богатая библиотека Сергеева оказалась выброшенной. Дальнейший разгром был ликвидирован путем проведения разъяснительной работы среди населения. Разобранный сельскохозяйственный инвентарь был возвращен. Ценная помещичья библиотека была направлена в Тим» 83 .

В Путивльском уезде также «были два заговора против Со- ветской власти. Один накрыли сами красногвардейцы и убили генерала Родионова (черниговского губернатора) и другой в Софр[ониевом] монастыре, где был произведён обыск и найдено оружие. Сперва монахи сопротивлялись, один из них был убит, один ранен. Избит ими был один красногвардеец» 84 . Более серьёзные волнения произошли здесь в начале февраля 1918 г. в связи с объявленной местными властями мобилизацией в Красную армию «десяти последних годов призыва». Заполонившие город мобили- зованные начали выражать своё возмущение: «Почему нас призывают, когда говорили «Долой войну»? Почему мобилизуется только наш уезд?». От слов дело быстро перешло к рукоприкладству. Коммунистов, пытавшихся успокоить толпу, встречали криками: «Долой, изменники, предатели, шпионы, продали Россию, бей их!». В итоге, ради собственного спасения, выступавшие перед толпой ко- миссар земледелия Н.В. Красавин и председатель Ревсовета Хильченко вынуждены были объявить об отмене мобилизации. Правда, в ходе стихийного митинга им всё же удалось добиться записи добровольцами большинства собравшихся — они «изъявили желание защищать Советскую власть, ведь они сами делили имения».

Путивльские большевики учли этот печальный опыт. Когда в следующий раз в один из базарных дней перед зданием Совета вновь возник стихийный и враждебный им митинг, они уже были наготове. Митинг был устроен «на темы «Как большевики продали Россию» и ещё из местных тем о том, «как из лесных контор бедным дают лес бесплатно, а богатым крестьянам за плату. Почему такая несправедливость?». На встречу с крестьянами, которые кричали «Всё народное! Нет богатых и бедных крестьян!», представители Советской власти вышли с десятком красногвардейцев и двумя пулемётами. Этим аргументам митингующие ничего противопоставить не могли 85 .

Отношение жителей Обоянского уезда к красногвардейцам в полной мере проявилось во время отступления их разбитых отрядов в сторону Курска в середине апреля 1918 г. Детальный рассказ об этом сохранился в неопубликованных воспоминаниях Ф.А. Лунёва 86 . Согласно его сведениям, отряд под командованием Тихонова «был создан для борьбы с кулачеством и контрреволюционерами, [для] изъятия излишков хлеба в кулацких хозяйствах. Однажды нас 15 человек красноармейцев под руководством работника Упродкомиссариата тов. Бубликова в с. Курасовка изъяли в 17 кулацких хозяйствах около 5 тысяч пудов ржи». Неудивительно, что члены отряда не пользовались популярностью среди крестьян уезда. После захвата немцами Обояни 17 апреля 1918 г. отряд начал отход в сторону Курска, разделившись на части. Группа из 18 человек заночевала в д. Полозовка (1–я Рождественка) и была полностью уничтожена местными крестьянами. Ряд бойцов был зарыт заживо в землю 87 . Вторая половина Тихоновского отряда (43 чел.) провела ночь в с. Котельниково и выступила на Полозовку лишь поутру. В составе отряда находились начальник уездной милиции Аносов, член УИКа Чернышёв и зав. УОНО Бочеров. На подходе к Полозовке бойцы услышали колокольный набат, а вслед за тем по ним был открыт ружейно–пулемётный огонь. Часть красногвардейцев бежала в сторону с. Трубацкого и была там разоружена местными крестьянами, а часть сдалась полозовцам.

«Мы встали и пошли... в направлении волости, — вспоминает Ф.А. Лунёв. — Не доходя до волости [волостного правления] 1500 метров из ям и рвов высыпали вооружённые люди и закричали: «Руки вверх!» Обезоружили нас и повели нас арестованными 6 человек. Вдруг нас догнал на коне крестьянин (кулак), вооружённый дубинкой. Он начал нас оскорблять нецензурными словами: «Вам Советская власть дорога. Вот как начну крестить дубинкой по головам! Куда ведёте, их надо расстрелять, как наших врагов».

Пленников заперли в волостном правлении, и среди валявшегося там вороха шинелей Лунёв опознал шинель своего троюродного бра та Степана. Помимо Ф.А. Лунёва и его пятерых товарищей, под стра- жей в Полозовке вскоре оказались все 43 человека отряда Тихонова. Лишь прибытие Курского уездного военкома Озерова спасло пленников от самосуда 88 . Когда их под охраной двух конных милиционеров вели через деревни (Полозовку, Жигаловку, Китаевку, Любицкое и пр.), то местные жители бросали в них «палки, затвердевший конский навоз, камни и т.д.». Вечером во время отдыха на выгоне около церкви в с. Любицком мимо избитых красногвардейцев «народ разгуливал в праздничном наряде... а богатеи говорили вслух между собой, не стесняясь быть услышанными нами: «И этих надо бы перестрелять!»

Судя по всему, именно деятельность отряда по изъятию продо- вольствия и повлекла за собой трагические события в Полозовке. Здесь, как и во множестве других подобных случаев, спланированного эсеро–кулацкого выступления, конечно, не было. Это был акт выражения стихийного народного недовольства.

54. Доклад Всероссийскому центральному исполнительному комитету члена комитета А.В. Христева о положении советской власти в Курской губернии // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 257.

55. Отчет о II Курском губернском съезде советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 264.

56. Комаров А.А. Советская власть в Дмитриевском уезде Курской губернии в 1918 году (материалы) // Известия Курского губернского общества краеведения No 6, ноябрь–декабрь 1927. — Курск, 1928. — С. 17.

57. ГАКО. Ф. Р–865. Оп. 1. Д. 11. Л. 145.

58. Очерки по истории революционного движения в Обоянском уезде Курской губернии // Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 27.

59. Там же. С. 27–28.

60. Там же. С. 28.

61. Позднее боевые соратники так поэтически характеризовали товарища Лазарева: «живое дитя народа, буйная кипучая молодая бесшабашная голова, олицетворение безумной дерзости, пыла и порывов» (Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 30).

62. Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 29.

63. ЦДНИКО. Ф. 16. Оп. 1. Д. 43. Л. 67.

64. Черников М.Н. Октябрь в Тимском уезде Курской губернии // Краеведческие записки. Вып. 2. — Курск, 1963. — С. 94–99.

65. Кутепов К. В борьбе создали Советы // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 215–216.

66. Черников М.Н. Октябрь в Тимском уезде Курской губернии // Краеведческие записки. Вып. 2. — Курск, 1963. — С. 100.

67. Там же. С. 101.

68. Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 — март 1919 . — Белгород, 1967. — С. 115–116.

69. Поляков Н. За власть Советов! // Путь Ильича. 1966. 11, 23 июля, 12, 19 июля.

70. Коробов И. Революция шагала твёрдо // За изобилие. 1965. 7 ноября; Просецкий В.А. Рыльск. — Воронеж, 1977. — С. 81–86.

71. Кретов Ф. Первые послереволюционные дни// Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 222.

72. Кретов Ф. Первые послереволюционные дни // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 224.

73. Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 73.

74. По другим сведениям — в начале марта (Кизрин И.Г. Указ. соч. С. 79).

75. Кизрин И.Г. Указ. соч. С. 79.

76. Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и Гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 102.

77. Доклад о результатах командировки в сл. Михайловку для подавления кулацкого восстания // НА КОКМ, д. 85, л. 9, 14.

78. Чубунов Л.П. За власть Советов! // Простор. — 1957. — No 6. — С. 29.

79. Купринов С. Из революционных дней. Дмитриевский уезд // Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 20.

80. Черников М.Н. Октябрь в Тимском уезде Курской губернии // Краеведческие записки. Вып. 2. — Курск, 1963. — С. 102.

81. Там же. С. 104–105.

82. Там же. С. 109.

83. Там же.

84. Красавин Н.В. Мои воспоминания о том, как г. Путивль и уезд стали советскими. — Рукопись. Л. 11.

85. Там же. Л. 13.

86. Хранятся в фондах Обоянского краеведческого музея («Воспоминания Лунёва Филиппа Афанасьевича». Машинопись. 11 л.).

87. «В Полозовье, Обоянский у., ночью, под руководством попа, вырезывается спящий партизанский отряд (часть партизан закопана живыми)» (Кизрин И.Г. Указ. соч. С. 79).

4. Красный террор

«Конец августа. Тёплые солнечные дни. Последние незабываемые спокойные дни лета 1918 года, когда думалось: уйдя в себя, в науку, в искусство, можно остаться сторонним наблюдателем событий и оградить себя от того, что сотрясает сейчас всю страну, — вспоминает А.Л. Ратиев, которому в тот год как раз исполнилось двадцать лет. — Именно в один из таких дней, перед вечером, является к Софье Степановне Ваня Бочаров. Он привёл с собой свою приятельницу Дину, племянницу курского митрополита, — ту, которая поступила на службу в Че–Ка.

С большим смущением и опаской спрашивает она нас, как ей быть? Вчера ей дали печатать большой список лиц, подлежащих аресту, и другой поменьше, с пометкой «К расстрелу». Платят здесь хорошо, больше, чем в других местах, но оставаться здесь страшно, заявить об уходе боится. С большим смущением сознаю, что никто из нас ещё не знает, что из себя представляет Чрезвычайная Комиссия — не знаем мы до сих пор даже её полного наименования...

1. И.Г. Озембловский, первый председатель Курской ГубЧК.
2. И.И. Каминский, председатель Курской ГубЧК в 1918–1919 гг.
3. М.И. Лебедев, председатель Курской ГубЧК в 1919–1920 гг.
4. В.И. Середин, курский чекист.

А ещё через день по всему городу расклеены объявления со списком 18–ти лиц, расстрелянных по постановлению Че–Ка! Междуними имена Кругликова, Пожидаева, курского городского головы Короткова, предводителя дворянства Офросимова... Расстреляны, лишены жизни! За какие преступления? Были ли они сами убийцами, заговорщиками? Конечно, нет. Понятия, инерция всей жизни подсказывает — не может быть, чтобы их действительно убили... Должно быть, их просто вывезли куда–то. Может быть, в Москву. Просто, на всякий случай, хотят запугать народ. Так ли это?.. Но вот — Дина и её предварительный рассказ о списках... Убийства, массовые убийства офицеров во флоте на Балтике и в Севастополе, убийства офицеров на фронте, в частях, убийства железнодорожников–машинистов солдатами, оставившими фронт?

Да, всё это было именно так, но происходило стихийно... А сейчас? Система? Аресты по спискам. Уничтожение без вины, без допроса, суда, только за то, что ты был известным и занимал какойто пост в городе?.. Родился не у тех, кого надо?» 89

Таковы же наверняка были первые впечатления и многих других курян, впервые столкнувшихся с новой системой революционного правосудия, столь непохожей на то, что было им привычно с давних лет. Но то, что казалось им кошмарной и нелепой случайностью, оказалось продуманной и целенаправленной политикой новых властей.

После перехода власти к Советам наступила пора ликвидации или коренной перестройки прежних учреждений. Так, в начале 1918 г. был ликвидирован Курский губернский суд, руководствовавшийся старым законодательством. Взамен был создан народный суд. Новое судебное заведение руководствовалось на первых порах революционной совестью судей. Народные судьи являлись проводниками воли Советов, нового законодательства еще не существовало. Попутно ликвидировались земские и городские органы самоуправления. Совершенно неожиданно для мирных обывателей огромная и страшная власть оказалась в руках организации, полное наименование которой поначалу мало кто и знал, называя её просто «Че–Ка».

Курская губернская ЧК, созданная 5 июля 1918 г., первоначально располагалась в цокольном этаже здания Дворянского Собрания (ныне Дом офицеров), затем перебралась в бывший дом Альпина на Херсонской (ул. Дзержинского), а осенью 1919 г. после отступления белых обосновалась в бывшем доме купца Гладкова на 1–й Сергиевской (ул. Горького). С 1920 г. эта организация работала в здании городской думы (позднее Дворца пионеров на ул. Ленина), а затем, уже под именем ОГПУ, в здании на ул. Горького, где позднее разместился Облсуд. Первыми руководителями ГубЧК были революционеры со стажем подпольной работы, поляки по национальности И.Г. Озембловский (июль 1918 г.) и И.И. Каминский (июль 1918 — июнь 1919 гг.) 90 .

О том, как осуществлялся «красный террор» в Курске, и о том, какие люди осуществляли его, ярко свидетельствуют неопубликованные воспоминания Петра Ивановича Подцуева. Наряду с ценными фактическими сведениями, они изобилуют откровенными домыслами относительно «зловещих планов эсеров и контрреволюционеров», однако следует учитывать, что именно на основе подобных домыслов зачастую и производились аресты и расстрелы подозрительных для Советской власти лиц. Повествуя о своей роли в разоблачении врагов революции, П.И. Подцуев пишет:

«В 1918 году в феврале месяце курские помещики, жандармерия и офицерская свора готовили свержение Советской молодой власти, и вот в доме No 23 по быв. Ново–Преображенской улице, ныне по Красноармейской, помещик, т. е. полковник генерального штаба в своём доме, т. е. Кругликов собирал заговор против Советской власти, но благодаря героической бдительности лично моей — Подцуева, красногвардейца Бондарева Николая и Мораи на Ивана, заговор был раскрыт. В этот заговор входили помещики: Кругликов, Аладьин, Ребендер, губернский исправник Пожидаев, предводитель Курского дворянства Афросимов и другие, все были арестованы и по решению Военного революционного Совета — расстреляны. При обыске обнаружена переписка с английским и французским военными штабами, их буржуазными правительствами... Кроме переписки был обнаружен один пулемёт Максим под ванной в квартире полковника Кругликова, двадцать штук русских 3–х линейных винтовок, десять штук револьверов системы «Наган» и «Браунинг», пять ящиков патронов, один центнер динамиту двадцать пять штук перекселиновых [так в тексте] шашек, кроме этого нами так и остался не разыскан броневик, закопанный в доме помещика Шуклина на Бородино Поле, ныне против площади 1–го Мая... [после перехода всей полноты власти к большевикам в июле 1918 г.] красногвардейский отряд под моим командованием обслуживал Курскую Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, по постановлению которой были расстреляны курские купцы: Сапунов, Лоскутов, Павлов и ряд других» 91 .

1. Коллегия Курской ГубЧК. Курск. 1920 г. Слева направо: Преображенский — секретарь ГубЧК, Емельянов — член коллегии, Арнольдов — председатель Губревкома, Октябрьский — комиссар батальона при ГубЧК, Лебедев — председатель ГубЧК, Галагулин — председатель Губмилиции, Карелов — зав. секретной частью ГубЧК, Разумов — зав. юридическим отделом ГубЧК.
2. Владимиров И.А. Помещик и священник перед ревтрибуналом.

Заняв в сентябре 1919 г. город, белогвардейцы обнаружили 46 трупов расстрелянных на городской свалке в ур. Глинище, причём на многих телах были следы пыток. Несколько позднее было найдено ещё несколько тел, в том числе останки курского предводителя дворянства и гласного уездной земской управы Николая Александровича Офросимова. В своих записках П.И. Подцуев с гордостью вспоминал о личном участии в казни Офросимова, полковника Кругликова, помещиков Ребиндера и Аладьина, купцов Сапунова, Лоскутова, Павлова «и ряда других» (Пётр Афанасьевич Кругликов — гласный уездной земской управы по ведомству земледелия и государственных имуществ; Иван Петрович Сапунов — гласный городской земской управы). Некоторые детали расстрела этих и других лиц сохранились в материалах Особой следственной комиссии Добровольческой армии: «После покушения на Ленина в г. Курске приказано было произвести массовые расстрелы и аресты. Расстрелян предводитель дворянства Офросимов, бывший член Государственной Думы Шетохин, председатель Биржевого комитета Сапунов, член Землеустроительной комиссии Кругликов. Особенный террор проявлен по отношению полицейских чинов... Из Курска сообщают, что расстрелы там происходили в здании пивоваренного завода Вильма. К небольшой кирпичной стенке были одновременно подведены член городской думы Шетохин, председатель обоянской земской управы Грибников и председатель биржевого комитета Сапунов. Шетохин первым подошёл к Сапунову, обнял и расцеловал его; в это время раздался залп и все пали мёртвыми» 92 . На Глинище были обнаружены также тела иеромонаха Серафима (Кретова) из Свято–Троицкого Белгородского монастыря и белгородского протоиерея Петра Сионского, арестованного и отосланного в Курск ещё весной 1918 г. Его останки были перезахоронены на братском кладбище Белгородского Свято–Троицкого монастыря 93 .

Всего за период с 5 июня 1918 г. по 1 мая 1919 г. ГубЧК арестовала «за контрреволюцию» 1 977 человек, причём 477 было взято в качестве заложников после покушения на Ленина. Из них ЧК расстреляла 89 человек, а дела прочих передала в ревтрибунал. Из них, скорее всего, также мало кто выжил 94 . Согласно сведениям той же следственной комиссии, расстрелы продолжались в Курске вплоть до его сдачи белым: «В осаждённом Курске большевиками объявлен красный террор. Расстреляли заложников, судебных чиновников, среди расстрелянных председатель [Судебной] палаты Крылов» 95 .

По свидетельству курского старожила С.Н. Романовского, после взятия города белыми тела казнённых, пока шла подготовка к торжественному перезахоронению, были засыпаны известью и взяты под охрану. Затем жертвы большевиков были торжественно перезахоронены белыми в братской могиле у Московских ворот 96 . По свидетельству старожилов–очевидцев, места массовых казней находились в 1918–1919 гг. также и в самой черте города, в зданиях, находящихся в ведении ЧК — в подвалах и во дворе гостиницы «Петроградская», в подвалах домов на ул. Бебеля напротив дома Гладкова (где позднее, в 1990 г., были обнаружены останки казнённых), в доме Исая Альпина на Херсонской (ул. Дзержинского, 82), откуда позднее было извлечено немало мёртвых тел.

Следует отметить, что все эти аресты и расстрелы не были просто случайными эксцессами, обусловленными общей жестокостью, характерной для любой войны. В большинстве случаев они представляли собой осуществление целенаправленной политики, проводимой партией большевиков, боровшейся за сохранение власти в ходе Гражданской войны. В связи с этим характерным примером является постановление объединённого партсобрания Курского городского и Ямского районов по поводу покушения на В.И. Ленина и убийства М.С. Урицкого, принятое 1 сентября 1918 г. Резолюция, принятая на этом собрании, содержит, в том числе, следующие пункты:

д) Для прекращения покушений на деятелей партии коммунистов и её вождей применить массовый террор. В первую очередь, как предупредительную меру, в Курске произвести арест заложников из среды крупной буржуазии и партии социал–предателей, могущих ответить своими жизнями при контрреволюционных выступлениях.

е) Мобилизовать в Курске всю буржуазию и послать её на чехословацкий фронт для рытья окопов» 97 .

Нет нужды говорить, что курская «крупная буржуазия» никоим образом не была причастна к покушениям на Ленина и Урицкого. Примечательно также, что массовый террор планируется применить в ответ на террор индивидуальный, да ещё к людям, вообще не имеющим отношения ни к каким террористам. Осуществление террора носит подчёркнуто классовый характер. На заседании Курского губкома РКП(б) 25 июня 1919 г. принимается решение:

«Приступить немедленно к терроризированию буржуазии, арестовывая видных представителей её, в особенности офицеров. Производить массовые аресты по мере надобности... Изменить положение арестованных ... увеличить строгости, в частности, пока Деникин наступает, лишить арестованных получения с воли продуктов и проч.» 98 .

Террор становился удобной формой сведения личных счётов. В камере курской ЧК А.Л. Ратиев видел «женщину в красной кофте», которая отомстила мужу за измену, подбросив ему украденный у соседей австрийский карабин и написав затем донос чекистам: «Муж уже получил заслуженное... На днях расстреляли... Суку эту тоже со света сживу. Теперь я тут все ходы и выходы знаю» 99 . Арестованный при попытке перехода к белым В.А. Кривошеин встречал среди содержащихся под стражей самых разных людей, в основном чрезвычайно далёких от всякой контрреволюции. Среди них была, например, домовладелица–мещанка из Рыльска, которую арестовали по доносу собственной племянницы. Причиной ареста был букет цветов, которые мещанка поднесла белым. «А племянница все это проделала, чтобы захватить мой дом. Она и раньше просила, чтобы я пустила ее к себе с мужем, но я не согласилась, вот она теперь и мстит мне», — жаловалась арестованная.

В Рыльске же В.А. Кривошеин видел и одного из тех, кто этот террор осуществлял. Это был «матрос, элегантно одетый брюнет с красивым, но жестоким лицом, на его матросской фуражке вместо названия корабля надпись: «Красный террор». Тут я сразу понял, в какого рода учреждение я попал!.. Один из мужичков, со свойственным соединением хитрецы и наивности, спрашивает его: «Что это за слова такие на фуражке? Название корабля?» «Нет, это наша программа», — отвечает тот со снисходительным выражением лица» 100 .

Матрос «Красный террор», встретившийся Кривошеину, не был единичным явлением. Неотличим от него и другой балтиец, Егор Ерёмин, отличившийся при установлении Советской власти на станции Полевая Курского уезда. Обосновавшись на железнодорожной станции, он действовал практически бесконтрольно. Им был без вякой причины расстрелян священник из соседнего села Лисово, а также два студента, пришедшие из села Любицкое для поездки в Курск (причём местные жители заранее предостерегали их от такого шага, зная привычки революционного моряка) 101 .

Бесконтрольные убийства «на классовой почве» происходили практически повсеместно. Типичным может служить история гибели в марте 1918 г. помещицы Л.Г. Алексеевой из с. Яблоново Корочанского уезда. Согласно воспоминаниям С.А. Туника, «местные товарищи, хотя «особой злобы против Лидии Григорьевны не питали», выселили её из комнат, разрешив жить в каморке около кухни, в которой раньше было нечно вроде уборной... Ей было уже девяносто три года. И вот однажды из села Холань в Корочу направлялась группа матросов. Проезжая Яблоново, они решили заночевать в барском доме. Собираясь уезжать после весело проведённой ночи, они вспомнили, что в этом доме где–то живёт сама барыня. Отправились к ней и, стащив её с кровати, нанесли беспомощной женщине девятнадцать штыковых ран. После этого с чувством исполненного долга перед революцией тронулись в путь» 102 .

В Обояни с подвалами ЧК пришлось познакомиться даже первому местному марксисту А.Ф. Непиющему, именем которого ныне названа одна из улиц города. Здешний председатель укома С.И. Исаков, «горячий молодой коммунист, огневая натура и ходячая неутомимость», не в силах сдержать свой революционный пыл, «повёл дело так, что в чрезвычайную комиссию кулаки поступали пачками». В итоге вскоре подвал Обоянской ЧК наполнили «спекулянты, укрыватели имущества бежавшей буржуазии, языковатые попы и контрреволюционные змеи». А после покушения на Ленина здесь, как и по всей стране, было решено взять заложников. Ими оказались: «полицейский надзиратель Малыхин, непременный член Кашернинов, Мих. Бровцын (помещик), земские начальники Павлов и Чарторыжский, двое Лукиных: Евгений и Василий, первый как представитель дворянства (клубный хлыщ), а второй, как член госуд. Думы 3–го созыва, и с ними за компанию меньшевик Непиющий и доносчик «Кречет». Русанов удрал перед этим в Курск в губ. коопер. союз» 103 .

Обострение положения на фронте активизировало карательную деятельность чекистов. Учащались обыски, аресты, брались заложники, производились всё более массовые расстрелы. Летом 1919 г. А.Л. Ратиеву пришлось выслушать жалобу молодого курского чекиста, мучившегося с утра головной болью: «Целую ночь не спамши работали. Восемнадцать человек в расход оформляли, бе- лобандитов. Свеженькие, только на днях в плен к нашим попали» 104 .

Не всегда «оформление в расход» проходило столь гладко. Со слов могильщика Херсонского кладбища А.Л. Ратиев узнал о судьбе одного из «белобандитов», чудом уцелевшего при расстреле: «Под утро к сторожке притащился, Христом–Богом просит, какую можно одёжу, тряпьё какое ему дать — прикрыться. Перед тем, как стрелять, их в одном исподнем оставляют. Таким перед нами и стоит — дрожит. Весь кровью перемазанный. Хотел я ему своё, что было, дать — сторож здешний: «Постой, говорит, не спеши. Я к себе домой наведаюсь, что надо, враз доставлю». Ну, вошли мы с ним в сторожку, сели на лавку дожидаться... а тот, сволота, сторож здешний, с собой двух милиционеров приволок. Забрали они этого самого спасённого с собой. Должно обратно в Че–Ка повели. Только вот один из этих, из начальства, значит, поотстал малость на выходе, слышу, сторожу и говорит: «Подожди, герой. Ждать–то, оно видно, недолго тебе осталось. Быть может, вскорости и тебе какая награда выйдет, старатель!» 105

Происходили и более скандальные для чекистов происшествия. Так, летом 1919 г. в Курске из–под стражи сумели бежать два пленных казачьих офицера. Помог бежать им семнадцатилетний гимназист Шульц, арестованный на ст. Ямской с пачкой деникинских воззваний. Он начертил офицерам план города, назвал надёжные адреса, где беглецы сумели найти помощь и скрыться от погони. Сам же Шульц погиб, организовав нападение приговорённых к расстрелу на конвой. При этом из примерно 30 обречённых на казнь людей семеро оказались убиты или ранены, а прочим удалось скрыться 106 .

Удаление линии фронта не привело к прекращению террора в Курской губернии. Сохранились сведения о деятельности ГубЧК за период с февраля по июнь и с июля по ноябрь 1920 г. За этот период было заведено 3034 дела на более чем 9000 человек. Достоверно известно о расстреле 20 арестованных, но, как полагают исследователи, изучавшие архивную документацию, цифра эта является сильно заниженной, поскольку она приходится на 1578 дел, заведённых на 2333 человек в период июля–ноября 1920 г. 107 Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 17 января 1920 г. об отмене смертной казни 108 вызвало открытое недовольство курских чекистов. Отвечая на вопросы анкеты, составленой согласно приказу Президиума ВЧК в июне 1920 г., они прямо заявляли, что «по мнению Губчека ошибками Центра является следующее: а) отменена высшая мера наказания (расстрел) к тем, которые безусловно заслуживает таковую... в особенности когда необходима быстрая и короткая расправа с врагами революции, в данный момент в г. Курске и губернии в связи с той вакханалией, которая творилась ранее в наших Совучреждениях, и которая теперь стоит на должной высоте ввиду отсутствия жала пролетарской диктатуры» 109 . Впрочем, как известно, сокрушаться о своей беспомощности чекистам пришлось недолго.

С первых дней своего существования, видя в церкви союзника силам зарождающегося антибольшевистского движения, советское правительство развернуло «красногвардейскую атаку» на православ- ную церковь. Эта атака не прекращалась и не ослабевала весь пери- од Гражданской войны в России. В результате такого отношения к церкви и ее служителям в 1918 г., в основном в городах губернии, стало просто небезопасно появляться на улицах в своем облачении. В 1918 г. церковнослужители стали обращаться в Епархиальный со- вет с просьбой разрешить им носить светскую одежду. Многие из них мотивировали это тем, что стало опасно для жизни появляться в общественных местах в рясе 110 . В частности, нередким явлением стали просто бандитские нападения на представителей духовенства.

Например, вечером 10 июня 1918 г. в г. Курске под дулом пи- столета с члена Епархиального собрания священника Иваницкого был сорван наперсный крест и академический знак. В городах губернии подобные явления были нередкими.

Стоит отметить, что к сентябрю 1918 г. террор против духовенства вошел в более официальное русло, т.к. гонения на церковнослужителей к тому времени уже практиковались вовсю. Так, большое количество расстрелов священнослужителей было совершено в городе Белгороде в 1918 г. Инициатива репрессий против церковнослужителей исходила от двух братьев Саенко, занимавших соответственно посты председателя ЧК и начальника местной милиции. Особой жестокостью отличался Саенко — начальник ЧК.

Гонения на православную церковь в Белгороде начались практически сразу после утверждения здесь советской власти. Уже в декабре 1917 г. был арестован священник П. Амфитеатров за произне- сение антибольшевистских проповедей и настоятель Сергиевской церкви о. А.В. Тимофеев. Амфитеатров был обвинен в черносотен- стве и тайно расстрелян в начале 1918 г. в Белгородской тюрьме 111 .

Только активная проповедническая деятельность стала причи- ной смерти Белгородского викарного епископа Никодима. Архие- рей не вмешивался в политическую жизнь, но в своих проповедях порицал грабежи и убийства. Он призывал свою паству к учению Христа, утверждая, что законы Божии выше законов человеческих. Подобная тематика проповедей была расценена местным боль- шевистским руководством как контрреволюционная. По приказу уполномоченного ЧК Саенко Никодим был арестован, но возник- шие среди народа волнения по поводу ареста любимого пастыря заставили чекистов отпустить епископа. Однако в тот же день ар- хиерей произнес проповедь, осуждавшую насилие, после чего он вновь был арестован тем же Саенко, который говорил при этом, что «через попов и монахов вся революция пропала» 112 .

В первую после ареста ночь епископ Никодим был зверски убит, а его голова изуродована ударами железного прута 113 . Могилу епископа пытались скрыть от народа. Однако о месте ее нахождения все равно стало известно горожанам.

На следующий день по приказу Саенко расстреляли жену священника Кияновского, которая от имени группы верующих попыталась вступиться за епископа. Тогда же под арестом оказался и священник о. Лихарев за то, что призывал верующих ходатайствовать перед властями об освобождении Никодима. Лихарева, правда, затем отпустили после уплаты за него контрибуции в размере 5 тыс. рублей 114 .

О расстреле епископа Никодима официально было объявлено только через месяц в харьковской газете «Известия», где церковного иерарха назвали «злостным агитатором против советской власти» 115 .

Известны случаи расстрела священнослужителей и в других местностях Курской губернии 116 .

К моменту занятия Курской губернии Вооруженными силами на Юге России органами ЧК и др. советских учреждений было расстреляно 22 священнослужителя епархии, нередко без суда и следствия 117 . Это: епископ Белгородский Никодим, иеродиакон Рыльского Николаевского монастыря Тихон, иеродиакон того же монастыря Прохор, монах того же монастыря Иосаф, священник села Александровки Рыльского уезда Н. Иосифов, протоиерей из Белгородского уезда К. Нискевич, протоиерей, благочинный 1–го округа Корочанского уезда И. Авдеев, священник слободы Борисовки Грайворонского уезда В. Крутиков, священник села Никольникова Рыльского уезда Ф. Арбузов, протоиерей села Богоявленского Курского уезда Н. Егурнов, священник села Крюкова Белгородского уезда В. Косьянов, протоиерей города Грайворона Ф. Андриевский, псаломщик из Путивльского уезда П. Никитин, протоиерей города Белгорода П. Сионский, протоиерей города Белгорода В. Суидовников, иеромонах Белгородского монастыря Серафим, священник Суджанского уезда Третьяков, священник Рыльского уезда Н. Одинцов, псаломщик села Верхнего–Гурова Щигровского уезда Н. Степанов, псаломщик Тимского уезда (фамилия не известна), священник города Белгорода П. Амфитеатров, священник села Татаровки Белгородского уезда А. Солнцев.

Террор, коснувшийся всех слоёв населения, выражался не только в эксцессах и кровавых расправах. Он стал повседневной практикой, проникая во все сферы административной работы новой власти, органы которой просто кишели самодурами и откровенными жуликами, среди которых терялись отдельные честные идеалисты. Живую картину состояния дел в крае рисует «Доклад о положении в Курской губернии», составленный шокированным московским партийным работником Б. Майзелем, посетившим губернию с инспекцией в 1919 г., как раз незадолго до вступления на её территорию деникинских войск. После ознакомления с ним становятся вполне понятны причины стремительного успеха Вооружённых сил на Юге России в их продвижении на Москву. Он достоин того, чтобы, несмотря на объём, привести его тут почти дословно.

«Общее положение в Курской губернии очень плохое. Наблюдается массовое недовольство Советской властью, причем это недовольство прогрессирует. В некоторых уездах частые восстания, коммунистов ненавидят и во многих местах ищут случая убить советского работника. Причины такого печального явления различны. Главные следующие: 1) продовольственный вопрос, 2) чрезвычайный налог, 3) мобилизации, 4) отсутствие литературы и плохая постановка агитации на местах и 5), самое главное, это хулиганство негодяев, называющих себя коммунистами.

Не касаясь продовольственной системы, одобренной ЦИК, я опишу несколько картинок, которым я был свидетелем.

Слишком больно истому коммунисту видеть несчастную плачущую женщину, у которой отобрали 20 фунтов муки, она умоляет, падает на колени, обливается слезами, а её грубо отталкивают 118 .

Таких случаев я видел много. Трудно себе представить, что переживает вдова, имеющая пятеро детей, отдавшая последнюю подушку и пустившаяся в далёкие края, чтобы купить немного хлеба для голодающих детей. Этот хлеб у неё грубо отбирают и всякие мольбы о пощаде высмеиваются. Заградительные отряды бесчинствуют, действуют далеко не в том духе, как красноармеец, о котором тов. Ленин говорил, что он взял винтовку для защиты женщины, собирающей в лесу хворост. Понятно, что эти женщины никогда не поверят в прекрасный идеал коммунизма. Но самое главное не в физических страданиях этих женщин, а в том, что среди них и вообще среди голодающих распускаются слухи, к сожалению, большей частью не лишённые оснований, что «комиссары и коммунисты» имеют всего вдоволь. Везде лица, стоящие у власти и близко к продкомам и ЧК, злоупотребляют продуктами. Я был свидетелем, как после того, когда, несмотря на мольбы и слёзы, отбирали у несчастной вдовы 20 фунтов муки, а через десять минут писали ордер знакомым на 5–6 пудов. Когда я агитирую за продовольственную политику Совнаркома, меня засыпают тысячами примеров злоупотреблений ответственных работников. В Московских больницах больные не получают даже золотника масла или сахара, а заведующий Московским продкомом Соль выписывает себе ордера на масло, сахар, яйца и рис. Я знаю случай, когда из больницы г. Ярославля выписывали знакомым рис, а больные, наверное, не получают его. Вот в чём ужас положения. Как может относиться голодный к нашей агитации за тепершнюю систему продовольственной политики, когда он знает, что тот, кто проповедует необходимость лишений и голода, сам сыт. Если в Курской губернии продовольственный вопрос так остр, что же тогда в Олонецкой, Вологодской и тому подобных. В этом отношении необходимо что–то предпринять. А то мы превратимся в людей, засевших в тёплые местечки, и постепенно перестанем чутко относиться к народным бедствиям.

Чрезвычайный налог обречён на неудачу, но восстаний и недовольства он вызывает чрезвычайно много. 10 миллиардов было бы трудно выкачать, если аппарат взыскательный был налажен, но теперь налог изыскивается самыми примитивными мерами. Понятно, что ничего хорошего из этого выйти не может. Какой–нибудь крестьянин в пьяном виде похвастался богатством, и на него накладывается громадный налог, а кто действительно богат, бывает не обложен. Большей частью в деревнях налоги накладываются на личной почве. Понятно, что при таких условиях в Тимском, например, уезде не удастся взыскать 37 миллионов, а восстания там каждый день два–три, причём нередки расстрелы. В Новооскольском уезде имеется громадное село Великая Михайловка с 26 000 жителями. Большинство из жителей кустарники [кустари], теперь там занятий никаких нет, ибо Курский Совнархоз, несмотря на неоднократные просьбы дать селу заказы на изделия из кожи, дерева и т.п., не обращает внимания на эти просьбы. Даже кожа, получаемая на месте, тоже увозится в Курск. На этой почве очень сильное недовольство Советской властью. К этому присоединился чрезвычайный налог на село 4 000 000. Взыскание шло с натяжкой, тогда исполком посадил 200 человек в тёмный и сырой погреб, многие просидели до 22–х дней, тогда удалось взыскать ещё немного. Теперь несколько из сидевших заболело. Но по окрестным сёлам на расстоянии 50–ти вёрст эта история рассказывается ещё с прибавлениями, будто в погреб накачивали воду и несколько из сидевших утонуло. Но если бы не было случая, то не было бы и прибавлений. Я осматривал этот погреб и не знаю, как можно в нём высидеть 22 дня. Всего до погреба и после взыскано 800 000 рублей, больше не удастся уже ни в коем случае. И вот за пары сот тысяч мы возбудили против себя целое село, по величине равное некоторым губернским городам, населённое рабочими. Хулиганы, посадившие в погреб, и исполком говорили, что это они делают по декрету, что Курск и Москва виноваты, а не они.

Курск пишет: примените строгие меры, но инструкций не прислали, а Москва Курску не прислала. Во всех деревнях чрезвычайный налог испортил наладившиеся было отношения с крестьянами, везде началось сильное недовольство, чреватое опасностями. Весьма понятно, что крестьянство не хочет воевать. Исходя из это- го, мы должны осторожно производить мобилизации и учитывать психологию масс. А Орёл и Курск действуют как раз в противоположном направлении. Например, объявляется мобилизация 97–го года, а затем 99–го, а не 98–го. На этой почве произошло в Тиму восстание. Толпа хотела растерзать комиссара, говоря, что он лично заинтересован не призывать 98 год. Только спустя некоторое время был призван и этот год.

По приказу из Орла произведена мобилизация унтер–офицеров, прошедшая с громадным трудом. Их послали в Орёл, но оттуда они были отосланы обратно за ненужностью. То же самое было и с мобилизацией офицеров и чиновников военного ведомства. Не говоря уже о расходах и прочее, [это] страшно подрывает авторитет уездвоенкомов. В Тимском и Новооскольском уездах на этой почве были серьёзные вспышки. При мобилизации лошадей не принимается во внимание, что жеребец нужен для завода или что кобыла должна скоро принести плод. Что особенно важно теперь, когда, к сожалению, все наши конские заводы разрушены и хорошие породы лошадей заметно уменьшаются в количестве.

Ко всему надо добавить, что в деревне абсолютно нет газет. Во многих уездных городах газеты получаются раз в 2 недели и то через 12–15 дней, а в деревнях газет совершенно нет, брошюр тоже нет. Неудивительно, что разные провокационные слухи находят себе место в деревне. По поводу отбирания винтовок в деревнях распространились слухи, что коммунисты лишены власти и у них отбирают винтовки. Или Ленин арестовал Троцкого и наоборот. Когда я на митинге говорил о национализации, мне задали вопрос: разве национализация — это не возвращение к старому? Оказывается, что среди них кто–то пропагандировал, что национализация есть возвращение к старому [...].

Но самое страшное зло, которое творится на местах, это то, что люди, стоящие у власти, вместо того, чтобы успокаивать население и объяснять животрепещущие вопросы, в большинстве случаев действуют наоборот. Особенно вредят нам негодяи, которые, действуя под флагом коммунизма, дискредитируют Советскую власть. Вместо коммунизма и братства и защиты угнетённых они вызывают кровь и стоны. Фабрика контрреволюционеров не миф и не выдумка, а, к сожалению, она работает на всех парах, её деятельность прогрессирует с каждым днём. Фабрикантами являются разные «комиссары и коммунисты», из которых часть действует сознательно, а другая часть поняла коммунизм, как господство насилия и хулиганства. Понятно, что в деревнях есть и наши враги, но повод для контрреволюционной агитации дают «свои». Более 90 % крестьян были бы настроены за советскую власть, но они темны, газет не получают и не знают, что Центральное правительство против хулиганств. Почему мы имеем в деревнях 90 % врагов вместо друзей. Их заставляют браться за оружие, а потом расстреливают за «контрреволюцию».

Неудивительно поэтому, что деревня становится контрреволюционной и что каждый день бывают восстания. Когда я был в Тиму, ко мне явилась женщина, дрожащая, и рассказала следующее: в деревне Пузачах к ней на квартиру комбед поселил «коммуниста». Она вдова, имеет четырёх детей и старых родителей.

Этот негодяй терроризирует всю семью, расхищает всё имущество, каждую минуту угрожает убийством или при криках всей семьи бросается на мать, эту вдову, с ножом, угрожая зарезать.

Она обратилась по этому поводу к председателю уисполкома, но он ответил, что исполком «такими пустяками не занимается». Случайно она узнала про нашу комиссию, и я передал это дело в ЧК с просьбой расследовать это дело, что мне обещано. Но если бы она сама обратилась в ЧК, её даже не выслушали бы, а может и прогнали бы. [...] Председатель партии Кретов пьянствует. Председатель ЧК Крышкевич тоже не прочь выпить, вообще весь исполком пьянствует. [...] Раздоры, дрязги на личной почве между всеми ответственными работниками доминируют над всем. Всякие государственные интересы отступают на задний план. Кроме заведующего агитационно–просветительным отделом Терехова нет ни одного настоящего коммуниста (Терехов — ученик Горина). Но и его выживают оттуда. Заведующий земельным отделом бывш. председатель партии Афанасьев приказал военному комиссару уволить в 24 часа сотрудника военкома за то, что последний попросил Афанасьева снять в комиссариате шапку по установленному правилу.

Бывший военком Мосалов терроризировал население. Он выселил из квартиры целую самью из 7–ми человек в декабрьские морозы и поселился один, а потом водил к себе девушек и устраивал вакханалию. Когда выселенная семья пошла жаловаться в ЧК на действия Мосалова, им пригрозили арестом за «жалобы на начальство». Дошло до того, что караульная рота постоянно волнуется на почве хулиганства и пьянства членов исполкома. Председатель ячейки роты пришёл к Терехову и плакал. Красноармейцы даже угрожали арестовать исполком. [...] Вот картинка Советской власти в Тиму. Таковы главари, что же делали в деревнях рядовые «коммунисты»? Они терроризируют всё крестьянство уезда, они довели до того, что крестьянин боится красноармейца и коммуниста хуже огня. В деревнях сплошное хулиганство и грабёж со стороны «коммунистов». К сожа- лению, в Тимском уезде целых 4000 коммунистов (там принимают в партию всех желающих). Неудивительно, что в уезде бывают 2–3 «восстания» в день. Какой–нибудь хулиган доводит крестьян до того, что они принуждены его выгнать или поколотить. Сейчас же вызывается ряд красноармейцев для усмирения «восстания» и нередко кончается расстрелами там, где надо сказать пару разумных слов. 119 Красноармейцы рассказывали, что при мобилизации они спрашивали, зачем их мобилизуют, и получили ответ, что их пошлют на Западный фронт в помощь германцам против англо–французов (на Западный Рейнский фронт, а не русско–немецкий). Следует добавить, что из всех 4000 коммунистов ни один не обучается военному искусству наравне с другими гражданами и все уклонились от мобилизации, хотя сверстники многих из них призваны.

В Новооскольском уезде в селе Ольшанке комбеду надо было перевезти кассу из одного места в другое, запрягли 2 попов в телегу и заставили их перевезти. Это мне рассказал председатель уисполкома. Когда я спросил, что предпринято по этому поводу, он мне сказал, что это частное дело комбеда. Между прочим, этот председатель самый лучший из всех уездных работников. Секретарь партии — человек с ограниченным умом. Во всех учреждениях Новооскола [Нового Оскола] не поняли, как истолковать декрет о суточных вознаграждениях. Секретарь партии объявил, что он декрет понимает и проводит его в жизнь. Интересно, как он его понял. Там сказано, что суточные не должны превышать 40 и [быть] не меньше 20 рублей. Не знаю, почему он решил, что надо сложить 20 и плюс 40 и разделить на 2 и всем платить по 30 рублей.

Председатель исполкома рассказывал мне, что многие комбеды занимаются спекуляцией, выделкой самогонки и что на партийных съездах коммунисты критикуют центральную власть, почему хлеб и масло вывозится в центр и т.п.

Село В. Михайловка, где посадили в подвал, тоже Новооскольского уезда. Общее настроение уезда не очень хорошее. Литературы совершенно нет. У крестьян производятся незаконные реквизиции. Часто берут лошадей, но ничего не дают. Иногда берут 400–500 подвод для перевозки дров к железной дороге и ничего не дают за это.

Во всех уездах наблюдается страшная грызня между коммунистами на личной почве, борьба за власть. Почти везде есть две партии и между ними происходит форменная война, которая приводит к ужасным результатам. Такую войну я наблюдал в Рыльске, в Тиму, в Новом Осколе. Но особенно жестока она в Короче. Всяки государственные и общественные интересы пошли насмарку. На каждом шагу интриги, доносы и подкопы. [...] В сущности говоря, я не знаю, кто из 2–х партий прав и кто нет. Обе партии настолько обсыпали друг друга грязью, столько донесли, что трудно разобрать что–либо. Но, как видно, и те, и другие — негодяи, мечтающие о взаимной гибели и забывающие серьёзность переживаемого момента. Единственный истинный работник и настоящий коммунист — это бывший комиссар и теперешний помощник военрука Кривчиков.

Секретарь партии Островская является полным диктатором в уезде, её муж Зенченко — председатель исполкома. Арбузов, председатель ЧК, — личность весьма подозрительная. Месяц тому назад полными диктаторами в уезде являлись Реутов и Подпорин — 1–й заведующий агитационно–просветительским отделом, 2–й исполкомом. Таких хулиганов и пьяниц очень мало, и они терроризи- ровали уезд. Теперь один арестован, а другой сбежал с деньгами. Впрочем, не он один: в Короче десятки лиц сбежали с деньгами, кто 100, кто 30, кто 50 тысяч [украл], на всех хватило, потому что Орёл отпустил 6 миллионов, а отчёта и не думал просить. Вышло так, что Корочанский уезвоенкомиссариат израсходовал больше 5–ти миллионов, а соседний уезд 300–400 тысяч. Этот–то Реутов и Подпорин присудили коменданта города Герасимова к расстрелу и хотели привести приговор в исполнение, только вмешательство Кривчикова спасло жизнь Герасимову.

Военком Краснокутский объявил свободную торговлю для красноармейцев. На этой почве чуть не произошли серьёзные события. Член исполкома Селюков колотит крестьян, производит незаконные реквизиции лошадей в деревнях. Ко мне приходили крестьяне жаловаться, что Селюков приехал, забрал 4–х лошадей и увёл за два дня до мобилизации.

У Кривчикова я читал целую кипу заявлений на действия ЧК (к Кривчикову обращаются все обносимые, больше не к кому). Одна бедная вдова жалуется, что у неё забрали пять пар чулок, другая — две пары панталон и т.п. У одного ЧК отобрала охотничье ружьё и отдала его своему сотруднику. Как раз в дни нашего приезда в городе был маскарад. ЧК оцепила здание, начала обыскивать всех присутствующих. На маскараде искали оружие. Месяца 1 1 / 2 тому назад [ЧК] наложила контрибуцию на попов, взыскала 14 000 рублей — это вызвало сильное недовольство крестьян.

Вообще ЧК служит предметом ужаса по всей России. Про председателя Новооскольской Чрезвычайной комиссии рассказывали, что женщины получают от него записочки: «если не придёшь сегодня ночью, завтра арестую» 120 .

И не только ЧК, вообще большевиков и красноармейцев очень боятся во многих местах. Приведу случай, когда мы приехали в Новый Оскол, по нераспорядительности военкома и заведующего квартирным отделом нам не отвели квартиры. Когда они почувствовали, что за это они могут ответить, они начали в 10 часов ночи рыскать по городу. В 11 часов прибегает запыхавшийся квартирным отделом Шуленко и говорит: «Квартира есть, но там боятся впустить вас, плач, вой». Тогда тов. Дроздов пошёл узнать в чём дело. Оказывается, что там живут 4–е женщины, 2 учительницы, старушка и ещё одна. Когда они уже спали, ворвался Шуленко и объявил, что он пришлёт к ним на квартиру 4–х большевиков. Когда они начали умолять не делать этого, он закричал: «Ну так я всё–таки пришлю большевиков, и они вас зарежут!» Можно себе представить, что там творилось. Вот какое мнение о большевиках прививают господа «коммунисты» вроде Шуленко. Обывателей пугают большевиками, как детей чертями и волками. Оказывается, что Дроздов — знакомый этих женщин. И каково было их удивление, когда они увидели не зверей, а людей, с которыми приятно побеседовать. При отъезде они нас угощали и благодарили за по- сещение. Трудно себе представить, как этот самый Шуленко лакействовал перед нами, носил сам кровати для нас, все свои подушки принёс. Что эти женщины такого мнения о большевиках — неудивительно. Они газет не читают, что делается в Москве, в Петербурге не знают и всех большевиков мерят на Корочанский аршин. А в Короче со стороны большевиков могли видеть только хулиганство, убийства и пьянство. [...]

Вот каково положение в той части Курской губернии, где я был. Причины, вызвавшие эти явления, не являются специфическими для Курской губернии. [...] Пребывание в Ливенском уезде только подтвердило мою мысль о том, что это печальное явление не носит местного характера, а оно общероссийское.

Я смело могу сказать, что всё крестьянство Ливенского уезда стонет, и что если не будут приняты самые срочные меры, неминуемо страшное восстание крестьянства. Настроение страшно подавленное, крестьянство задавлено. Власть держится исключительно на штыках. Крестьянство страшно напугано. Для того чтобы этот страх поддерживать, время от времени производятся расстрелы. На каждом шагу слышишь ужасы. В сёлах всеобщее пьянство «коммунистов».

Разные комиссары заставляют крестьян шить сапоги, обирают их. На каждом шагу реквизиции по твёрдой цене, раз в пять ниже установленной (сало, например. 2 руб. фунт), и это практикуется в широком масштабе, но в подавляющем большинстве случаев и этого не платят, да и крестьяне сами боятся брать деньги, опасаясь мести. Крестьяне ненавидят коммунистов. У них существует различие между коммунистами и большевиками. При большевиках было хорошо, а при коммунистах — хуже, чем при царе.

Чрезвычайный налог ещё больше обострил отношения. Я знаю очень многие случаи, когда продаются дома, амбары на снос, т.е. постройка разрушается, а материалы продаются (это называется социалистическое строительство). Крестьян заставляют продавать скот. Часто крестьянин облагался большими суммами для того, чтобы он продал лошадь или корову, а коммунисты и комиссары покупали их и потом спекулировали. Такие явления почти везде. Это особенно вызывает возбуждение.

В Вышнеольшанской волости председатель комбеда пьянствует с другими коммунистами, стреляют. Присланную мануфактуру забрали себе. В одной волости (забыл название) военком забрал себе за бесценок жеребца, который оценивался в 6000 рублей. Поэтому волновалась вся деревня, так как этот жеребец служил для завода. В селе Речица (Речицкой волости) председатель комбеда Зацепилин накупил продававшегося имущества на многие тысячи, такие картины почти во всех сёлах. Затем существует обычай обмена своей плохой лошади или коровы на чужую хорошую (например, в д. Набережной Урицкой волости). В Болошевской волости председатель совета Руднев, Евлакиев, Черников и другие устраивают пьяные пирушки и катаются на рысаках в пьяном виде. То же самое в Вышнедолжанской волости. Эти факты — частица в море. [...] Член Ливенского комитета РКП Радзевич–Белевич говорит, что глядя на всё это ей хочется умирать, только надежды на то, что центр примет меры против этого, придают ей силы для работы. Председатель Совдепа Октябрьский (прежняя фамилия Приказчиков) позорит свою новую фамилию. Раньше он был хорошим революционером, но власть его испортила. Теперь он пьянствует, появляется в театре и в других публичных местах весь увешанный золотом (откуда он его взял столько — неизвестно), по этому поводу по всему городу сплетни. Красноармейский клуб ходатайствовал о проведении электричества, в этом отказано за отсутствием энергии, а Октябрьский к себе на квартиру провёл. Когда я проходил мимо его квартиры, в столовой горели две большие люстры и стенные лампочки. Все речи ливенских работников носят такой характер: «Мы вас перевешаем, мы зальём реку Ливенку кровью, мы сотрём вас с лица земли».

Положение в уезде страшно подавленное. Малейшая возможность — и в уезде восстание, и если в августе в восстании принимало участие 15 тысяч, то теперь число недовольных во много раз больше.

Вот как оскверняют коммунизм наши «коммунисты» на местах и вот как укрепляют Советскую власть. Когда я указал Сафонову (тов. председателя исполкома) на недопустимость держаться исключительно на силе штыка, не имея почти ни одного сочувствующего и будучи окружённым сотнями тысяч врагов, он сказал: «У нас нет бедноты, у нас только кулаки, а с ними иначе действовать нельзя и не нужно».

На самом деле истинно кулацкие элементы составляют небольшой процент. Хуже всего то, что население до того напугано, что боится даже рассказывать о похождениях начальства. Многие боялись сказать свою фамилию. Неопытная комиссия может быть введена в заблуждение, так как крестьяне боятся рассказывать, опасаясь мести всесильных «комиссаров», а месть будет жестокая, гораздо страшнее мести городничего. На всякую подлость они умеют находить оправдание, это я сам наблюдал. [...] Во время пребывания в Орле приходили два агитатора из Ливенского уезда. Со слезами на глазах они умоляли меня содействовать спасению уезда. Они недавно из уезда и говорят, что назревает страшное восстание, крестьянство не в силах больше выносить этого» 121 .

Примечательно, что автор доклада видит причины ненависти к Советской власти в действиях отдельных «хулиганов и негодяев», однако как раз «настоящие коммунисты» и выглядят одиночками в тексте его доклада. Две–три фамилии их теряются среди «4 000 «коммунистов» Тимского уезда», среди тех «большевиков», именем которых в Новом Осколе пугали горожан, среди ливенских «борцов с кулачеством». Поневоле создаётся впечатление, что виновны тут были не отдельные личности, а сама система, при которой эти личности получали такую свободу деятельности 122 .

То, что такая система не являлась результатом самоуправства отдельных «хулиганов и негодяев» на местах, явствует из заявлений, исходивших с самых вершин большевистского Олимпа. Поразительные откровения довелось услышать А.Л. Ратиеву из уст самого Л.Д. Троцкого, выступавшего перед курскими коммунистами 14 декабря 1918 г. в помещении бывшего Дворянского собрания.

Кратко, но «ясно и доступно для аудитории» обрисовав между народное положение Советской республики, Троцкий перешёл к внутрипартийным делам. Эта часть выступления особенно ярко врезалась в память слушателей:

«Как я сказал, необходимо разобраться в положении дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находится ещё много таких слюнявых интеллигентов, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция. По наивности, по незнанию или по слабости характера, они возражают против объявленного партией террора. Революцию, товарищи, революцию социальную, такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя!.. Каждому из вас должно быть ясно, что старые правящие классы своё искусство, своё знание, своё мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов. А это часто заменяло им и собственный ум, и способности.

Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать эту неопытность? Запомните, товарищи, — только террором! Террором — последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического, всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти.

Предупредить, подорвать возможность противодействия — в этом и заключается задача террора!.. Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения. Это то, что уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, учёных, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Если будем им хорошо платить, они охотно приедут работать к нам. Контролировать их нам будет, конечно, значительно легче, чем наших. Здесь они не будут связаны со своим классом и его судьбой. Будучи изолированы политически, они поневоле будут нейтральны» 123 .

Не только Александр Ратиев, случайно попавший на это собрание, куда пускали по специальным пропускам, но и партийцы, присутствовавшие там на законных основаниях, слушали откровения вождя революции затаив дух:

«Тишина, такая тишина в зале, что мне кажется, что тут нет никого, кроме нас двоих, — его, отверзающего передо мной бездну, и меня, стоящего у самого её края... Молча выходим под чистое звёздное небо, молча идём рядом. Я, который только что услыхал безапелляционный приговор, что и он подлежит, рано или поздно, физическому уничтожению, и вот эти другие люди, уже вступившие в партию, обязанные её абсолютной солидарностью, подчинением, и, естественно (только помнят ли они об этом), моральной ответственностью за принятый курс» 124 .

88. По другим сведениям «приехавший из Курска случайно на автомобиле член Губисполкома Озеров (лев. эсэр) отказался защитить и удрал. Но большевики, местные караульные и нач. уезд. милиции спас с невероятным трудом их» (Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 33). 89. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С.172, 175–176.

90. Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 17, 104, 159; Иван Густавович Озембловский родился в 1888 г. в семье полковника, окончил Харьковскую гимназию и естественно–математический факультет Гейдельбергского университета, преподавал в Белгородском коммерческом училище. Член РСДРП(б) с 1905 г. В 1917 г. возглавляет Белгородский уком большевиков, делегат II и III Всероссийских съездов Советов, член ЦИК РСФСР. Осенью 1919 г. был направлен для подпольной работы на Украину. Схвачен и расстрелян деникинцами на ст. Харьков–Сортировочная. Сменивший Озембловского Иосиф Иосифович Каминский 27 июня 1919 г. был по состоянию здоровья переведён на должность комиссара Курских военно– хозяйственных курсов, а пост председателя ГубЧК временно занял Николай Павлович Гольдберг. После его отъезда из Курска 16 июля 1919 г. чекистов возглавил Василий Максимович Мовчан, занимавший эту должность до 1 декабря. С 1 декабря 1919 г. по 1 января 1920 г. председателем ГубЧК является Василий Иванович Иванов, которого сменяет Михаил Иванович Лебедев, остававшийся на этом посту до 10 сентября 1920 г. (Там же. С. 263).

91. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Л. 37об.–38. В материалах, подготовленных в июле 1920 г. для составления сборника ВЧК, тогдашний председатель ГубЧК М.И. Лебедев сообщал: «Красный террор произведён в Курске в небольших размерах, но вполне обдуманно. Это было для контрреволюционеров достаточно внушительно. Всего было расстреляно 9 человек видных представителей класса тунеядцев: 1) Шатохин — член 2 и 3 Государственной Думы, друг Пуришкевича; 2) Кругликов — дворянин, помещик, крупный землевладелец, имевший в своём распоряжении в Курской губернии до 12 000 десятин земли, бивший и поровший крестьян в царское время; 3) Пожидаев — крупный помещик–дворянин, бывший исправник; 4) Волков — дворянин, бывший полицмейстер; 5) Афросимов — бывший губернский предводитель дворянства; 6) Сапунов — крупный купец, кадет...» [далее в публикации документа, хранящегося в АУФСБ РФ КО, находится пропуск] (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 227–228). В том же документе сообщается о расстреле 13 «анархистов–бандитов», лидеров местного отделения партии эсеров–максималистов Широкова и Марковского и ряда уголовных преступников. Интерес представляет сообщение М.И. Лебедева о раскрытии в январе 1920 г. подпольной организации «Национальный Центр» во главе с неким «домовладельцем Ивановым», членов которой не удалось покарать, так как «большинство участников организации были расстреляны ранее, а именно в декабре 1919 г. по другим делам» (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 228–229). Уже из этой фразы видно, что сведения, представленные для официального сборника, являются явно заниженными.

92. Красный террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии // Вопросы истории. — 2001. — No 9. — С. 18.

93. Давыдов В.И. Храмы Белгородчины. — Белгород, 1999. — С. 178–179.

94. «Во время красного террора были взяты на учёт все офицеры старой полиции и арестованы, в результате 11 человек были расстреляны в самом Курске... Арестовано во время красного террора быв[ших] офицеров 247, крупной буржуазии, как то купцов, помещиков и пр. 163, духовенство за агитацию, как и заложников и пр[очие] преступления 67 человек» (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 148, 153).

95. Красный террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии // Вопросы истории. — 2001. — No 10. — С. 4.

96. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Л. 37об.–38; Каплунова И.Г. Из истории красного террора в Курской губернии // Армия в истории России. — Курск, 1997. — С. 88–89.

97. Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и Гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 49–50.

98. Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 159.

99. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С.191.

100. Кривошеин В.А. Воспоминания. — Нижний Новгород, 1997.

101. Личное сообщение С.П. Зорина.

102. Туник С.А. Белогвардеец. Воспоминания о моём прошлом. — М., 2010. — С.198–199.

103. Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 36.

104. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С.265.

105. Там же. С. 317.

106. Там же. С. 291–292.

107. Каплунова И.Г. Из истории красного террора в Курской губернии // Армия в истории России. — Курск, 1997. — С. 89–90.

108. Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии. 1917–1921 гг. — М., 1958. — С. 356–357.

109. Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С.215.

110 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 45. Л. 1–46.

111. ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 168. Л. 42, 20 об.

112. Валентинов. Штурм небес. // Москва. — 1991. — No 1. — С. 145.

113. Святитель Тихон — Патриарх Московский и всея России/ Под. ред. О.В. Орловой. — М., 1995. — С. 128.

114. ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 168. Л. 121, 123 об.

115. Л.А. Меранвиль де Сент–Клер, являвшийся в 1917 г. председателем Белгородского ВРК, оценивал казнь епископа Никодима с иных позиций: «Я не поклонник Белгородской ЧК и её деятельности, но могу сказать, что пристрастием к расстрелу она вряд ли страдала. Казнь архиерея Никодима, наглого гетманского палача, использовавшего тайну исповеди для шпионажа и поимки большевиков, вряд ли революционная власть вменит в вину ЧК» (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 140).

116. ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 185. Л. 24.

117. ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 113–113 об.

118. Ср. с цитируемой далее песней продотрядовцев, в которой описывается, как во время реквизиций их комиссара «с плачем умоляют»
Мучицы хоть пудик отдать...
Перед ним на колени вставая,
Говоря: у нас детки болят.

119. Прекрасной иллюстрацией к этому может служить история «кулацкого мятежа» в слободе Белой, как о том рассказывается в воспоминаниях А. Ломакина: «Летом 1919 г. в сл. Белой вспыхнул кулацкий мятеж. Дело происходило так. Член комитета бедноты Павел Глобенко поздней ночью встретился в одном из переулков сл. Белая с милиционерами К. Глековым и В. Верёвкиным. Все трое были навеселе. Завязался за что–то спор, затем драка. Верёвкин выхватил из ножен саблю и в порыве гнева ударил ею Глобенко по голове, тяжело ранил. Этот случай кулаки использовали в своих интересах, пустив слух, что Советы расправляются с бедняками. На второй же день раздался набат церковного колокола. По его зову на площади у здания сельского Совета совершенно стихийно собрался сход граждан. Сюда пришли мужчины, многие женщины, дети... Участники схода потребовали немедленно выдать им Глекова и Верёвкина на суд мира (виновники в это время скрылись из Белой). Сход шумел, гудел, как рой пчелиный. [Председатель ревкома Г.И.] Филимонов выступил с речью, пытаясь усмирить народ, но пьяные головорезы... стащили его с крыльца за полы кожанки и начали расправу. «Бей коммунистов», — кричали они в ярости. Досталось также и [его заместителю И.Е.] Тарапатину. Но этот изловчился. После нескольких ударов упал у калитки, прикинулся мёртвым, а когда от него отступили, ушёл на огороды и скрылся. Филимонова же били долго, зверски. Он всё поднимался с земли, бежал по площади, а его догоняли и кольями наносили удары. Весть о мятеже сразу же передали по телефону в город Суджу... В Белую срочно выехал вооружённый отряд конников, но на его пути в селе Белица возник пожар... поэтому помощь пришла только к вечеру, когда Филимонов был уже при смерти» (Ломакин А. Революционные годы на Беловской земле // Колхозная правда. 22 октября, 27 октября 1977). Мемуарист приписывает пожар в Белице проискам кулаков, стремившихся задержать отряд. Он также не сообщает, что последовало в Белой за прибытием «вооружённого отряда конников», но можно не сомневаться, что «мятеж» был успешно подавлен. Филимонов Григорий Иванович родился на х. Виноградный станицы Новочеркасской в Области Войска Донского, по профессии был ветфельдшером, затем почтовым работником. Участник 1–й Мировой войны. Делегат 1–го Всероссийского съезда работников связи. С 1918 г. находится на партийной работе. Его именем назван парк в центре сл. Белой (Филимоновы О. и К. Таким был Филимонов // Колхозная правда. 21 ноября 1967).

120. Согласно воспоминаниям старожилов, подобная практика получила в 1920–х гг. творческое развитие в деятельности тогдашнего председателя Льговской ЧК. Он арестовывал мужей приглянувшихся ему женщин, освобождая их только после личного ночного свидания с их жёнами.

121. НА КОКМ. Д. 38. Л. 327–343 (машинописная копия документа из: ЦГАКА СССР (ЦАМО РФ), ф. 10, оп. 1, д. 110, л. 113–121).

122. Красный партизан Н.С. Исаев в своих воспоминаниях бесхитростно повествует о своей личной встрече с В.И. Лениным, в ходе которой между ними произошёл примечательный разговор. Спросив, как зовут молодого красноармейца (мемуаристу было тогда 18 лет), откуда он родом и давно ли в Красной Армии, Владимир Ильич с улыбкой поинтересовался: «Значит, уже приходилось бить буржуев?» «В Донбассе даже одного пузатого попа заколол штыком, товарищ Ленин», — вырвалось у меня. Владимир Ильич, громко рассмеявшись и хлопая меня рукой по плечу, сквозь смех сказал: «Вот как, значит попа пузатого, прямо штыком и, наверное, в пузо?» «В живот его, товарищ Ленин», — ещё вырвалось у меня. «Товарищ Ленин, — не скрывая улыбки, сказал комиссар полка товарищ Вакуленко. — Это секретарь комсомольской ячейки, член партии с декабря семнадцатого года». Лицо товарища Ленина посерьёзнело. Он ещё пристальнее посмотрел на меня, протянул мне руку, которая была тёплая и немного влажная, пожимая ею мою правую руку, сказал: «Молодец, товарищ молодой красноармеец, бывший шахтёр. Всех, кто поднял оружие против нашей родной партии и власти Советов, тех надо безпощадно уничтожать мозолистыми руками рабочих и крестьян. Уничтожать именем пролетарской Социалистической революции» (Исаев Н.С. Мои воспоминания о Гражданской войне (рукопись из фондов Рыльского краеведческого музея). 1966 г. — Л. 41–42 [орфография подлинника сохранена]). Надо ли удивляться, что рядовые бойцы революции в точности выполняли наказы, данные им её вождём. Интересно, что в опубликованных в 1969 г. отрывках из мемуаров Н.С. Исаева, где также описывается встреча с Лениным, этот многозначительный разговор был опущен.

123. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 228– 229. Следует отметить, что, завершая теоретическое обоснование террора, Л.Д. Троцкий напомнил слушателям: «Но, товарищи, запомните одно — раз и навсег- да! Об этом нам говорит, опять–таки, опыт истории, опыт всех революций. Ка- кие бы разногласия ни появились у нас в партии, как сейчас, так и в будущем, что естественно, мы должны всегда искать пути для их мирного разрешения. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы наши внутренние споры привели к про- литию крови. Первая её капля, ставшая между нами непреодолимой преградой, может оказаться фатальной» (Там же. С. 229). В этом и было единственное раз- личие в подходе к террору между «старой ленинской гвардией» и «верными ста- линцами». Для И.В. Сталина и его последователей партийная принадлежность противника уже не имела ровным счётом никакого значения.

124. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 230.

5. Разгул анархии

Необходимо пояснить термин Анархия применяемый тут, так как у него много толкований, и наиболее растирожированное в русскоязычной среде толкование осталось в наследство от совковой пропаганды, подразумевает разурушительный хаос, беспорядок, нарушение закона установленного или желаемого правящей группой, в самых негативных коннотациях. Хотя читателю надо понимать, что в современном мире есть более распространенное и верное определение понятия Анархии подразумевает под ним следование принципам Самопринадлежности и Принципу не агрессии (НАП), что конечно не отрицает естественного права. Это совсем другое понимание Анархии несущее позитивные коннотации и конечно надо понимать, что исходя их этого толкования данного термина, никого из тут описанных нельзя назвать анархистами и конечно в этом смысле, никакого разгула анархии тут нет. В данном случае мы видим просто активную борьбу за власть разрозненных групп, или попытки не подчинения коммунистам по разным идеологическим причинам или без них, а то и банальный криминал.

В первой половине апреля 1918 г. для Советской власти в Курской губернии сложилась критическая ситуация. С одной стороны росло внутреннее недовольство политикой, проводимой её органами и отдельными представителями. С другой стороны резко обострилась внешняя угроза — перешли в наступление войска украинской Центральной Рады, опиравшиеся на поддержку германских частей. Оборонявший территорию губернии «Курский отряд Западного участка отрядов Завесы», командование которым было возложено на председателя губсовнаркома Е.Н. Забицкого, был не в состоянии оказать действенное сопротивление. Немцы и гайдамаки захватили Путивль, Рыльск, а 10 апреля, несмотря на упорное сопротивление отрядов Трунова и Дыбенко, взяли Белгород. Среди красногвардейских отрядов, неумело руководимых и плохо снабжаемых, росли слухи об измене в верхах. На улицах городов почти открыто хозяйничали уголовники. В самом Курске местная милиция безуспешно вела борьбу с «признанным шефом и организатором» бандитизма — дезертиром Голощаповым. Действия членов его шайки отличались и своеобразной «революционностью». Так, например, в феврале 1918 г. на ул. Золотой ими был убит молодой поручик, имевший несчастье носить офицерскую шинель со следами срезанных погон. В компании молодёжи он возвращался с вечеринки, когда к нему «подошли двое в солдатских шинелях, и один из них молча вынул из–под полы обрез и двумя выстрелами в упор убил поручика наповал». Убийц никто не преследовал, и, похоже, никто даже и не искал — ведь, как пишет очевидец, «то, что только что произошло, просто узаконенное теперь очередное убийство «золотопогонника»! 125

Ситуация усугублялась разгулом полуанархических партизанских банд, подлинное нашествие которых на ставшую прифронтовой и пограничной Курскую губернию началось весной 1918 г.

Одна такая банда объявилась в Тимском уезде: «Однажды в середине апреля к зданию президиума уездного ревкома подскакал конный отряд примерно в 70–75 сабель. Впереди отряда реяло огромное красное полотнище, на груди каждого всадника алели большие красные банты. Войдя к председателю ревкома Ровенскому, командир отряда с развязным видом заявил, что они прибыли припугнуть буржуазию города и собрать с них средства на содержание отряда. На ответ Ровенского, что такого самочинства ревком не может допустить, посыпались брань и угрозы с обвинением ревкома в покровительстве буржуазии. Дело едва не дошло до револьверной стрельбы. Твердость Ровенского и других членов ревкома и меры по приведению в боевую готовность гарнизона заставили отряд смириться. Ему было разрешено на некоторое время остановиться в городе для отдыха. Одновременно о подо- зрительном поведении отряда было сообщено в губернский воен- ный комиссариат. Выступивший из города отряд по направлению к ст. Солнцево был обезоружен высланной из г. Курска воинской частью» 126 .

Известен и случай, когда один из таких красных отрядов пытался сорвать миллионную контрибуцию с Обояни 127 . Это произошло ещё в конце 1917 г., когда часть матросов, участвовавших в разгроме ударников, «заехала в Обоянь и, зайдя в Революционный Совет, потребовала себе за труды по охране Обоянского уезда контрибуцию в 1 милл. рублей. Всякие разговоры были излишни, и оружие блеснуло в их руках, но тут члены Совета выскочили кто куда в окна, комендант города т. Аносов вступил с ними [матросами] в разговоры и пререкания, а под окнами очутился как из–под земли Лазарев с двумя пулемётами. Матросы смирились и удовлетворились получением натурой харчевых на дорогу. Их проводили на вокзал и дали специальный поезд до Ржавы» 128 .

Не прекращались конфликты между населением Дмитриевского уезда и представителями Советской власти, а также красноармейцами. Одним из основных очагов их была Гламаздинская волость, известная своим винокуренным заводом. 19 августа 1918 г. отряду, прибывшему для реквизиции ста пудов смешанного спир- та «для передвижных нужд грузовых автомобилей, обслуживающих продовольственные ссыпные пункты уезда», было отказано в выдаче. Поведение отдельных красноармейцев вызвало открытое столкновение, и отряд был обстрелян 129 . Продолжение подобных инцидентов привело к тому, что 3 сентября «город Дмитриев и его население объявляются на осадном положении с распространением основной беспощадной борьбы со всеми контрреволюционерами».

В апреле же 1918 г. (незадолго до праздника Пасхи) вспыхнуло восстание в Короче. По утверждению старого большевика П.А. Ша- лимова, поводом для восстания послужила тщательно продуманная провокация со стороны «местной корочанской контрреволюции: эсеров, торговцев, гимназистов и прочей швали, нечисти». По его словам, 22 апреля «два головореза из банды заговорщиков, пере- одевшись в морскую форму и выдавая себя за красногвардейцев, на глазах людей потребовали от торговца Шафирова и владельца маслобойного завода Нужного отдать им золото, а когда те выпол- нить ультиматум отказались, они их расстреляли. И с этого нача- лось. Поднялся колокольный звон ураганной силы, зазвонили во всех церквах... Они [мятежники] захватили власть в свои руки. Убили военного комиссара Дорошенко и его соратников, захватив их внезапно в рабочем кабинете, а разбежавшихся других представителей Советской власти ловили и сажали в тюрьму» 130 .

Учитывая нравы уездных красногвардейских отрядов, следует признать, что, скорее всего, тут не было никакой провокации, а была лишь обычная практика неприкрытого грабежа под вывеской «реквизиций», а убийство Нужного (совершенное накануне святого праздника!) лишь истощило, наконец, терпение корочанцев. Под арестом оказались практически все видные корочанский большевики: И.М. Пузанов, М.У. Умников, М.В. Мантулин, А.Н. Цариченко, С. Уваров, П. Кривчиков и другие. Их намеревались расстрелять в шесть утра в страстную пятницу перед Пасхой. Однако в четыре утра 27 апреля в город со стороны Яблонова ворвался крас- ногвардейский отряд «Молния» под командованием Марка Алексеевича Кабанова и его брата Арсения. Восстание было подавлено, Советская власть восстановлена.

Данное описание общего хода событий корректируют воспоминания Сергея Александровича Туника, одного из активных участников «восстания». Молодой чиновник военного времени, вернувшийся после развала армии в родной город, он привёз с собой небольшую «коллекцию» оружия: «она состояла из русских винтовки и кавалерийского карабина, японского карабина Арисака... ко всему этому — по несколько тысяч патронов. Были ещё руч- ные гранаты разных систем, браунинг, наган, маузер, моя охотничья двустволка, несколько разных сабель и палашей, старинный китайский меч с разными надписями на нём, старинный револ вер отца работы 1878 года». Всё это было им припрятано во избежание неприятных объяснений с новой властью. Это было особенно благоразумно в свете того, что из–за угрозы продвижения германских войск Короча была официально объявлена «красной крепостью». По мнению С.А. Туника, «это было похоже на анекдот, лишённый остроумия. Гарнизон «красной Корочи» располагал одним пулемётом, с которым каждый вечер группа матросов отправлялась на передовые позиции». Однако порядки в городе ужесточились: «власти сильно нервничали. Ловили шпионов, искали оружие и по ночам, что уже не было секретом от многих, понемногу эвакуировались... Плохо было только то, что вдруг, ни с того ни с сего начали врываться в дома, грабить и попутно расстреливать».

О «восстании» Сергей Туник, как и многие корочанцы, узнал «в одно прекрасное утро», когда внезапно обнаружилось, что «все учреждения пусты, казначейство ограблено». Вскоре выяснилось, что красный гарнизон вышел из города и расположился лагерем примерно в километре от него. Отсюда красногвардейцы предпринимали вылазки, грабя и подчас убивая зажиточных горожан. На второй день этого странного безвластия С.А. Туник по просьбе своих друзей вскрыл тайник с оружием. Подобные схроны обнаружились и у других корочанцев, которые перешли к самообороне. Результаты не заставили себя долго ждать: «в полдень того же дня Шурка Уколов и Иоасаф Романенко при- стрелили трёх пришедших «на охоту» из лагеря красных. Ясно, что комендант Дорошенко решил немедленно наказать «белых бандитов», и с группой человек в тридцать начал подходить по шоссе к городу. Свой единственный пулемёт они везли с собой на телеге. Мы немедленно заняли перекрёстки нескольких улиц, которые выходили в сторону неприятеля. Я залёг на центральной улице, продолжением её было шоссе, по которому в тот момент наступала группа красных. Первым, размахивая шашкой, скакал верхом на лошади один товарищ. В тот же момент Шурка стал на правое колено, спокойно прицелился и выстрелил. Наездник в матросской форме свалился с лошади вниз головой, а лошадь поскакала обратно. В рядах наступавших произошло смятение, они остановились, пустили несколько очередей из пулемёта, а потом быстро удрали в поле. Мы подошли к убитому, и оказалось, что Курский край в Гражданской войне 1917–1921 гг. (очерк военно–политической истории)это наш старый знакомый — комендант Дорошенко. Пуля попала прямо в переносицу» 131 .

После этого красногвардейский отряд отступил в сторону Нового Оскола, а корочанские «мятежники» занялись самоорганизацией. Комендантом города был выбран штабс–капитан Роман Наумов, а его «штаб» составили Сергей Туник, Александр Уколов, Евгений Шаталов и полковник Турчанинов. Для выяснения общей ситуации была выслана разведка в Белгород. Обнаружив, что там уже находится германский гарнизон, корочанские посланцы просили немцев поскорее занять и Корочу. Однако немецкое командование отказалось, заявив, что имеет приказ не продвигаться далее с. Игуменка в восьми верстах от Белгорода. Зато повстанцам была оказана помощь оружием — им передали 300 винтовок и 15000 патронов к ним. Это намного превышало потребности «мятежников», поскольку в их рядах находилось не более сотни человек.

Вскоре после этого Короча была атакована красногвардейцами отряда братьев Кабановых. «Ночью в городе поднялась сильная стрельба, — вспоминает С.А. Туник. — Я спал не раздеваясь и через несколько секунд, схватив карабин, был на улице. Сразу стало ясно, что положение очень серьёзное: со стороны Бехтеевки заливалось несколько пулемётов. У нас их не было... Мы начали отступать по Курской улице вверх... Красноармейцы, группами человек по пятьдесят, занимали все перекрёстки, выставляя пулемёты, и о какой–либо защите города не могло быть и речи. Как потом выяснилось, красноармейцев было больше тысячи при нескольких пулемётах. А пулемёты им провезли крестьяне из сочувствующих, проезжали они мимо наших застав на окраинах города, спрятав оружие в возах соломы или сена... Наше спасение заключалось в том, что все нападающие были пьяны. Выступая из Нового Оскола, красные разгромили казённый склад спирта... Они могли легко окружить город, и тогда нам бы не уйти живы- ми... Из наших... во время нападения было убито человек семь или восемь. Преимущественно из тех, кто крепко спал и не сразу услышал стрельбу. Из нападавших гораздо больше. Три года спустя сестра рассказывала мне, что мимо нашего дома пронесли на кладбище более пятидесяти красных гробов... Братья Кудрявце- вы, сидя в своём доме, уложили человек пятнадцать, пока их дом не подожгли ручными гранатами. Они, конечно, погибли. Удовенко с сыном, тоже отстреливаясь, недёшево продали свою жизнь. Наши потери были невелики, но зато после — около сотни людей арестовали и расстреляли» 132 .

Апрельские события были не последним испытанием для жите- лей Корочи. В декабре 1918 г. из Курска пришлось направлять военные силы на усмирение самого партизанского отряда Кабановых, к которому примкнула и Корочанская караульная рота. Отряд «Молния» весной 1918 г. действовал в районе Старого Оскола, вызывая «боязнь эксцессов со стороны отряда» среди его жителей 133 . Летом 1918 г. на базе «Молнии» был сформирован 6–й Корочанский полк 134 . В августе М.А. Кабанов был отозван в Курск. Перебравшись в Корочу, «партизаны» перешли к ещё более активным действиям.

Курские власти были встревожены вестью о том, что в Короче «все правительственные органы [были] разогнаны бандитом матросом Кабановым и в городе идёт поголовное уничтожение, насилие, сильные грабежи и убийства». Против корочанских партизан штабом 9–й стрелковой дивизии был направлен отряд П.И. Подцуева в 175 человек. Подцуев приблизился к пригородам Корочи 18 декабря. На следующее утро бойцы услышали со стороны города выстрелы. К отряду присоединились председатель уисполкома Арбузов и уездный военком Кривчиков. После этого «отряд разбился на цепи и дружными шагами, сняв эсеровские посты, которые были выставлены на окраине города, занял без всяких потерь город Корочу». Кабанов со своими людьми успел скрыться в окрестных лесах, караульная рота была разоружена и направлена в распоряжение штаба 9–й дивизии 135 .

Отряд Подцуева оставался в Короче до мая 1919 г., и ему «пришлось подавить, т.е. ликвидировать несколько эсеровских и кулацких восстаний». Наиболее серьёзное из них произошло 9 мая 1919 г. в самой Короче. «В этот момент проходили две ярмарки — одна в центре города, другая на Бехтеевке, конная, и когда подводы упродкома подъехали к складам упродкома, а они находились в самом центре города, то эсеровская свора повела агитацию, что коней вывозят большевикам в Москву с Украины и т.д. Здесь сразу же вспыхнуло восстание, и городская милиция во главе с начальником милиции тов. Рындичем ничего не могли сделать, так как на ярмарке также была пущена эсеровская агитация, что лошадей забирают от крестьян и большевики забирают (грабят) для себя... посланный от отряда один взвод, состоящий из корочан, был бандой эсеров окружён, а милиция в панике бежала, бросая врагам оружие и т.д. Тогда вся банда эсеров обрушилась на мою квартиру, которая находилась в центре города... была брошена в мою квартиру бомба, которую фельдшер околодка тов. Пузанов Ф.Н. выбросил в окно, и таковая разорвалась на улице, и банда в панике отступила. В этот момент я, несмотря на свою болезнь [Подцуеву недавно вырезали аппендицит], через сады и огороды добрался до казармы отряда и собрав что было в казарме бойцов отряда и наступали в цепь. Тремя залпами было ликвидиро- вано восстание, убитых никого не было, раненых 7 человек. А главари и зачинщики восстания были арестованы и судимы на месте» 136 .

В Новом Осколе в 1918 г., согласно воспоминаниям комиссара уездной ЧК З.Т. Ерёмина, «было два восстания. Первое — восстание гимназистов и второе восстание — Второго Воронежского полка. Мы подавили эти восстания. Нам помогал Кабанов, который был здесь начальником партизанского отряда... Восстание гимназистов было организовано здесь. Я несколько раз допрашивал [их], что [за цели] они преследуют в восстании. Они говорили мне, что они думали, что советская власть только в одном Новом Осколе... что советская власть будет для них вредной. Опираясь на то, что немцы близко, они и думали кое–что сделать» 137 .

Центральной губернской власти приходилось то и дело сталкиваться с возникшими на местах самостийными вооружёнными формированиями. Как вспоминал взводный командир 1–го Курского Советского отдельного батальона П.С. Малахов, в то время реальная власть «была на местах и эта власть имела свою «красную гвардию». В отдельных случаях приходилось разоружать эту «красную гвардию» и восстанавливать власть... действительную Советскую». 138

Пиком анархических беспорядков, творимых разложившимися и неуправляемыми красногвардейскими отрядами, стали апрельские события в самом Курске.

К тому моменту на Курском железнодорожном узле скопилось большое количество эшелонов с солдатами демобилизуемой Русской армии. Это были распропагандированные революционными лозунгами солдаты, с отсутствующей дисциплиной, при этом в их распоряжении находилось оружие.

Как отмечали очевидцы, эшелоны с солдатами стали появляться в Курске ещё с декабря 1917 г. По ночам в городе стали раздаваться выстрелы, были слышны песни солдат 139 . Нередко из–за отсутствия паровозов эшелоны оставались в городе на длительный срок. Очевидец и активный участник этих событий, Н.Д. Токмаков, вспоминает: «Мы знаем, что старая армия сама себя демобилизовала. Что значит демобилизоваться? Бойцы бросили фронт, но домой шли с оружием в руках. Солдатская масса хлынула с фронта в битком набитых вагонах, на крышах, под вагонами. Что они имели с собой кроме винтовок? Ничего. Нужно было их кормить. Что мы должны были сделать? Мы должны были облегчить все их пути, чтобы они могли вернуться домой, но наряду с этим нам не было интересно, чтобы они уходили домой с винтовкой. Курск стоял как раз на пути этой хлынувшей массы. Курск прежде всего должен был обеспечить себя оружием... — теперь нам самим были нужны винтовки для вооружения наших отрядов» 140 .

Старый большевик–железнодорожник М.Г. Каширцев вспоминает, что в то время «через станцию [Курск] проходили разные эшелоны, в том числе и многочисленные банды... Некоторые были хорошо вооружены. Эшелонов было много, а паровозов не хватало, поэтому из–за паровозов возникали конфликты, вплоть до убийств. Так, например, был убит большевик Зеленский, хотя прямого отношения к выдаче паровозов он и не имел. Следующие через Курск банды часто оседали в Курске... По сообщению из Орла на Курск шёл эшелон с севера. По пути, на остановках, следующие в эшелоне бандиты во главе с [Р.Ф.] Сиверсом буйствовали, громили железнодорожное имущество... Красногвардейцы остановили эшелон на подступах к станции для переговоров. Это было ночью. Затем утром, под предлогом маневров, расформировали эшелон на две части и по отдельности разоружили» 141 . Любопытно отметить, что «бандитами» старый большевик именует здесь красногвардей- ский «северный летучий отряд» Р.Ф. Сиверса, сформированный для борьбы с контрреволюцией на Дону. О факте разоружения его частей упоминается также В.А. Антоновым–Овсеенко и Н.Е. Каку- риным: «отряд Сиверса... увлекаясь преследованием казаков, дви- гался не на восток, как ему было указано, а начал снижаться к югу. Прибывшие с фронта мировой войны подкрепления были направ- лены к нему; они оказались настолько небоеспособными, что два полка из них пришлось разоружить ещё в Орле и Курске» 142 .

Старая большевичка Правдивцева вспоминает, что в сторону Коренной пустыни двигался через Курск «поезд с какими–то военными в тельняшках. Они взбунтовались, требовали от нашего парткома продовольствия. Наши большевики их перехитрили: дали из города два выстрела, чтобы их напугать. Фурсов, Сорна Денис Иванович организовали рабочих, которые расцепили поезд... Выезжал наш отряд и обезоружил зачинщиков бунта» 143 . Вероятно, этот же случай имеет в виду Р.И. Жердев, когда говорит о том, как в первых числах апреля 1918 г. ружейно–пулемётным огнём был обстрелян эшелон, который был «кем–то принят за белогвардейский». Жертв не было, но, по его мнению, «за этот случай, как раз по моему, те разложившиеся матросы и взялись кое–кому вправлять мозги на свои места» 144 .

Особо сильно положение с бродячими военными подразделениями осложнилось в апреле 1918 г. На вокзале скопилось много войск. Это были демобилизованные солдаты, находящиеся в пути домой, и партизанские отряды Завесы, прибывающие в Курск для переформирования на регулярной основе. Части формируемой регулярной армии снабжались всем необходимым, но все остальные, в том числе разнузданные партизанские отряды Завесы, находились в скудном положении. В среде недисциплинированных войск началось брожение 145 . Солдаты 1–го Революционного Курского полка открыто выступили «против некоторых членов Совдепа». У них были для того вполне веские причины. «Солдатам приходилось туго, — признаются описывавшие «мятеж» советские публи- цисты. — Самозванные снабженцы торговали обмундированием, хлебом из солдатского пайка. Исчезало и воинское снаряжение... Военный отдел губсовнаркома не подавал признаков существования; в штабе полка кутили и развратничали люди, благосклонно назначенные на военные посты с ведома эсеровского президиума совдепа» 146 . Обозлённые солдаты обвиняли своего командира во всех грехах разом: «в расхищении двух вагонов обмундирования, в пьянстве, разгуле и контрреволюции» 147 .

Кроме того, причиной недовольства была и политика губсовнаркома, для которого существовали «свои» и «чужие» отряды. К последним, что неудивительно, относились полунезависимые партизанские формирования. Заниматься полноценным снабжением этих отрядов губсовнарком не имел ни желания, ни возможности. Когда терпение солдат кончилось, недовольство переросло в неподчинение властям.

В последовавших за этим апрельских событиях 1918 г., известных под названием «мятежа анархистов», до сих пор ещё немало неясного 148 . Стоит отметить только, что очевидцы противоречат друг другу даже относительно даты начала беспорядков. Если Д.З. Мануильский телеграфировал из Курска 13 апреля: «11/IV в 10 ча- сов вечера восстал 1 революционный Курский полк...», то комиссар особых поручений М.А. Ярема рапортовал 23 апреля Н.И. Подвойскому о том, что мятеж начался 14 апреля. В материалах же самой военной инспекции Подвойского упорно фигурирует дата 10 апреля, как дня «военного переворота в Курске» 149 . При этом советский историк Л.Д. Глебов утверждал, что обстрел Курска и начало мятежа относится к 12 апреля 150 . Из анализа документов следует сделать вывод, что решающие, наиболее яркие события произошли всё же 14–15 апреля, а к 10–11 апреля относится лишь начало стихийных беспорядков, не принявших ещё столь угрожающего размаха.

Первая вспышка произошла в сводном отряде под командованием Карцева — инспектора артиллерии 5–й армии Р.Ф. Сиверса. В его рядах числилось 300 человек при 3 орудиях. Этот отряд уже не- сколько недель стоял на курской железнодорожной станции. По воспоминаниям Н.Д. Токмакова, «Карцев — [был] молодой парнишка, малограмотный демагог... За время своего пребывания [в Курске] он занимался самочинными реквизициями. Все попытки Ревкома перебросить его отряд на фронт он отвергал, утверждая, что имеет мандат от Антонова–Овсеенко, который его сюда прислал по делу мобилизации лошадей. Однако в действительности никакой мобилизацией лошадей не занимался, просто занимался «весёлой жизнью». Ну, а раз командир занимается «весёлой жизнью», то бойцам и бог велел вести весёлую жизнь». Бойцы грабили, пьянствовали, шёл горячий обмен, торговали налево и направо. И действительно, ка- кой им смысл идти на фронт, когда и сыт, и пьян, и нос в табаке» 151 .

Сам Карцев, бывший унтер–офицер старой армии, артиллерист, в своих политических воззрениях колебался между эсерами и анархистами. Когда военно–революционный полевой штаб потребовал от него отбытия на фронт, он явился 10 апреля со своими телохранителями в губревком, объявив: «Мы за власть советов, но против Курского губсовнаркома, который властью не признаем!» Вслед за тем он предъявил настоящий ультиматум, в котором требовал смены губернского военного руководства, а также «предоставить отряду право наложить на местную буржуазию контрибуцию». Председателя губсовнаркома Е.Н. Забицкого в тот момент на месте не было, и Карцева встретил его заместитель Г.И. Акивис. Он был уже немало встревожен ползущими по городу слухами о том, будто «белая гвардия задумала разогнать советскую власть... что в гостинице «Франция» идёт совещание неизвестных лиц» 152 . В итоге при помощи командира кавалерийского отряда И.Т. Рожкова Карцев был разоружён и взят под стражу 153 . Однако это только ускорило назревавший взрыв.

Гостиницу «Франция» в это время захватили и разгромили разбушевавшиеся солдаты 1–го Курского полка, полагавшие, будто там спрятано оружие. Кроме того, солдаты пытались разгромить склады оружия и обмундирования, к чему их активно побуждал губвоенком Леонов, «который сулил бойцам всякие блага». В стихийном выступлении солдатской массы он надеялся найти опору для своей политической карьеры. Однако, благодаря стойкости полкового комитета, склады удалось спасти от разграбления. Впрочем, разбушевавшиеся солдаты быстро наверстали потерянное. Как ис- пуганно сообщал в Москву 13 апреля Д.З. Мануильский, «11/IV в 10 часов вечера восстал 1 революционный Курский полк... Воору- жённые кучки под видом ареста стали врываться в гостиницы, захватывая деньги и имущество. К восставшим примкнул свободный отряд Корцева, открывший стрельбу. Необходим вывод из Курской губернии этих развращённых элементов. Просим выслать дисциплинированных и преданных Советской власти войск. Неприятель [немецкие и украинские войска] от Курска в 80 верстах и в 15 верстах от Льгова» 154 .

Карцевский отряд потребовал немедленного освобождения своего командира и открыл по городу артиллерийский огонь, дав пять залпов шрапнелью («к счастью, не причинивших вреда»). Затем, во главе со Слепцовым, мятежники двинулись на выручку Карцева, разогнав по пути контролировавший железную дорогу отряд Ковальчука. Самого Ковальчука «загнали в подполье, проведя его со станции под дулом нагана. Восставшие прервали всякую связь Курска с внешним миром и сделались хозяевами положения», — констатирует Н.Д. Токмаков 155 .

«Помню, кто–то из сотрудников Губисполкома, выглянув в окно, закричал: «Смотрите, против нас установили пулемёт», — вспоми- нает М. Рындич. — Мы трое девушек, самые молодые, подбежали к окну и стали смотреть. На противоположной стороне, на ступеньках теперешнего кинотеатра им. Щепкина какие–то люди, одетые в матросскую форму, обвешанные гранатами и револьверами, установили пулемёт, направив на здание Губисполкома (который помещался в бывшем доме губернатора, теперешняя 2–я поликлиника). Они беспорядочно кричали и показывали руками на Губисполком. Все они были пьяные. Заметив, что из окна смотрят, они подбежали к пулемёту. Зав. канцелярией тов. Михайлов крикнул нам: «Ложитесь, сейчас будут стрелять». Мы легли на пол и действительно раздался выстрел, зазвенели и посыпались разбитые стёкла. Через некоторое время кто–то из нас выглянул в окно, но напротив уже никого не было и исчез пулемёт. Из Ямской тоже раздался один выстрел из орудия по городу. В городе началась паника» 156 .

В этот момент, «совершенно неожиданно», по выражению Токмакова, в Курске появился Михаил Васильевич Слувис, который с 4 апреля 1918 г. являлся помощником командующего войсками Курской губернии 157 . Служивший при его штабе Б.М. Гущин вспоминает, что Слувис «имел военную подготовку и боевой опыт. Левый эсер–максималист, он вступил в партию большевиков. Он был не- высокого pocтa, худощав. По первому впечатлению казался хилым человеком. Брюнет с небольшими усиками, выглядел грузином, носил френч, брюки галифе, кавказскую обувь, бурку, папаху. Был властный, самолюбивый, решительный. Всегда хмурый, чем–то недовольный. Не видел я его улыбающимся, приветливым. Голос — резкий, говорил отрывисто, кратко. Чувствовал свою силу, занимая высокое положение» 158 .

Когда вечером 11 апреля «матросы» 159 отряда Карцева ринулись в город, М.В. Слувис, только что прибывший в Курск с линии фронта, вместе с Г.И. Акивисом и самим Карцевым выступил им навстречу. По словам самого М.В. Слувиса, «когда прогремел первый залп... из большого здания губсовнаркома всех будто метлой повымело. Со мной остались лишь Григорий Исаакович Акивис — старый большевик, заместитель председателя Курского ревкома, один из членов губсовнаркома и эсер–максималист Кобозев, уже пожилой человек». Слувис и Акивис вызвали броневик и приказали привести в боевую готовность Курский революцион- ный полк. На броневике в губсовнарком прибыл Татаринов, которого попросили пересесть в автомобиль и следовать в Ямскую за броневиком. «Недалеко от здания штаба они встретили цепь вооружённых людей из отряда Карцева. Цепь двигалась в пол- ном боевом порядке, таща за собой пулемёты. Однако, когда Слувис приказал наступавшим повернуть обратно, они сделали это безоговорочно» 160 .

На вокзале Слувису и Акивису пришлось столкнуться с бурным возмущением солдат: «все люди, находящиеся в эшелонах, требовали немедленного ареста всего полкового штаба за то, что он им ничего не даёт, хотя всё имеет» 161 . Он потребовал встречи с командирами и членами отрядных комитетов, чтобы спокойно обсудить выдвигаемые требования. Пока шло это совещание, на бурном митинге, маневрируя и делая уступки толпе, Акивис сумел в какой–то мере овладеть ситуацией. Он призвал митингующих объединиться и сплотить ряды перед лицом общей угрозы со стороны немцев и гайдамаков. Однако гораздо больший эффект произвели действия Слувиса, которые неоднократно затем ставились ему в вину. «Сейчас т. Слувис хороший парень, — пишет в 1935 г. Н.Д. Токмаков, — однако с точки зрения исторических фактов я предъявляю ему несколько обвинений. Прежде всего... первым действием т. Слувиса было освобождение из тюрем уголовных элементов. Вторым действием Слувиса было следующее — он предъявил Ревкому требование выдать ему денег, несколько тысяч, а может быть даже миллионов, по тогдашнему исчислению, рублей, как контрибуцию в определённое время, иначе он разгонит Ревком» 162 .

«Услышав орудийные выстрелы, я сейчас же явился в полевой штаб, где никого уже не было, — вспоминает телеграфист Н. Горбачев, помощник начальника штаба боевой организации левых эсеров–интернационалистов. — Не совсем ещё зная, в чём дело, я пошёл оттуда с т. Стеценко (член штаба от ПСР) в штаб боевой дружины, откуда, взяв отряд, направился в полевой штаб для его охраны, но по дороге ехавший в Ямскую т. Слувис, как пом. командующего войсками обороны Курской губернии, приказал мне, Стеценко и Шурову ехать с ними на вокзал, где мы увидели пьяную ватагу, пытавшуюся снять 6–ти дюймовые орудия с платформы для обстрела города. Уговорив кое–как прекратить обстрел и успокоив часть отряда, мы снова с Слувисом и представителями отряда Карцевым, Гох и др. поехали в Горсовет, где бывший председатель Забицкий сдал свои обязанности Слувису, тогда как остальные члены Совета разбежались... В тот же день были распоряжением Слувиса, под давлением банды Карцева, распущены тюрьмы. Не зная об этом распоряжении и получив в штабе по телефону известие о роспуске заключённых, я поехал в автомобиле с Стеценко и Гохом (о котором лично я ещё ничего не знал), но было уже поздно: тюрьмы все были распущены и Гох самодовольно сказал: «это наша брат- ва действует». Тут я догадался, кто он такой, комментарии были излишни» 163 .

Действительно, вместе с арестованными сподвижниками Карцева на свободу вышли и уголовные преступники, некоторые из которых быстро заняли видное место среди восставших. Среди них следует отметить Молокоедова и судимого за убийство Гоха. Но, так или иначе, к ночи волнения улеглись, а власть практически полностью перешла в руки полевого штаба, руководимого М.В. Слувисом — единственным представителем власти, активно проявившим себя в бурных событиях дня. Он был единогласно выбран главнокомандующим войсками обороны Курской губернии. Члены губсовнаркома, а в первую очередь Забицкий, Трубицкий и большевик Гридин, старались ничем не напоминать солдатам о своём существовании. «С этого момента штаб моряков захватил полевой штаб в свои руки. Были туда от них назначены Коак (нач. штаба), Сосвич, Карацинский и др., — пишет Н. Горбачев, — главное своё недовольство отряд Карцева выражал по адресу Забицкого, Трубицкого и членов Совета Рожкова, Семёнова, Немцева и других сотрудников штаба и ближайших сподвижников первых» 164 .

Однако долго сдерживать вооружённую толпу, оставаясь на положении заместителя Забицкого, М.В. Слувис был не в состоянии. Положение обострялось тем, что на Курском вокзале скопилось множество солдат, разъезжавшихся по домам после разложения старой армии. Находившийся в Курске замнаркомпрода Д.З. Мануильский даже утверждал, что «поводом к беспорядку послужила полная деморализация эшелонов, ведущих себя, как неприятель- ская сторона». Он же сообщает, что после этих бурных событий «в течение двух дней кучка, вооружённая гранатами, терроризировала мирное население» 165 . Позднее выяснилось, что стихийными беспорядками пытались воспользоваться в своих целях и отдель- ные личности из числа самих советских руководителей. Так, губвоенком Леонов, который ранее «требовал реорганизации штаба и стоял в резкой оппозиции к Забицкому», всячески старался направить недовольство солдатской массы против своих политических соперников из числа губернского руководства, в первую очередь, против того же Забицкого. По этому поводу Н.Д. Токмаков, явно сгущая краски, сообщает: «на сторону восставших перешёл Леонов. Говорят, что он большевик, но я его лично никогда в Губкоме не видел... Очевидно, в Леонове имелась определённая установка, чтобы свергнуть советскую власть. Леонов имел зуб не только про- тив руководителя Ревкома т. Забицкого, но и целиком и полностью против всего Исполкома» 166 .

В итоге в три часа дня 14 апреля толпа солдат и матросов во главе со Слепцовым ворвалась в помещение Совета, разыскивая Забицкого, Трубицкого и Гридина. На руках у «мятежников» имелся официально выписанный ордер на арест всего президиума губсовнаркома («причём под арестом разумелся расстрел») 167 . Не найдя успевших скрыться комиссаров, Слепцов взял под стражу попавшихся ему в руки начальника кавалерийского отряда И.Т. Рожкова и комиссара охраны Семёнова. Арестованы были также видные курские большевики М.Г. Каширцев и А.В. Тулупов («который, только благодаря своей находчивости, сумел часа через два освободиться»). Курские большевики в панике запросили по телеграфу помощи из Москвы 168 .

Вскоре после этого состоялся бурный митинг в знаменитом кинотеатре «Гигант», на котором М.В. Слувис был провозглашён главнокомандующим войсками Курского губернии. В своём выступлении он много говорил о необходимости повышения обороноспособности, а кроме того, сумел путём уступок добиться вывода из города «чуждых, развращённых элементов». В завершение ми- тинга была принята резолюция о полном доверии новому главкому, который был облечён «чрезвычайными полномочиями в деле во- енных операций» 169 .

На другой день, 15 апреля, как зафиксировал в своём рапорте Михаил Ярема, «образовался из находящихся в Курске матросов Морской штаб, выбраны были два матроса из своей же среды, тов. Поспелов, председатель штаба, и организатор отряда тов. Сидоренко, принимают всех, кто желает поступить к ним». По мнению Яремы, единственными надёжными войсками в Курске является железнодорожная боевая дружина в составе 500 человек. Прочие же части были «деморализованы тем, что им не дают снаряжения и обмундирования, жалованья по их требованию». Взывая к помощи центра, Ярема писал 23 апреля Н.И. Подвойскому о том, что для наведения порядка в городе следует части, не желающие идти на фронт, «расформировать или вставить в рамку власть Морского штаба» и с этой целью прислать в Курск «20 пулемётов, 4 броневика и 500 латышских советских стрелков» 170 .

Вскоре в Курск вернулся с Белгородского участка фронта Н.Д. Токмаков. Он вспоминал позднее, как после начала восстания была потеряна связь с Курском, а прибывший на боеучасток со своим балтийским отрядом Дыбенко прямо заявил ему: «Раскололась ваша власть». Обеспокоенный комиссар поспешил в Курск и по приезде застал там печальную картину: «Ревкома нет, работает в подполье, Губкома тоже нет... пришлось искать товарищей, ходить, собирать. Я поймал Булгакова, Гуляева. Устроили совещание совместно с т. Забицким. Таким образом, власть нашлась. Т. Забицкий продолжал работать и в подполье. Губком тоже развернул работу в рабочем районе. Но официально в Курске была полная анархия» 171 . Характерным примером царившей в городе неразберихи слу- жит случай, едва не стоивший жизни самому Токмакову. «Иду я в те дни как–то из квартиры, — вспоминает он, — встречаю моряка, — в лицо он меня знает. Здравствуйте. Здравствуйте, говорю, что вы так рано прогуливаетесь. Да вот мне Слувис поручил найти и расстрелять такого Маклакова — контрреволюционера, члена Государственной Думы, — теперь он является комиссаром Первого Курского полка. Вы, говорю, ошибаетесь, комиссар Первого Курского полка не Маклаков, а Токмаков, — это буду я. Да ты же, говорит, наш, рабочий» 172 .

Счастливо избежав участи члена Государственной Думы, Н.Д. Токмаков начал принимать меры по возвращению своего 1–го Курского полка под контроль советских органов власти. Вновь был устроен очередной митинг в «Гиганте». Здесь комиссару пришлось напрямую столкнуться с М.В. Слувисом, неодобрительно относив- шимся к подобной самодеятельности. «Когда я повёл беседу, — вспоминает Токмаков, — то врывается т. Слувис с группой матросов и заявляет: «я командующий вооружёнными силами Курского фрон- та». Не знаю, говорю, командующий вы или нет, не время сейчас выяснять. Тогда [он] просит у меня слова. Ну, думаю, что он может сделать, и я дал ему выступить. Тов. Слувис выступил очень хорошо — прежде всего против местной власти, он говорил, чтобы бойцы нас не поддерживали. Тогда я приказал ему прекратить разговор. Моряки, видя, что вождю их не дают говорить, стали у выходных дверей и открыли стрельбу, чтобы произвести панику. Я взял стул, поставил его посреди кино, устроив такого рода трибуну. Я сказал Слувису: оставьте помещение или я вас арестую. Больше его никто не стал слушать. Тогда я обратился к бойцам, заявив, что через 3–4 дня я их распущу и что они должны сдавать винтовки, всё снаряжение, постельные принадлежности, чтобы никто с собой не взял лишнего. Они мне дали слово, что всё это проделают, что ничего с собой не возьмут». Таким образом, не сумев поставить полк под партийный контроль, Токмаков сумел всё же вывести его из игры, попросту демобилизовав его почти целиком. Под ружьём остался отряд в 400–500 человек, проходивших обучение в казармах в Горелом лесу 173 . Туда же вскоре уехал и сам Н.Д. Токмаков.

Об анархиствующих матросах и о бурных митингах тех дней, проходивших в кинотеатре «Гигант», красочно вспоминает боец 1–го Курского полка Р.И. Жердев: «Матросов мне приходилось видеть на каком–то собрании. На участников собрания они не походили, скорее всего это были конвойные. На поясе с боков у них висели гранаты, через плечи перекрещивались пулемётные ленты с патронами, а кроме того с одной стороны [висел] «маузер» в деревянной колодке и бебут с другой 174 . Находились они во время проведения собрания на сцене и расхаживали по сцене наподобие пожарников. Помню, одно из собраний было очень бурным. Делал доклад один, как видно из больших командиров. Одет он был в хорошей бекеше с каракулевым воротником серого цвета, папаху он держал в руках... Зал был полон вооружённых винтовками красноармейцев. Матросы часто выходили по двое и четверо на сцену и расхаживали по ней. Докладчик выступил с резкой критикой по всем адресам. Он, например, указывал на полное отсутствие воинской дисциплины со стороны военных руководителей и самих красноармейцев. Ждут эшелон с красноармейцами на подкрепление, а приходят только списки. Назвал «летучую» дивизию «ползучей» и т.д. Но как только дивизию он назвал «ползучей», поднялся невообразимый шум. На этом собрание и было закончено. Когда выходили из помещения кинотеатра, то заметили пулемёт «мак- сим», направленный вдоль тротуара у самого театра» 175 . Вероятно, что «большим командиром», столь резко выступавшим на митинге, был сам М.В. Слувис.

Следует отметить, что, при всех эксцессах, «мятежники» отнюдь не выступали против Советской власти, как таковой. Скорее, они видели свою задачу в очищении Советов от отдельных лиц, вызывавших их недовольство. Сопровождающие этот процесс «незаконные обыски с грабежами и арестами, расхищение народного имущества, получение денег под угрозой штыков на три месяца вперёд» ничуть не противоречили их представлениям о «революционной законности». Более того, сам Карцев, объявивший себя «главнокомандующим штаба военных моряков», даже послал в Мо- скву вполне верноподданническую телеграмму: «Курск. Главком войсками Карцев. 15 апреля. Главнокомандующий войсками Курской губернии от имени всех частей войск тыла и фронта сообщает, что по первому требованию Советских центральных учреждений кур- ские войска с оружием выступят на защиту Советской власти» 176 . Это, однако, ничуть не мешало на деле весьма мало считаться с распоряжениями этих самых «центральных учреждений». Так, М.В. Слувис явочным порядком отменил приказ главкома фронта В.Н. Егорьева о назначении помощником начальника штаба бывшего подпоручика К.П. Зильбермана. Имевшихся в составе полевого штаба «ставленников Совета» (около пяти человек) просто терроризировали, а «бывшего офицера Яковченко» вообще едва не пристрелили 177 . Главной целью восставших не было свержение существующего строя. Это была попытка воспротивиться введению дисциплины в армии, дисциплины, целенаправленно разрушенной ранее большевиками.

Реальной силой в городе все эти дни оставался хорошо вооружённый и сплочённый «штаб военных моряков» в количестве 120 человек. В докладе Высшей военной инспекции он даже именуется «фактическим хозяином города». Всё это время, как с некоторым удивлением отметила инспекция, отряд «пьянствовал, грабил, убивал, устраивал оргии, арестовывал, врывался в квартиры и т.д., и т.д.; и всё это совмещалось при наличии полевого штаба и Совдепа» 178 . Именно в те дни, 25 апреля, была похищена и ограблена знаменитая икона Знамения Божьей Матери. «В городе новая сенсация, — пишет А.Л. Ратиев, — из Знаменского собора точно в час дня выкрадена икона Курской Божьей Матери вместе с драгоценной ризой, с какой — никто не знает, т.к. их было несколько. Кто–то утверждает, что это та жемчужная, присланная в дар самим Стенькой Разиным. Сейчас весь район монастыря блокирован и там идут тщательные обыски, так как подозревают, что икону украли, якобы, сами монахи» 179 .

Позднее Высшая военная инспекция РККА ставила «отличившимся» в те дни членам отряда в вину «полную дезорганизацию и терроризирование Совета и мирного населения, незаконные обыски с грабежами и арестами, расхищение народного имущества, получение денег под угрозой штыков за три месяца вперёд» и даже «агитацию среди гарнизона против Совета и подготовку «Варфо- ломеевской ночи»! 180 Конкретными пунктами обвинения бойцов «личного отряда Слувиса (Карцевского)» служили и собственно «военный бунт», и «обстрел города и Совета боевыми снарядами», и попытка ареста президиума Совнаркома. Полевой штаб Слувиса имел более колоритные грехи, среди которых «получение по орде- рам спирта и вина «для нужд штаба». Конкретно: реквизиция вина у виноторговцев Нестерова и Новосильцева (распито штабом); в пьяном виде производство обысков; оргии в гостиницах; посещение штаба в пьяном виде; расхищение имущества, принадлежащего исправительному отделению под руководством «комиссара» Лоскутова. Вещи частью находятся в штабе моряков, частью расхищены солдатами из эшелонов и распроданы на толкучке. Повальные незаконные реквизиции помимо и вопреки постановлению Совнаркома... провоцирование центральной и местной власти путём аги- тации по поводу назначения военных специалистов: о введении якобы старых порядков». Но наиболее яркими подвигами ознаменовал себя пресловутый «штаб военных моряков». Помимо всего вышеперечисленного, за ним числились: «антисемитская агитация и подготовка еврейского погрома, для чего у коменданта по охране представители моряков Сидоренко, Слепцов и другие требовали производства обыска в двух еврейских кварталах (28 апреля сего года); особо деятельной агитацией в пользу еврейского погрома занимались Слепцов, Сидоренко, Молокоедов, Гох, Поспелов.

Пьянство, спаивание солдат, для чего снимались у винных складов караулы и бесконтрольно забирался спирт. Ночные обходы и налёты на автомобилях на частные квартиры с целью грабежа под предлогом поисков для расправ над членами Совета.

Маскарады–переодевания в матросские формы лиц, не имею- щих отношения к флоту, с целью скрыться от уголовного преследо- вания и терроризировать Совет и население.

Тяжкие уголовные преступления некоторых членов штаба... как например: убийство «матросом» Молокоедовым Чертога и его спутницы; 181 бесконтрольные расстрелы, которые необходимо, но невозможно при настоящих условиях расследовать: ограбление волостных касс Чаплынской, Дьяконовской и других волостей и много других уголовных дел, которые ждут расследования.

Раскрытие тюрем (с участием Сидоренко, Мамаева и пр.)» 182 .

Неудивительно, что бывший штабс–капитан Пошехонского полка Коак, назначенный Слувисом на пост начальника штаба, на вопрос Н.И. Подвойского: «Значит, вы состоите начальником штаба бандитских войск?», мог лишь развести руками: «Может быть, да» 183 .

Между тем, открыв в пьяном виде стрельбу из револьвера у себя в комнате, Карцев «прострелил сам себя» и вскоре скончался в больнице. Сподвижники устроили ему пышные похороны, организатором которых назначили Гоха: «Кто–то предложил хоронить главкома с попом. Гох согласился, но одного попа показалось ему мало. Привели трёх. Попов запрягли в телегу. На телегу положили гроб. Похоронный кортеж направился в сторону Херсонских ворот» 184 . Внезапная гибель командира вызвала среди соратников борьбу за власть, и в итоге Гох, на глазах всего отряда, выстрелил и тяжело ранил Слепцова 185 .

Вероятно, именно этот эпизод привёл к расколу в рядах «мятежников». В результате Гох и его сторонники покинули город. Согласно воспоминаниям щигровского большевика Ф. Кретова, «в конце апреля на станцию Щигры прибыл эшелон с анархистами. Атаманом у них был Гох. Все были хорошо вооружены, имели бронированные платформы, легковую машину. Анархисты напугали руководителей Совета и те разбежались. Скрылись также работники милиции, военкомата, председатель Совета левый эсер Помогаев и его помощники». Местные большевики организовали из рабочих чугунолитейного завода Щеглова отряд в 50 человек под командованием Осетрова, который взял под контроль склад военкомата, однако этих сил было явно недостаточно для того, чтобы противостоять Гоху. Тогда «анархистам» решили устроить ловушку, пригласив их участвовать в Первомайской демонстрации. Однако Гох не принял приглашения и увёл свой отряд в сторону Касторного. Впрочем, далеко уйти ему не удалось: он был арестован и расстрелян на ст. Мармыжи 1 мая 1918 г. 186

Слувис, как мог, старался урегулировать положение в городе. Он отменил распоряжение об аресте президиума Совдепа, что позволило Забицкому и его товарищам вернуться, наконец, на легальное положение в руководимом ими городе. Более того, Забицкий, Трубицкий и Тулупов попытались упрочить свои позиции и с помощью железнодорожной ячейки большевиков задумали обезглавить «мятежников». Согласно воспоминаниям Н. Горбачева, этот план обсуждался «в комитете ПСР (левых)... с участием от партии большевиков тт. Булгакова, Тулупова и др., от максималистов Забицкого, Денисова, от левых СР меня и Ливанова и других». Поскольку главари «мятежников» обитали в классном вагоне на железнодорожной станции, было задумано под видом манёвров отогнать этот вагон за пределы города к Горелому лесу, где «устроив засаду перестрелять их всех». После этого следовало произвести разоружение основной массы солдат 187 .

Однако план этот провалился, и вся паровозная бригада, осуществлявшая его, попала под арест. Была также предпринята попытка повлиять на «мятежников» политически. На совещание Совдепа были вызваны их представители, Молокоедов и Поспелов, которым было заявлено: «если вы за советскую власть, дайте возможность работать Ревкому и прекратите свою гульбу». По утверждению Токмакова, «после этого они сказали, что будут работать и действительно до прибытия т. Подвойского они присмирели и работа продолжалась» 188 .

Наконец, утром 29 апреля в Курск прибыли члены Высшей военной инспекции во главе с Н.И. Подвойским. Ситуация произвела на них впечатление удручающее и потрясающее одновременно: «Нигде инспекции не пришлось столкнуться с такой расхлябанностью власти, с такой растерянностью, граничащей с ужасом... Нигде не было такой оторванности от центра, ...и нигде не был так широк разгул блуждающих банд уголовных преступников, именую- щихся «революционными отрядами» 189 .

Инспекцию сопровождала военная команда в 19 человек при одном пулемёте. Тот факт, что при столь мизерных силах Подвойскому удалось в два дня «подавить мятеж», арестовав штабы отрядов, свидетельствует о том, что происходившие в Курске беспорядки отнюдь не носили характера «антисоветского восстания». Кроме того, положение Подвойского было облегчено расколом среди его противников и уходом значительных сил «мятежников» под командованием Гоха в сторону Щигров.

1. Л.Д. Троцкий, председатель реввоенсовета РСФСР. Фотография 1918 г.
2. Н.И. Подвойский, председатель Высшей военной инспекции. Фотография 1918 г.
3. Куряне встречают Н.И. Подвойского. Июль 1918 г.

Подавление «мятежа» обошлось практически без кровопроли- тия 190 . Командир взвода 1–го Курского Советского отдельного батальона П.С. Малахов рассказывает, как однажды вечером он был вызван в губсовнарком, где обсуждался вопрос о ликвидации Карцевского отряда:

«Мне было поручено днём сделать разведку расположения отряда Карцева на ст. Курск с целью обезоруживания и доложить вечером того же дня губсовнаркому. При разведке... я увидел, [что] вблизи крайней платформы стоял небольшой состав из двух штабных вагонов (вагонов второго класса) и пяти товарных вагонов. Причем три вагона [из них были] с водкой, а остальные два вагона — с командой пулемётной. Три орудия стояли на отдельной платформе. На станции по рельсовому пути было большое движение поездов и было много людей. Это были партизаны, самодемобилизовавшиеся солдаты, мешочники и др. Так что днём обезоруживание отряда было невозможно. Вечером того дня я доложил губсовнаркому о результатах моей разведки. После небольшого обсуждения губсовнарком решил: рано утром состав со штабными вагонами перевести на [станцию] Курск–город, а мне со взводом окружить находящихся в вагонах и доставить в здание губсовнаркома. Рано утром я со взводом направился на ст. Курскгород... На перроне меня встретили т. Крутов, Белоусов, начальник станции и другие неизвестные мне лица. Они указали мне на стоявший на станции состав. Я взводом оцепил его. Через тамбур я пролез в один из штабных вагонов. В первом купе на столе лежали ключи от вагона, два нагана и два матроса крепко спали на диванах. Я забрал ключи, оружие и открыл дверь вагона, впустив начальство и бойцов. Так последовательно было забрано оружие у остальных спящих в других купе и в следующем вагоне. После захвата оружия спящих грубо разбудили и предупредили их, что они арестованы как бандиты и всякое сопротивление ими — их смерть. Арестованные покорно вышли из вагонов и стали под мой конвой. По всей видимости, арестованные накануне были очень пьяны и с похмелья не соображали в чём дело. Всех арестованных было 10—12 человек, в их числе и Коак, начальник полевого штаба... Пулемётчиков было 8 человек. Интересно, что у каждого пулемётчика в вещевом мешке была четвертная бутыль с водкой» 191 .

М.В. Слувис подчинился решению Подвойского об упразднении должности главкома войск губернии и принял назначение на пост начальника отрядов Завесы Льговского направления. Полевой штаб был «почти целиком» арестован инспекцией уже 29 апреля (сумели бежать Гох и Сидоренко, «важные уголовные преступни- ки»). Спустя два дня был разоружён и пресловутый «штаб военных моряков» в номерах гостиниц Полторацкого и «Золотой якорь». Боец 1–го Курского полка Р.И. Жердев вспоминал, как, возвращаясь к себе в казарму из Знаменского сада (затем Парк им. 1–го мая), он шёл по Херсонской улице, когда «не доходя ж/д путей встретил отряд латышских стрелков, шедших под командой в полном вооружении к Красной площади. Через некоторое время послышался сначала одиночный выстрел, а затем частая ружейная стрельба. В ту же ночь в помещении нашего полка были выставлены посты у входов, вооружённые пулемётами, и [высланы] патрули вокруг здания. То же самое было и у латышских стрелков. Эти мероприятия были предприняты на случай, если бы латышские стрелки стали обезоруживать красноармейцев Курского революционного полка и наоборот. Кем–то был пущен такой провокационный слушок. Разрядку этого напряжённого состояния сделал красноармеец нашего полка тов. Садовский... Он сразу взял с собой не помню сколько товарищей и отправился к латышским стрелкам. Вот тогда–то и выяснилась провокация» 192 .

Попытка расформированной «команды военных моряков» ос- вободить арестованных, предпринятая ими в 5–6 часов утра 30 апреля, была решительно пресечена Подвойским, который при- грозил, что впредь такие действия поведут прямиком «к расстрелам на месте» 193 .

Интриговавший против Забицкого военком Леонов также был взят под стражу и «убит по дороге в тюрьму, куда был направлен в автомашине в сопровождении конвоя». Неугодный Слувису К.П. Зильберман стал начальником штаба войск Курского района. В отношении же большинства «мятежников» Н.И. Подвойский ограничился вполне символическими мерами. По его приказу «личный отряд Слувиса», бывший «Карцевский отряд» был разоружён и распущен «с поимённым опубликованием всех солдат отряда в советской печати». А 30 апреля было отдано распоряжение о том, чтобы 10 мая в Курске, в 25 мая в губернии каждый солдат–доброволец Красной Армии дал торжественное обещание «об исполнении принятого на себя долга». В итоге 1 мая недавно ещё «мятежные» части участвовали в праздничном параде на Красной площади города.

Секретный агент Добровольческой армии А.А. Борман, сопровождавший делегацию большевиков на переговорах с Центральной Радой, оставил колоритную зарисовку ситуации в Курске вскоре после прекращения апрельских беспорядков:

«В Курске на вокзале к нам в поезд явился Подвойский... Он рассказал, как ему пришлось прибегнуть к расстрелам, чтобы восстановить дисциплину в своих частях... Курск переживал неопределенное время. Власть в городе конечно была советская, но советчики были местные, и потому жизнь города еще изменилась очень мало. Чека вероятно уже существовала, но она еще не принялась за систематическое искоренение буржуазии и интеллигенции. Больше всего неприятности доставляли горожанам матросские отряды, но и они не очень досаждали. В городе находилось много помещиков, съехавшихся из уездов. Все были разгромлены. Мне пришлось бывать в частных домах. Обычная картина. Ругают большевиков, ждут у моря погоды. Полная неосведомлённость. Не знают не только что происходит в России, но даже и в Москве. Не только буржуазия и помещики были настроены против большевиков, но и сельские учителя.

Как раз во время нашего пребывания в городе проходил губернский учительский съезд, созванный конечно большевиками. На открытии осоветившийся священник (кажется Ионин) произнес речь о том, как земство тормозило дело народного образования и в частности как кн. Павел Долгоруков препятствовал просвещению народа. Учителя молчали. Долго молчали они также, когда на трибуне появился Раковский, но наконец не выдержали и после какой–то революционной фразы, произнесенной с резким акцентом, со всех сторон послышались крики:
— Отправляйтесь к себе в Румынию.

Раковский не ожидал таких реплик и, обозвавши народных учителей контрреволюционерами, быстро ушел из залы заседаний...» 194

Но, так или иначе, Советская власть в городе была восстановлена в полном объёме, ненадежные части после переформирования в спешном порядке отправлялись на фронт 195 . Попутно Подвойский произвел чистку советского и военного руководства. С руководящих постов удалялись эсеры, вместо них назначались большевики 196 . Не удалось, однако, отделаться от возбуждающего подозрения М.В. Слувиса. Против него было выдвинуто обвине- ние из девяти пунктов, которое завершалось заявлением о том, что «вся его политическая деятельность не что иное, как контрреволюционный авантюризм». Однако из Москвы 15 мая пришло распоряжение: «оставление тов. Слувиса на занимаемой должности считать необходимым для пользы дела» 197 .

Что касается клейма «анархистского мятежа», то его курские апрельские события 1918 г. получили уже позднее, в связи с событиями общероссийского масштаба. Дело в том, что именно анар- хисты стали первой левой революционной партией, смятой боль- шевиками на пути к однопартийной диктатуре. В ночь с 11 на 12 апреля 1918 г. в Москве было арестовано 600 анархистов по обвинению в грабежах, насилиях и заговоре против Советской власти. В свете этого было весьма соблазнительно связать курские события с «контрреволюционными замыслами» анархистов, что и было сделано советской историографией 198 .

123. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 228– 229. Следует отметить, что, завершая теоретическое обоснование террора, Л.Д. Троцкий напомнил слушателям: «Но, товарищи, запомните одно — раз и навсегда! Об этом нам говорит, опять–таки, опыт истории, опыт всех революций. Какие бы разногласия ни появились у нас в партии, как сейчас, так и в будущем, что естественно, мы должны всегда искать пути для их мирного разрешения. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы наши внутренние споры привели к пролитию крови. Первая её капля, ставшая между нами непреодолимой преградой, может оказаться фатальной» (Там же. С. 229). В этом и было единственное различие в подходе к террору между «старой ленинской гвардией» и «верными сталинцами». Для И.В. Сталина и его последователей партийная принадлежность противника уже не имела ровным счётом никакого значения.

125. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 141.

126. Черников М.Н. Октябрь в Тимском уезде Курской губернии // Краеведческие записки. Вып. 2. — Курск, 1963. — С. 105–106.

127. Кизрин И.Г. Указ. соч. С. 79.

128. Летопись революционной борьбы в Курске. — Курск, 1923. — С. 31.

129. Комаров А.А. Указ. соч. С. 22.

130 Шалимов П.А. Тяжёлый, но славный путь жизни Вениамина Михайловича Пузанова. — Рукопись. Л. 19; следует отметить, что имя комиссара С.В. Дорошенко упоминается в протоколе экстренного заседания уездного совнаркома 9 мая 1918 г., где он настойчиво вносил на рассмотрение своё внеочередное заявление «о необходимости сделать облаву в окрестностях Корочи, где скрываются бежавшие контреволюционеры» (Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 — март 1919. — Белгород, 1967. — С. 287). Красочную характеристику этого деятеля даёт близко знавший его С.А. Туник, также активный участник апрельских событий: «У нас в Короче председателем ревтрибунала оказался некто Дорошенко. С этим «предом» я учился в первом классе гимназии. Через месяц после начала занятий он украл в раздевалке у кого–то калоши; сторож видел это, и вора с треском выбросили из гимназии. Несколько лет о нём ничего не было слышно. Когда ему исполнилось семнадцать, он поступил рассыльным к мировому судье. За кражу марок судья его прогнал; Дорошенко поступил приказчиком в лавку к Чижиковым — проворовался и был выгнан. Таким образом, в Короче он стал известен и работу получить нигде не мог. Делать было нечего, и Дорошенко отправился в Харьков, но тоже попался на краже. Отсидев, опять нашёл себе работу, опять совершил кражу, теперь уже со взломом, и как рецидивист на этот раз основательно засел в «даровую гостиницу». Настала революция, он как «пострадавший» получил свободу. Приехав в Корочу в матросской форме с пехотным георгиевским оружием на боку, начал наводить революционный порядок. Первым делом расстрелял мирового судью, который когда–то прогнал его за кражу. За такое рвение был назначен или сам себя назначил предом и комендантом города» (Туник С.А. Белогвардеец. Воспоминания о моём прошлом. — М., 2010. — С. 200).

131. Туник С.А. Белогвардеец. Воспоминания о моём прошлом. — М., 2010. — С. 202– 203.

132. Там же. С. 205–206.

133. Рождественская В.М. В те дни // Известия КГОК. — 1927. — No 5. — С. 53.

134. На заседании Корочанского уездного совнаркома 4 июня 1918 г. было принято решение «тов. Кабанова командиром 6–го Корочанского полка утвердить... Военно–политическим комиссаром в штаб Корочанского полка [назначен] До- рошенко (старший)» (Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 — март 1919. — Белгород, 1967. — С. 292–293).

135. Командиром 6–го Корочанского полка во второй половине декабря 1918 г. зна- чится уже не Кабанов, а Кисель (Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 — март 1919. — Белгород, 1967. — С. 322).

136. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Л. 38об–39об. Употребляемое повсюду П.И. Подцу- евым слово «эсеры» является для него, судя по всему, просто синонимом контрреволюционеров.

137. ГАКО. Ф. 3139. Оп. 1. Д. 27. Л. 18, 23.

138. Малахов П.С. Контрреволюционное восстание Карцева в Курске в апреле 1918 г. (рукопись). — Л. 3.

139. Краснов Б. Делегат четырех съездов // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 200.

140. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 3.

141. Каширцев М. Г. Воспоминания (рукопись). — Л. 4.

142. Какурин Н.Е. Как сражалась революция. — Т. 1. — М., 1990. — С. 162; Антонов–Ов- сеенко В.А. Записки о гражданской войне. — Т. 1. — М., 1924. — С. 101.

143. Стенограмма совещания старых большевиков г. Курска. 18 октября 1956 г. — Л. 32.

144. Жердев Р. И. Письмо сотрудникам Курского краеведческого музея от 22 января 1970 г. (рукопись).

145. Краснов Б. Делегат четырех съездов // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 201.

146. Юрченко И., Николаев Ю. Мятеж // Простор. 1957. No 6. С. 38–39.

147. Борьба за установление и упрочение Советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 197.

148. Стандартное описание событий, наполненное обычными штампами советской историографии, содержится, например, в работе А.Н. Манжосова и Н.П. Фёдорова: «10 апреля 1918 г. в Курск прибыли два эшелона матросов–анархистов и уголовников... На станции разместился «Штаб военных моряков» во главе с бывшими царскими офицерами Карцевым и Мамаевым. Банды уголовников захва- тили городские гостиницы, начались попойки и грабежи населения» (Манжосов А.Н., Фёдоров Н.П. Этапы большого пути. Ч. 1 (1868–1941). — Курск, 1991. — С.89– 90). Как показывают документальные свидетельства, моряков среди мятежников практически не было, Карцев был всего лишь унтер–офицером старой армии, а называть его отряд, входивший в состав 5–й армии Сиверса, «уголовниками» может быть и верно по сути, но совершенно неверно по форме.

149. НА КОКМ, д. 38, л. 27, 51.

150. Глебов Л.Д. Борьба большевиков за установление и упрочение Советской власти в Курской губернии. — Курск, 1952. — С. 104.

151. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 10.

152. НА КОКМ, д. 38, л. 51.

153. Эпизод с арестом (или только разоружением) Карцева и обстрелом города по– разному освещается в мемуарной литературе. Автор биографического очерка о Г.И. Акивисе утверждает, что утром 10 апреля «анархисты» произвели по городу пять артиллерийских выстрелов, после чего Карцев явился в губревком. Поскольку Е.Н. Забицкий скрылся в неизвестном направлении, то на встречу с «мятежником» вышел Акивис, которому хитростью удалось разоружить Карцева и двух его сопровождающих. Вызвав нажатием потайной кнопки И.Т. Рожкова (якобы адъютанта Забицкого), Акивис, «незаметно подмигнув» ему, поинтересовался, выставлено ли вооружённое оцепление вокруг здания. Поняв хитроумный замысел, Рожков бодро отрапортовал, что все посты выставлены. Испуганный Карцев грозился пожаловаться самому Троцкому (!), но согласился сдать оружие (Краснов Б. Делегат четырёх съездов // Они были первыми. — Воронеж, 1969. — С. 201–202). В помещённых в том же сборнике воспоминаниях Н. Евсеенкова утверждается, что «Карцев и его приближённые явились в Курский ревком и предъявили ультиматум» за день до начала мятежа, то есть 9 апреля. Забицкий отсутствовал и Г.И. Акивис при помощи Рожкова разоружил «анархистов». На следующий день «мятежники» дали по городу пять артиллерийских залпов, после чего Акивис и Слувис вынуждены были двинуться к железнодорожной станции, чтобы «погасить мятеж» (Евсеенков Н. Вспоминая годы боевые // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 234). Н.Д. Токмаков в своих воспоминаниях утверждает, что никакого ареста вообще не было, а отряд Карцева, ошибочно «думая, что его начальство арестовано, выступил с ультиматумом освободить его, иначе разгромит Курск, и произвёл несколько выстрелов по городу» (ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Сте- нограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 10).
Григорий Исаакович Акивис — уроженец с. Вонячино Литинского уезда Подольской губернии. Вступил в РСДРП в 1906 г. В 1914 г. перебрался в Курск. В 1917 г. избирается членом Совета рабочих депутатов. Председатель профсоюза рабочих табачно–махорочной и гильзовой фабрик. После октября 1917 г. — товарищ председателя губревкома. Делегат XI—XIV съездов РКП(б).

154. НА КОКМ, д. 38, л. 27–28.

155. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 10.

156. Рындич М. В борьбе за Советскую власть (рукопись). — Л. 6–7.

157. Слувис Михаил Васильевич (22 июня 1888–1938) — родился в Бендерском уезде Бессарабской губернии в семье сельского учителя–молдаванина. Окончив гим- назию, был в 1910 г. отчислен с 3–го курса Новороссийского университета за революционную деятельность. В 1914 г. закончил Виленское военное училище и выпущен подпоручиком в 148–й Каспийский пехотный полк. Командовал ба- тальоном 10–го Заамурского пограничного полка. К 1917 г. дослужился до чина штабс–капитана. Примкнув весной 1917 г. к левым эсерам, он уже летом был судим за призыв к свержению Временного правительства. Член Полтавского рев- кома, начальник отрядов Красной гвардии и военморов Балтфлота. С 4 апреля 1918 г. — помощник командующего войсками Курской губернии, с 11 апреля — командующий. Сыграл видную роль в период так называемого «анархистского мятежа» в Курске в апреле 1918 г., пытаясь поддержать порядок в городе. После упразднения по приказу Н.И. Подвойского 30 апреля поста главкома войск губернии с 1 мая 1918 г. — начальник войск Льговского направления. В июне–августе 1918 г. — командир 2–й бригады 1–й Курской Советской пехотной дивизии, прикрывавшей участок Льгов–Суджа. В августе отбыл в Москву по болезни. С 3 сентября — командир 1–го Московского особого советского батальона бывших унтер–офицеров в составе 1–й Украинской особой бригады Р.Ф. Сиверса. В октябре бригада вливается в 15 стрелковую дивизию, а М.В. Слувис вступает в РКП(б). С 31 декабря 1918 г. по 12 января 1919 г. временно командует 15–й дивизией, замещая заболевшего начдива Ю.С. Гузарского. С 28 апреля 1919 г. командует 56–й стрелковой дивизией, действующей на Тамбовщине против Антонова. В 1920 г. — помощник военкома Киевского округа, затем — начальник отдела Центрального управления снабжения РККА. 21 мая 1923 г. награждён орденом Красного Знамени. Погиб в период репрессий, реабилитирован в 1956 г. (Лаппо Д.Д. Честь и доблесть. Воронеж, 1980. С. 60–85).

158. Гущин Б.М. Борьба с немецкими оккупантами на Курской земле (1918 г.) // Кур- ские мемуары. No 2. — Курск, 2002. — С. 9.

159. Н.Д. Токмаков отмечает: «Большую активность в этом восстании проявили матросы... Собственно говоря, матросов в Курске почти не было, те элементы, которые приняли участие в восстании, были просто под маркой матросской, которая видела во всём этом только наживу» (ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 10).

160. Евсеенков Н. Вспоминая годы боевые // Они были первыми. Очерки, воспоми- нания. — Воронеж, 1969. — С. 234–235.

161. НА КОКМ, д. 38, л. 51.

162. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 10.

163. Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 14.

164. Там же. С. 15.

165. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 140.

166. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 10.

167. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 190, 194.

168. См.: Кононов А. Мы верили в победу и завоевали ее // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 196.

169. Лаппо Д.Д. Честь и доблесть. — Воронеж, 1980. — С. 63.

170. НА КОКМ, д. 38, л. 51–52.

171. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 9.

172. Там же. С. 11.

173. Там же.

174. С этим можно сравнить описание красногвардейцев, подавлявших «контрреволюцию» в Глухове: «Кожний пяний красногвардiєц мав страшний вигляд. Всi були на лицi бруднi, на кожному з них на перехрестi лента вiд скорострiла [пулемёта] з набитими кулями, в кожного два або три голих нагани (револьвери за ремiнним поясом), збоку черкеський нiж, довкола попричiплюванi ручнi гранати, в руках обкровавлений зi штиком крiс [винтовка]» (Бiлокiнь С.I. Глухiвська трагедiя // Сiверщина в iсторiї України. Випуск 2. Матеріали Восьмої науково–практичної конференцiї (Глухів, 15–16 жовтня 2009 р.) — Київ–Глухів, 2009. С. 166).

175. Жердев Р. И. Письмо сотрудникам Курского краеведческого музея от 22 января 1970 г. (рукопись).

176. Юрченко И., Николаев Ю. Мятеж // Простор. — 1957. — No 6. — С. 46.

177. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 195.

178. Там же. С. 197.

179. Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С.147. Белые, заняв Курск, утверждали, будто иконы были похищены и ограблены че- кистами. Похищены были сама икона и её копия. Их обнаружили 15 мая 1918 г. в Феодосиевском колодце на берегу Тускари две девочки, стиравшие бельё: «Иконы лежали на дне колодца, завёрнутые в мешок. Вытащив находку из колодца и развернув мешок, девочки увидели иконы, о чём сообщили своим семьям и проходившему с похоронной процессией св[ященнику] Иваницкому. Собранной комиссией иконы были признаны за те, которые были украдены из монастыря. В 11 час. дня по случаю нахождения икон на Красной площади отслужен был торжественный благодарственный молебен при толпе молящихся в несколько тысяч человек... Вечером во всех церквах города были отслужены молебны» (Красная Армия, No 5, 16 мая 1918 г.).

180. НА КОКМ, д. 38, л. 65.

181. Вероятно, именно этот случай нашёл отражение в одном из эпизодов документальной повести И.И. Юрченко «Мятеж» (её рукопись хранится в научном архиве Курского областного краеведческого музея под названием «История анархистского мятежа в Курске»): «Площадь переходила девушка в лёгком осеннем пальто... На углу площади её ждал мужчина. Девушка ступила на тротуар, и они пошли вместе. Но тут спутницу взял за рукав Молокоедов. «Погоди–ка, прелесть!» «Отстаньте!» Мужчина пытался заступиться, но Молокоедов не обращал на него внимания. Когда же девушка вырвала руку, он лениво вытащил из кармана только что добытый пистолет... Двое лежали на тротуаре. Компания шла дальше».

182. НА КОКМ, д. 38, л. 81–84. О других «подвигах» Мамаева и «его подручного матроса Пацуева» сообщается в мемуарах А.Л. Ратиева, проживавшего в это время в доме своего деда Г.А. Новосельцева на ул. Золотой. Дом непосредственно примыкал к фабрике Новосельцева, на территории которой располагались склады спиртного. С января 1918 г. они находились под охраной военного караула. Однако весной караул был снят. «Каким–то образом это быстро становится известно матросскому отряду и анархистам, прочно обосновавшимся в лучшей курской гостинице, и через несколько дней к нам во двор врывается их объединённый отряд, предводительствуемый Мамаевым и его подручным матросом Пацуевым, на шапке которого красуется надпись «Десна». Их всего семь человек. Привезли они с собой два пулемёта, которые тут же устанавливают во дворе, как видно, чтобы не допускать вмешательства посторонних в их личные дела... И морякам, и анархистам расположение погребов хорошо знакомо, и взломав беспрепятственно акцизные печати, они быстро возвращаются обратно к нашему дому с большой корзиной, доверху наполненной бутылками с наливками, коньяками, ликёрами, и удовлетворённые добычей, требуют предоставить им место, где бы они смогли устроить своё пиршество... Вскоре, в разгар веселья, тов. Мамаев вынимает маузер и начинает стрелять в потолок, анархисты следуют его примеру. Подобная идиллия вскоре переходит в спор, и недавние друзья, превратившись в противников, уже готовятся вступить в рукопашную... И, как это памятно ещё со времён царя Петра, «великая баталия» кончается тем, что «оный Бахус всех пошиб»! Среди занесённого снегом двора февральский рассвет обнаруживает только два одиноко стоящих пулемёта — без всякой охраны... а владельцы, которых они предназначены охранять, всё ещё находятся в приютившем их убежище в объятиях сна. Выходят они толь- ко к обеду» (Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 142–143).
«...вечером к нам пришёл инженер Бака–Абаковский... рассказать об убийстве своего сослуживца–путейца, который возвращался домой со станции Ямская. Убил его без всякого повода и смысла оказавшийся случайно сзади него какой– то Мамаев двумя выстрелами из маузера в затылок. После того, как убитый упал ничком на землю, убийца перевернул его лицом к себе и стал с интереом раз- глядывать.
— За что вы его, товарищ? — спрашивает оказавшийся тут же невольным свидетелем происшествия локомотивный машинист.
— А ты что, сам разве не видишь? Это же настоящее капиталистическое отродье! Жалеть таких, что ли? — и убийца Мамаев, в дополнение к своим словам, сильно пинает сапогом мёртвое тело» (Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 146–147).

183. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 197.

184. Юрченко И., Николаев Ю. Мятеж // Простор. — 1957. — No 6. — С. 46. Со ссылкой на воспоминания М.А. Яремы, А.Н. Манжосов и Н.П. Фёдоров придают эпизоду с похоронами Карцева решающее для подавления «мятежа» значение: «переза- ряжая револьвер, был смертельно ранен Карцев. На третий день анархисты хо- Курский край в Гражданской войне 1917–1921 гг. (очерк военно–политической истории)

185. Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 197.

186. Кретов Ф. Первые послереволюционные дни // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 222–223; Манжосов А.Н., Фёдоров Н.П. Эта- пы большого пути. Ч. 1 (1868–1941). — Курск, 1991. — С. 90.

187. Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 15.

188. ГАКО. Ф. Р–3139. Оп. 8. Д. 7. Стенограмма воспоминаний участника Курского фронта и организации Красной Армии [Н.Д. Токмакова]. С. 11–12.

189. Там же. С. 195.

190. «О мятеже, который подавлялся вооружённой силой, я что–то не слышал», — иронически пишет Р.И. Жердев, процитировав в начале своего письма описания «борьбы с анархистами» из краеведческих изданий того времени (Курск. Очерки истории города. — Курск, 1969. — С. 183; Как это было. Из рассказа старого железнодорожника М. К. Гладилина // Курская правда. 5 марта. 1969).

191. Малахов П.С. Контрреволюционное восстание Карцева в Курске в апреле 1918 г. (рукопись).— Л. 4–5.

192. Жердев Р.И. Письмо сотрудникам Курского краеведческого музея от 22 января 1970 г. (рукопись).

193. НА КОКМ, д. 38, л. 72.

194. Борман А.А. Москва — 1918 (Из записок секретного агента в Кремле) // Русское прошлое. — 1991. — No 1. — С. 126–127.

195. См.: Из отчета высшей военной инспекции о проверке деятельности Курского совета и его военного отдела и о принятых инспекцией мерах по установлению революционного порядка в Курске // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 194–200. Курский край в Гражданской войне 1917–1921 гг. (очерк военно–политической истории)

196. Евсеенков Н. Вспоминая годы боевые // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 235.

197 НА КОКМ. Д. 38. Л. 37. Однако в июле 1918 г. Курская ЧК всё же отдала приказ об аресте М.В. Слувиса. Помимо причастности к апрельскому мятежу, его обвиняли в повальных обысках и грабежах на границе с Украиной, пьяных оргиях, которые его штаб устраивал в льговском имении князей Барятинских, каковое в конечном итоге и «погибло от диких огней», а также в провокации постоянных столкновений с немецкими частями и нарушении перемирия. Кроме того, было обращено внимание и на то, что Слувис — штабс–капитан, бывший юнкер... иногда он принадлежит к эсерам, иногда к большевикам, а иногда к социалистам, вообще его прошлое скрыто неизвестностью» (НА КОКМ. Д. 38. Л. 115–116). Несмотря на столь грозные формулировки, Слувис и в дальнейшем успешно занимал командные должности в Красной армии, получая награды и повышения в званиях.

198. Отнюдь не случайным в свете этого выглядит стремление инспекции и Н.И. Подвойского привязать дату начала Курского «мятежа» именно к 10 апреля. Впрочем, были разгромлены и настоящие курские анархисты: «согласно приказу ВЧК была разоружена федерация анрхистов–синдикалистов, занявшая дачу [предводителя дворянства] Афросимова, где при ликвидации было взято 200 винтовок, 3000 ручных гранат, 24 револьвера, десятки пулемётных лент, 8 пулемётов и 10 000 патронов, 6 пудов пироксилиновых шашек. После расследования была расстреляна группа анархистов–бандитов в количестве 13 человек». Но произошло это только в июне 1919 г.! (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 51, 227).

6. Церковь и власть

В революцию и Гражданскую войну Курская епархия (границы епархии совпадали с губернскими) вступила, имея 13 монастырей, 1 скит, 1440 храмов, 57 часовен. В церковном ведомстве в Курской губернии состояло 3 воскресных школы, 945 церковных школ, 41 приходское училище.

По официальным данным к началу 1915 года на территории гу- бернии проживало 3154501 человек, из них более 95% являлись православными христианами. В условиях 1–й мировой войны, ре- волюции и Гражданской войны количественные показатели насе- ления менялись, но вряд ли за короткий промежуток времени они претерпели значительные качественные изменения в области ре- лигиозных взглядов.

Последнее, правда, стоит рассматривать, учитывая тот факт, что в среде православного населения к моменту революционных изменений 1917 г. значительно ослаб авторитет церкви, накрепко связанной с государственным аппаратом. А это в свою очередь по- влияло и на возможность революционных изменений в стране и позволило пришедшим к власти большевикам начать открытые го- нения на Русскую православную церковь.

Видя в церкви союзника силам зарождающегося антибольше- вистского движения, советское правительство с первых дней свое- го существования развернуло «красногвардейскую атаку» на право- славную церковь. Эта атака не прекращалась и не ослабевала весь период Гражданской войны в России.

Уже по декрету о земле церковь была лишена всей земельной собственности. Затем последовали постановления о национализа- ции всех банковских церковных счетов. 11 декабря 1917 г. за под- писью В.И. Ленина было издано постановление, по которому все духовные учебные заведения, включая семинарии и духовные ака- демии, должны были перейти в ведение Наркомпроса, т.е. пресле- довалась цель лишить церковь пополнения профессиональными служителями. В декабре 1917 г. из ведения церкви изъяли учет всех актов гражданского состояния. Решением СНК было объявлено о закрытии всех храмов при государственных учреждениях, хотя многие из них являлись одновременно и приходскими.

20 января 1918 г. в СНК был принят декрет «Об отделении церк- ви от государства и школы от церкви». По этому декрету церковь была лишена права юридического лица и возможности распоря- жаться оставшейся собственностью, которая теперь объявлялась всенародным достоянием, а богослужебные здания отныне лишь передавались в бесплатную аренду группам верующих. В школах за- прещалось преподавание Закона Божия во всех формах.

В 1919 г. власти начали проводить национализации монасты- рей, а в июле 1920 г. Совнаркомом было принято постановление «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе».

Конституция РСФСР 1918 г. закрепила неполноправное поли- тическое положение духовенства, лишив его избирательных прав. Программа РКП(б) 1919 г. отмечала, что в наступлении на церковь должно идти дальше декларированного отделения последней от государства. В «Азбуке коммуниста», являвшейся толкованием пар- тийной программы, откровенно заявлялось, что церковь должна умереть в ближайшие годы. А дабы приблизить свою мечту, боль- шевики не гнушались никакими методами, вплоть до террора по отношению к духовенству и верующим.

Действие революционных перемен и отношение новой власти к православной церкви в Курской епархии почувствовали на себе уже в конце 1917 г., хотя это были еще не акты, собственно про- водимые государством, а скорее попустительство местных властей. Благодаря этому революционно настроенные солдаты проявляли нередко глумление над религиозными канонами и обрядами.

Так, 29 ноября 1917 г. в Белгородский Свято–Троицкий мона- стырь пришла большая группа матросов. Некоторые из них вош- ли в монастырскую церковь в шапках и с винтовками. Матросы требовали показать им мощи Св. Иоасафа. Монахи открыли раку и обнажили руки святого. После того как выяснили, что в раке дей- ствительно мощи, а не восковая кукла, матросы стали расходиться. На этот раз все обошлось без эксцессов. Причем любопытно, что многие из моряков, покидая монастырь, приобрели у настоятеля житие Св. Иоасафа 199 .

Что касается первых антицерковных действий советской вла- сти на местах, то их иначе как спонтанными назвать нельзя. Здесь не было, с одной стороны, достаточно подготовленных сил для ведения антирелигиозной деятельности, с другой — вера в легкую победу над церковью нередко переплеталась с опасением народно- го гнева, вызванного антирелигиозными действиями. Поэтому, как правило, наступление на церковь шло, в основном, путем периоди- ческого нанесения ударов по религиозным центрам, при условии полного физического превосходства.

Даже проведение в жизнь декрета «О земле» велось непоследо- вательно. Так, весной 1918 г. на бывших церковных землях в Казацкой слободе Курского уезда уже трудились крестьяне, взяв ее в аренду в казацком Совдепе 200 , но в некоторых уездах местные вла- сти еще длительное время не производили национализацию цер- ковных земель.

Непосредственно действия по отделению церкви от государства в губернии начались с первой половины 1918 г. И шли они в виде «красноармейской атаки» на церковь. Например, в стенограммах заседаний курских губернских партийных конференций РКП(б) за 1918–1921 гг. нет сколько–нибудь серьезных упоминаний о по- литике по отношению к церкви 201 . То есть за весь период Граждан- ской войны многие антирелигиозные действия совершались без четко выработанного плана. Причин здесь несколько. Во–первых, часть коммунистов искренне верила в легкость победы над «рели- гиозными пережитками» в сознании трудового народа и не прида- вала им большого значения; во–вторых, некоторые представители местных партийных организаций здраво оценивали церковный вопрос, понимая, что в случае четкого исполнения постановлений центральных органов власти в области антирелигиозной поли- тики может открыться внутренний — религиозный фронт в тылу Красной армии.

Если не считать спонтанных нападений на церкви, монастыри и другие учреждения православной церкви, произошедших в первые месяцы после октябрьского переворота большевиков, то одной из первых мер по антирелигиозной борьбе в Центральном Чернозе- мье стало учреждение при губернских отделах юстиции подотде- лов, ведавших антирелигиозными делами. Подобные подотделы учреждались и при уездных и волостных органах советской вла- сти. Руководил работой юридических подотделов по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства VIII «ликви- дационный» отдел НКЮ. По названию последнего подразделения местных органов власти, занимавшиеся антирелигиозной рабо- той, также стали именоваться ликвидационными.

Реально ликвидационные отделы долгое время или почти бездействовали, или оказывались созданными больше на бумаге. Причем образовались они, в основном, только в 1919 г., хотя первые распоряжения центральной власти об учреждении органов, ведающих ликвидационной работой по отношению к церкви, появились еще в первой половине 1918 г. Так, в Курске ликвидационный орган при Губисполкоме был создан в феврале 1919 г., а подобные структуры при уездных и волостных исполкомах были созданы с еще большим опозданием 202 .

Характерны и показатели работы ликвидационных органов на местах. Нередко в уездах за неимением ни опыта, ни кадров функ- ции ликвидационных учреждений передавались уже созданным ор- ганам, которые не ставили основной целью ведение антирелигиоз- ной борьбы, но могли ею заняться. В городе Тиме проведением в жизнь декрета от 20 января 1918 г. первое время занимался совет местных судей, в Щигровском уезде — уездный отдел просвещения, в Дмитриевском — отдел управления местного уисполкома. В ито- ге, как отмечалось в отчете Щигровского Уисполкома, отделением церкви от государства занимаются «никто в сущности... или все» 203 .

Пожалуй, провести в Курской губернии более или менее после- довательно властям удалось лишь несколько мероприятий. Среди них были действия, связанные с декретом А.В. Луначарского от 1 марта 1918 г., в соответствии с которым распоряжением местных отделов народного просвещения упразднялись должности препо- давателей Закона Божия 204 . Однако на практике отменить препо- давание Закона Божия в образовательных учреждениях удалось только к 1 сентябрю 1918 г., хотя и здесь нередко оказывалось, что данный предмет в школах и училищах продолжал преподаваться, перейдя в разряд факультатива. Затем во второй половине 1918 г. из епархиального ведения были изъяты все духовные школы и учи- лища. Вместе с ними национализировались и библиотеки, были изъяты даже книги духовного содержания 205 . Также местным вла- стям удалось полностью ликвидировать иконы и предметы религи- озного культа в общественных местах 206 .

Работа же по изъятию кладбищ из ведения религиозных органи- заций, конфискации церковных счетов в банках за редким исклю- чением проводилась очень вяло, а иногда и вовсе не велась. При- мерно так же обстояло дело с регистрацией актов гражданского состояния, хотя работа в этом направлении начала вестись с июля 1918 г. В г. Курске и по губернии к февралю 1919 г. метрические кни- ги были изъяты не из всех церквей 207 , а даже там, где изъятие проактивно стали изыматься в январе 1919 г. изошло, конфискованными оказались только книги за последние годы 208 . Предъявленное к Курскому Епархиальному совету требова- ние о немедленной выдаче всех метрических книг за многие годы оказалось невыполненным из–за объемности архива, хранившего- ся в Духовной консистории, и архив остался в прежнем месте, по- ступив лишь номинально в распоряжении Губисполкома 209 .

Окружной же отдел ЗАГСа удалось сформировать только к 28 января 1919 г., и именно с этого времени подобные отделы начали функционировать по губернии 210 . В городе Тиме к ноябрю 1918 г. был зарегистрирован только один брак в гражданском порядке, а гражданских похорон и вовсе не было. В Щигровском уезде функций ЗАГСа не выполнял никакой советский орган весь период 1918 г.

Что касается исправной работы органов ЗАГС в 1918 г., то были и такие случаи, но они являлись редким исключением. Например, можно назвать работу в этой области, проведенную в Новоосколь- ском уезде Курской губернии, где было зарегистрировано к сентя- брю 1918 г. 439 браков, 679 рождений, 377 смертей. Не меньшим исключением была ситуация в Дмитриевском уезде, где к февралю 1919 г. были национализированы и переданы в ведение похоронно- го отдела все кладбища.

Очень вяло шел и процесс по составлению описей церковных ценностей, которые во многих местностях губернии не были учте- ны до середины 1919 г., а в некоторых уездах даже до 1920 г.

Говоря об отделении церкви от государства, в марте 1919 г. вла- сти Обоянского уезда Курской губернии констатировали, что де- крет от 20 января 1918 г. в жизнь не проводился 211 . Такая же ситу- ация была в Корочанском и некоторых других уездах, где вообще отсутствовали статистические сведения о работе ликвидационных органов 212 .

Почему так нерешительно, при учете всех установок из центра, проводился на местах декрет об отделении церкви от государства, видно из отчета Старооскольского уездного исполкома от 22 июля 1919 г. В отчете говорилось, что необходимо время, за которое на- род должен отвыкнуть от вековых суеверий, а «до тех пор практиче- ские шаги в области осуществления провозглашенной свободы духа, чуждого всяким созданным эпохой предрассудков, невозможно и всякие горячие необдуманные попытки к этому или встретят сопротивление массы, или изуродуют течение революции». Отмечалось также и отсутствие антирелигиозной агитации в уезде, т.к. все спо- собные коммунисты занимались работой для нужд фронта 213 .

Для проведения антицерковной политики требовались под- готовленные кадры, способные проводить в жизнь декрет об от- делении церкви от государства. Ликвидация церковных счетов в банках и денежных средств храмов требовала кропотливой рабо- ты. На местах к столь серьезной работе не были готовы не только технически, но и психологически. Более простым оказался способ наложения контрибуций на церковные организации под страхом жестоких репрессий в случае их невыполнения или простого огра- бления под видом обыска. Например, церковные капиталы к фев- ралю 1919 г. еще не были полностью изъяты из ведения церкви в Курской губернии 214 .

Анализ документов показывает, что на этом фоне отсутствовало или отставало и идеологическое обоснование антицерковных дей- ствий новой власти, так как людей, способных вести антирелигиоз- ную пропаганду, в уездах практически не было 215 .

В итоге полной реализации декрета «Об отделении церкви от государства» в Курской губернии не было проведено вплоть до 1920 г., а в некоторых уездах даже до 1921 г. Только летом 1920 г. Щигровским Уисполкомом было дано распоряжение провести по уезду описи церковного имущества и передать общинам верующих в бессрочное пользование храмы там, где это еще не сделано. В то же время Рыльский Уисполком потребовал от волостных орга- нов власти как можно скорее провести в жизнь декрет 20 января 1918 г. 216 В Льговском уезде в 3–х волостях церковь от государства была отделена частично, а в 8–ми волостях совсем не отделена. В Большежировской волости Фатежского уезда старые церковные печати и бланки были изъяты из церквей только во 2–й половине 1921 г. 217

Более распространенной была практика наложения контрибу- ций на церковные организации. Сразу же после революции назван- ные действия были применены к Льговскому женскому монасты- рю 218 . Кроме того, реквизии и контрибуции нередко налагались и непосредственно на церковнослужителей, как лиц, по советским понятиям обладавших нетрудовыми доходами. Например, 7 марта 1918 года Дмитриевским революционным трибуналом на состоя- тельных граждан был наложен налог в размере 1 млн. руб. Среди них оказалось и четыре священника, которых трудно было назвать богатыми. Два церковнослужителя налог не заплатили. У невыпла- тивших нужной суммы было конфисковано имущество, а сами не- плательщики выселены с территории уезда 219 , плюс ко всему паства осталась без двух пастырей.

Как во всей Советской России, с 1918 г. духовенство Курской епархии подвергалось репрессиям, о чём уже упоминалось выше. Священнослужители нередко оказывались в числе заложников. Так, в 1919 г. с отступающими красными частями были увезены: священник села Никольского Тимского уезда А. Недригайлов, свя- щенник села Николаевка Щигровского уезда П. Арбузов, священ- ник города Старого Оскола В. Иванов, несмотря на то, что его сын служил здесь же, на Южном фронте, в Красной армии 220 , диакон города Старого Оскола Г. Обоянский 221 . В качестве заложников в белгородском арестантском доме содержались: смотритель Белго- родского духовного училища протоиерей П. Сионский, протоие- рей кладбищенской церкви В. Солодовников, иеромонахи С. Кри- тов, Л. Вик, Д. Гусаков 222 . В Обояни в качестве заложника был взят священник О. Попов 223 .

Что касается наиболее распространенной формы репрессий против духовенства, то это были постоянные аресты церковнослу- жителей за их принадлежность к православной церкви. Например, священник города Щигры протоиерей Васильев первый раз ока- зался под арестом за непризнание советской власти, т.к. не узнал председателя местного совета и потребовал от него снять шапку в помещении, где находилась икона. Затем последовало еще два аре- ста. После одного из них Васильев был судим судом революционно- го трибунала, который, не найдя состава преступления, выпустил протоиерея на свободу. Однако в дальнейшем свою жизнь он смог сохранить только потому, что уплатил представителям местных ор- ганов власти контрибуцию в размере 3750 рублей 224 .

В начале 1919 г. был арестован органами ГубЧК священник из г. Тима Пузанов. Вся его вина заключалась в том, что он в 1911 г. вступил в Союз Русского народа, отдел которого в Тиме существо- вал больше на бумаге. Активной политической деятельности в Союзе Пузанов не вел, ибо был вовлечен в его состав городским головой по принуждению, как представитель церкви. После рево- люции о. Пузанов в своих проповедях о политике не говорил, ни- какой агитации не вел.

Председатель 6 благочиннического округа Рыльского уезда, священник П. Одинцов, был арестован осенью 1919 г. отступавшей из уезда частью Красной армии за то, что его сыновья служили в Добровольческой армии. За эту «вину» он подвергся заключению в Брянский острог, из которого, правда, 24 ноября 1919 г. вернулся в округ и приступил к исполнению своих обязанностей 225 .

Часто местные власти использовали и прямое удаление не- угодных священников из приходов. Так, 10 декабря 1917 года по решению коменданта Белгорода Позднякова в административном порядке были заключены в местную тюрьму священник села На- умовки Иосаф Четвериков и мировой судья Понкратьев. Выдви- нутое против них Поздняковым обвинение состояло в том, что Четвериков обратился в суд на оскорбившую его прихожанку, а он как пастырь должен был ее простить; Понкратьев же обвинялся за вынесение наказания этой женщине.

При этом стоит отметить, что за весь период гражданской во- йны духовенство неправославных исповеданий никогда не подвер- галось столь жестоким гонениям, как церковнослужители недавно господствующей церкви. Например, в городе Курске из инослав- ных священников только однажды арестовывался католический ксендз за произнесенную проповедь, но его быстро освободили 226 .

Притеснениям подвергались и лица, снявшие сан, в случае если после этого они не включались в советскую работу. Так, в 1920 г. бывшему священнику–педагогу А.А. Крупинину никогда ранее, кро- ме преподавательской работы ничем не занимавшемуся и снявше- му с себя в 1918 г. сан, чтобы продолжать беспрепятственно вести педагогическую деятельность, было запрещено Усманским отде- лом управления работать на педагогических курсах, как бывшему священнослужителю 227 .

Многие священнослужители и практически все трудоспособ- ные монахи православных монастырей повсеместно, как нетру- довые элементы, стали привлекаться в принудительном порядке к общественным работам. Стоит учитывать тот факт, что многие виды названных работ могли оказаться просто унизительными для человека духовного сана. Но именно самая грязная работа, как пра- вило, выставлялась на всеобщий показ.

Привлечение лиц духовного звания к принудительным работам началось уже с ноября 1917 г. Стали привлекаться к общественным работам монахини Курского женского монастыря. Сестры были мобилизованы шить белье для Красной армии, причем за выполня- емую работу не получали практически никакой платы, им даже не выдавали карточки на получение хлеба 228 .

К общественным работам в 1918–1919 гг. привлекались члены Курского Епархиального совета протоиерей Г. Мусатов, священ- ник Л. Иваницкий и многие другие церковнослужители епархии. Монахи Курского Знаменского монастыря были вынуждены рабо- тать на очистке снега с железнодорожных путей 229 . На обществен- ных работах постоянно работали монахи Белгородского мужского монастыря 230 .

Общественные работы для священников в городе Курске заклю- чались в очистке улиц, крыши здания ЧК от снега, обеспечением ЧК дровами и водой и т.п. В Щиграх священники и диаконы в при- нудительном порядке были обязаны кормить лошадей и чистить улицы 231 . За выполнение принудительных работ, на которых люди находились с утра до вечера, плата не предполагалась, так что даже еду приходилось брать с собой из дома 232 .

В связи со строительством регулярной Красной армии и с при- ближением фронта к пределам Курской губернии с июля 1919 г. со- ветом курского крепостного района была объявлена мобилизация духовенства в возрасте от 18 до 50 лет в тыловое ополчение Крас- ной армии 233 . От призыва в РККА священников могли освобождать прихожане, вынеся соответствующий приговор и направив его в органы, ведающие мобилизацией. Однако анализ документов пока- зывает, что последнее не всегда исполнялось. К тому же, прикрыва- ясь мобилизацией и с ее помощью, власти могли удалять неугодных священников из приходов.

В условиях антицерковной политики начался и процесс закры- тия церквей. Массового закрытия храмов в этот период еще не было, а происходившее касалось в основном городов губернии, где в первую очередь стали закрывать так называемые домовые церкви и храмы при государственных учреждениях.

Так, в декабре 1918 г. по распоряжению Курского Губернского Комиссариата юстиции была закрыта церковь при тюрьме г. Фа- тежа 234 . Известно и о закрытии в губернии Знаменской тюремной церкви 235 .

Началось закрытие таких домовых церквей, которые часто использовались и как приходские. Так, например, было с Богоро- дицким храмом при вокзале в слободе Ямской, которой одновре- менно являлся приходским для жителей поселка Мурыновка. Эта церковь подлежала закрытию, как находящаяся при государствен- ном учреждении, к тому же коммунисты и комсомольцы–железно- дорожники также приняли решение о ее закрытии ввиду малого количества прихожан (официально жители поселка Мурыновка числились за Введенской церковью слободы Ямской).

Прихожане опротестовали вышеназванные решения 236 . Тяжба за церковь шла около 2 лет. Верующие обращались в СНК, в дело пришлось вмешаться В.И. Ленину, который разрешил его в пользу жителей Мурыновки. Судьба Скорбященской церкви при курской Губернской больнице оказалась менее удачной. Решением Прези- диума Губисполкома от 7 июля 1921 г. она была закрыта. Прихожа- нам на ликвидацию прихода отвели всего 3 дня 237 .

Последнее, кстати, опровергает утверждение некоторых совре- менных историков церкви, что домовые храмы в основном были ликвидированы в конце 1917 — начале 1918 г., т.е. сразу после из- дания декрета о закрытии домовых церквей.

В не менее тяжелом положении оказались монастыри. Сразу же по- сле революции начался прямой произвол по отношению к ним. Так, 28 декабря 1917 г. в Белгородскую Николаевскую пустынь из соседней деревни Горналя явилось человек 40 вооруженных солдат и граждан. Эти «богомольцы» рассчитали всех монастырских рабочих, а сами по март 1918 г. остались здесь жить на монастырском довольствии, пред- варительно назначив из своей среды комиссара обители 238 . Подобные случаи, видимо, не были закономерностью, но скорее всего они не яв- лялись и исключением, особо же здесь стоит отметить бездействие властей по отношению к акту насилия над монахами.

С 1919 г. началась кампания по национализации монастырских имуществ. Монастыри, в отличие от храмов, оказались менее защи- щенными от антицерковных действий властей. Сохранить обители от быстрого закрытия также смогли верующие. Однако монастыри не являлись для простого населения таким же сосредоточением церковной жизни, как храмы, и власти начали медленно вытеснять монашествующих из занимаемых ими зданий, ослабляя народный протест сохранением на первых порах в монастырях действующих церквей. В результате такой тактики в губернии в 1922 г. практиче- ски все монастыри оказались на грани полного закрытия, оно ста- ло лишь делом времени.

Так, несмотря на то, что большинство монастырей губернии были объявлены национализированными уже в 1919 г., в 1921 г. продолжали функционировать все 13 обителей. Первой реально ликвидированной обителью оказалась Глинская пустынь, и то ее закрытие произошло в 1922 г.

Наиболее распространенной стала практика частичного ис- пользования монастырей советскими учреждениями для своих нужд. В Коренной пустыни в части монастырских помещений была расквартирована воинская часть и военный госпиталь. В Зна- менском монастыре города Курска часть построек была отведена для размещения караульной команды и отдыха коммунистов, при- бывающих с фронта. Тогда же в коридоре одного из корпусов был повешен портрет Ленина. Двор обители стал постоянно использо- ваться для проведения митингов, на которых нередко звучали при- зывы о том, что надо «перерезать все духовенство, как белое, так и монашествующих».

Несколько раз в течение 1918–1919 г. оказывался под угрозой за- крытия Курский женский монастырь. Однако пока было реквизи- ровано пять монастырских корпусов, в которых разместили приют социального обеспечения (для мальчиков 8–18 лет), общежитие, интернат и убежище для пострадавших от контрреволюции. При всем вышеперечисленном монахини были обязаны платить аренд- ную плату за использование оставшихся помещений для собствен- ных нужд. В кассу Горисполкома монашествующие в 1918 г. внесли 12000 рублей за период с 13 декабря по 13 мая 1919 г., а 24 июня 1919 г. монастырские помещения были вновь сданы на год в аренду монахиням 239 .

В Обоянском Знаменском мужском монастыре из 2 существу- ющих корпусов главный с февраля 1921 г. занял лагерь принудительных работ. Это накладывало заметное воздействие на жизнь монахов, ибо администрация лагеря закрыла главный соборный и теплый храмы, действующие с 1730 и 1720 гг., соответственно. Заключенными же оказались испорчены почти все хозяйственные постройки (сарай, конюшня, ледник) и один из двух небольших од- ноэтажных домов. Погребом под вторым корпусом и кухней одно- временно пользовались монахи и лагерь принудительных работ 240 , что являлось причиной некоторых конфликтов.

В результате активной позиции монахов, опирающихся на под- держку верующих, готовых до последнего защищать свои монасты- ри от закрытия, властям не удалось провести декларированного полного закрытия всех православных обителей. Но их судьба все равно была уже предрешена. Полная ликвидация монастырей ста- ла лишь вопросом времени.

Серьезным потрясением церковной жизни явилось повсемест- ное вскрытие мощей угодников, признанных церковью святыми. Акт вандализма, расцениваемый наркомюстом как средство борь- бы с религией, вызвал протесты даже в среде работников советско- го и партийного аппарата. Так, на заседании Белгородского уездно- го комитета РКП(б) от 17 апреля 1920 г. 10 коммунистов, включая секретаря уездкома, отказались участвовать во вскрытии мощей, сославшись на свои религиозные убеждения 241 .

То есть процесс отделение церкви от государства в Курской губернии начался без четко выработанного плана в виде «красно- гвардейской атаки», преследовавшей цель нанести сокрушитель- ный удар по Русской православной церкви, порождая у некоторых представителей новой власти иллюзию о возможности полного уничтожения религии в ближайшем будущем.

Если говорить об отношении духовенства к советской власти, то его первые шаги были направлены против утверждения боль- шевистской диктатуры, грозившей разрушению церкви. Священ- но–церковнослужители поначалу признали советское государство только как свершившейся факт и в конце 1917 — первой половине 1918 гг. пытались оказывать демонстративное неповиновение пер- вым постановлениям советской власти, затрагивающим интересы церкви. Однако, когда стало ясно, что большевики прочно обосно- вываются у власти, патриарх и Синод запретили духовенству вме- шиваться в политическую борьбу в стране и поддерживать силы, борющиеся за власть. И хотя духовенство на местах часто не вы- полняло названное распоряжение, московский патриархат со вто- рой половины 1918 г. занял нейтральную политическую позицию, а в отношениях с советской властью все силы сосредоточил на по- пытках отстаивать интересы церкви, хотя бы в рамках нового за- конодательства.

Среди первых церковных действий стоит отметить анафему па- триарха Тихона, направленную против большевиков, и попытки противодействия проведению в жизнь декрета от 20 января. Так, от имени патриарха и Синода было направлено послание к духо- венству о необходимости создания христианских дружин по охра- не церквей. В случае посягательства на захват священных сосудов, принадлежностей богослужения, церковных метрик и прочего имущества церковного рекомендовалось созывать верующих, уда- ряя в набат. На этой почве по стране произошла масса столкнове- ний верующих и представителей власти. Например, в некоторых местах Курской губернии при изъятии метрических книг были за- фиксированы столкновения между верующими и уполномоченны- ми советов в городах Короче и Дмитриеве 242 .

Так, период наибольшей политической активности служителей церкви охватывает конец 1917 — первую половину 1918 гг. Напри- мер, одновременно с началом проведения антицерковной полити- ки в губернии духовенство ответило нежеланием принимать новую власть. Уже 6 декабря священнослужители г. Обояни совместно с местной интеллигенцией, служащими, частью эсеров и меньше- виков участвовали в демонстрации в честь предстоящего созыва Учредительного собрания, по окончании которой они отслужили молебен. Такое же событие имело место 10 декабря в Щиграх 243 .

И хотя печатный орган Курской епархии «Епархиальный вест- ник» в начале 1918 г. со своих страниц призывал к прекращению гражданской розни и неоднократно призывал к христианскому миру 244 , противостояние достигло еще большего накала. Так, в ян- варе 1918 г., после того как стали известны послание патриарха Ти- хона от 19 января, в котором гонители церкви подвергались ана- феме, и декрет СНК от 20 января, в Стрелецкой слободе местный священник после прочтения послания патриарха стал дополнять его сообщениями, рассчитанными на возбуждение религиозных чувств слушателей. Среди верующих послышался плач, с другой стороны заговорили о лживости сообщаемых фактов. В результате произошло столкновение.

В некоторых случаях представители духовенства вообще откры- то становились на путь борьбы с советской властью. Духовенство участвовало в некоторых антиправительственных выступлениях в сс. Плоское, В. Озерны и др. 245 Однако названные явления не стали правилом и, видимо, были единичными. Так, летом 1918 г. было зафиксировано лишь несколько случаев по отдельным пун- ктам губернии, когда духовенство агитировало прихожан против советской власти в связи с декретом 20 января 1918 г. 246 Не отмеча- лось враждебных действий церковнослужителей по отношению к существующему порядку и в политических отчетах по губернии за 1920–1921 гг.

В целом в Курской губернии большой политической активности духовенства в годы Гражданской войны не наблюдалось, что отча- сти характеризовалось провинциальностью местной жизни и сле- дованием распоряжениям патриарха.

После того, как Курск был взят Добровольческой армией, на- чался непродолжительный период мирного сосуществования церкви и гражданских органов власти. Но Вооруженные силы на Юге России на территории губернии продержались недолго, по- следние южные уезды были оставлены ими 22 декабря 1919 г. С их отступлением покинули Знаменский монастырь епископ Феофан и часть братии, взяв с собой Курскую Чудотворную икону Знамения Божией Матери.

С Добровольческой армией ушла и часть духовенства. Причины ухода были разными — это и неприятие советской власти, и боязнь расправы со стороны вернувшегося большевистского руководства за сотрудничество с белыми, а порой существовала надежда на ско- рое возвращение с антибольшевистскими силами, в которые еще верили, что они возьмут реванш.

На данный момент нет возможности привести точные данные по духовенству, ушедшему с белоармейцами. Известно, что из Муравлевской волости с ними ушел только один священник 247 , а в с. Знаменском Старооскольского уезда прекратились церковные службы из–за отступления с Добровольческой армией священни- ка А.Огулькова, священники окрестных деревень также бежали, и исполнять церковные богослужения стало некому. В г. Короче свя- щенник Н. Золоторев Николаевской церкви тоже ушел с отступав- шими войсками Деникина 248 .

Но с другой стороны, когда в 1921 г. в Фатежском уезде ставили на учет всех сотрудничавших с антибольшевистскими силами, в во- лостных отчетах о проделанной работе заявляли, что духовенство с белогвардейцами не сотрудничало и не бежало с ними 249 .

Несмотря на поддержку церкви администрацией ВСЮР, кур- ское духовенство в основной своей массе сохраняло политическую пассивность. Свою роль здесь сыграло возвращение некоторых прежних принципов взаимоотношения органов власти и церков- ных институтов. Церковнослужители вновь получили возможность относительно спокойно жить, а в своей общественной деятельно- сти руководствоваться привычными инструкциями и распоряже- ниями гражданского и церковного начальства. Старые привычки оказались сильнее новых условий жизни.

Что касается отношения основной массы населения к право- славной церкви, то его также нельзя оценить однозначно. Оно впитало в себя многие противоречивые тенденции Гражданской войны. Это, с одной стороны, равнодушие и попустительство ча- сти православных по отношению к гонениям советской власти на религиозные организации, а с другой — жертвенный порыв других по защите интересов церкви.

Верующими г. Курска после революции был создан по примеру Москвы Союз приходских общин, призванный, как и московский Союз объединенных приходов, защищать интересы церкви и цер- ковное достояние от притеснений со стороны советских властей. Так, представителям курских приходов в конце 1917–1918 гг. уда- лось: добиться отмены контрибуции с уже упоминавшегося Льгов- ского женского монастыря, предотвратить попытку реквизии Епархиальной типографии и помещений мужского монастыря в Коренной пустыни. В дальнейшем Союз инициативной деятельно- стью не отличался. Когда и как он прекратил своё существование, нам не известно 250 .

Изменения отношения к религии и церкви населения губернии можно проследить на примере 3–го благочиннического округа Рыльского уезда. Проживало в округе 33 тыс. человек, в основном православного населения. Здесь редким явлением у молодых пар- ней стало исполнение церковных обрядов. Появилась даже некая мода щеголять своим неверием, особенно в среде молодежи и быв- ших солдат. На распространение неверия оказывала определенное влияние антирелигиозная пропаганда, особенно публикуемые про- токолы о вскрытии святых мощей. Но основная масса населения округа оставалась верной православию, хотя и здесь повсемест- но наблюдалось несоблюдение церковных уставов и постов, что, впрочем, объяснялось голодом.

С прекращением Гражданской войны жизнь начала входить в более спокойное русло, это повлияло на возвращение некоторых прежних ценностей в сознание людей. С конца 1920 г. стало наблю- даться улучшение в отношении к духовенству и религии. Реже ста- ли раздаваться оскорбительные для церкви речи, насмешки над ду- ховенством. Появилось больше уважения к церковнослужителям, там, где они вели себя с достоинством 251 .

Последнее подтверждает и поведение населения Тимского уезда, где во 2–й половине 1921 г. жители с. Роково воспротивились чтению антирелигиозных лекций. Так, когда до названного села, где имелась большая экономия и сахарный завод, дошел слух, что у них будет чи- тать антирелигиозные лекции московский профессор Филатов, уже известный своими выступлениями в солнцевском культпросвете, ра- бочие сахарного завода потребовали от своего директора отменить выступление лектора, пригрозив ему, что в противном случае он будет слушать лекции один. После разговора с директором лектор «тотчас возвратился в Солнцево, а отсюда направился в Курск и Москву» 252 .

Переходя к освещению событий внутрицерковной жизни октя- бря 1917—1921 гг. в Курской губернии, первым делом стоит отме- тить принцип организации Курско–Обоянской епархии. Во главе ее стоял епархиальный архиерей: до декабря 1919 г. епископ Кур- ский и Обоянский Феофан, который покинул пределы губернии в месте с отступающими войсками Деникина; с начала 1920 г. архи- епископ Назарий, остававшийся на посту епархиального архиерея все время рассматриваемого нами периода.

Церковно–административная власть всех уровней на местах на основании решений проходившего в Москве в 1917–1918 гг. По- местного собора Русской православной церкви была передана в руки епархиальных органов власти, состоящих из выборных пред- ставителей от духовенства и мирян. После перерыва в несколько веков стало возрождаться церковное самоуправление в России, по- лучившее свое развитие и в Курской губернии.

Возглавило епархию Епархиальное церковное собрание духо- венства и мирян. В перерывах работы Собрания ее функции вме- сте с епархиальным архиереем выполнял Епархиальный совет (до июня 1919 г. подобный орган существовал в Белгороде при викар- ном епископе под названием Церковный совет) 253 . Он занимался всеми хозяйственными, финансовыми, судебными и администра- тивными делами, а также вместе с архиепископом ведал назначе- нием и перемещением священников по епархии и решал внутри- церковные конфликты.

Епархиальный совет осуществлял свою деятельность до сен- тября 1920 г., когда был закрыт по решению VIII отдела НКЮ. И его функции были переданы канцелярии митрополита Курского и Обоянского.

Имела епархия и свой печатный орган — «Курский епархиальный вестник», выходивший в 1918 г. три–четыре раза в месяц. К началу 1919 г. Церковные издания на территории Советской России были почти повсеместно закрыты решением соответствующих органов советской власти, но в Курской губернии (по крайне мере в 1–й по- ловине 1919 г.) «Курский епархиальный вестник» еще издавался 254 .

Церковное самоуправление получило развитие и на уровне бла- гочиннических округов и приходов. Здесь также были организова- ны советы из представителей духовенства и мирян. Приходские и благочиннические советы решали хозяйственные и экономиче- ские вопросы своего уровня. А приговоры приходских собраний могли влиять на выбор духовных лиц для службы в своем приходе. В случае утверждения кандидата на вакантную должность епархи- альной властью, последняя, при отсутствии особых причин, долж- на была считаться с их решениями.

Основную роль в выработке стратегии и тактики функциониро- вания Курской епархии определяло Епархиальное собрание духо- венства и мирян. Собрание должно было собираться не реже од- ного раза в год (делегаты Собрания избирались сроком на 3 года), но реально удалось провести всего две сессии. Первая сессия про- ходила в Курске с 3 по 7 июня 1918 г.

Исполняя распоряжения центральных церковных властей, на Собрании пытались избегать рассмотрения политических вопро- сов. Неоднократно напоминал об этом соборянам и председатель Епархиального собрания епископ Курский и Обоянский Феофан.

Одной из главных проблем, требующих разрешения на Собра- нии, стал вопрос о преподавании Закона Божия. На обсуждение возможных путей обхода или снятия запрета на преподавание это- го предмета в учебных заведениях было потрачено значительное количество времени.

Принятая по этому поводу резолюция подчеркивала необходи- мость сохранения Закона Божия в школах всех типов в качестве обязательного предмета. Было решено рекомендовать мирянам епархии просить местные власти не вмешиваться в дело религи- озного воспитания, а также обратиться к центральной власти с просьбой отменить п. 9 декрета 20 января 255 .

Другим вопросом, требующим немедленного разрешения, стал поиск источников финансирования епархии. Причем все надежды возлагали на доходы тогда еще неконфискованного свечного завода.

Вторая сессия Собрания, проходившая 3–4 июня 1919 г., оказа- лась последней, несмотря на ее решение собраться в мае 1920 г. К тому времени власти такой активности церковной деятельности уже не позволяли.

Тематика вопросов, вынесенных на обсуждение Собрания, во многом была знакома представителям духовенства и мирян еще с прошлого года. Вновь потребовал решения вопрос о преподавании Закона Божия. В связи с ужесточением действий советской власти в этой области остановились на том, что Закон Божий следует ве- сти не в форме школьных уроков, а в виде религиозных собеседо- ваний в специально создаваемых для этого ячейках христианского просвещения, состоящих из «ревностных мирян и клириков» во главе со священниками.

С закрытием духовной семинарии срочного решения потребо- вал и вопрос о подготовке новых кадров духовенства. Используя успехи центральной церковной власти, которая добилась от совет- ского правительства разрешения открывать пастырско–богослов- ские школы, было решено открыть такую школу в Курске.

Одним из самых сложных вопросов, как и год назад, снова ока- зался финансовый. Ввиду недостатка денежных средств пришлось упразднить Белгородский церковный совет и оставить кафедру Бел- городского викарного епископа, пустующую после расстрела еписко- па Никодима, незанятой 256 . Правда, последнее исполнялось недолго, т.к. не позже начала 1920 г. в Белгород был назначен епископ Никон.

Постановления Епархиальных собраний, а также все текущие церковно–административные дела был призван решать Курский епархиальный совет, а затем канцелярия архиепископа, работаю- щая при епархиальном архиерее.

В Епархиальном совете (и канцелярии правящего архиерея с сентября 1920 г.) обсуждались почти все дела епархии за 1918– 1921 гг. На примере наиболее важных и известных нам решений Совета и канцелярии попытаемся проследить их деятельность.

Выполняя постановление Поместного собора Русской право- славной церкви, от отдела Просвещения Курского Губисполкома удалось добиться разрешения на открытие пастырско–богослов- ской школы 257 . Занятия в ней начались 11 января 1919 г.

Еще ранее, предположительно летом 1918 г., были предприня- ты попытки открыть при Белгородском духовном училище семи- нарские классы 258 , а в Старом Осколе учредить 2–месячные курсы по повышению квалификации священников 259 .

Много времени пришлось уделять разбору конфликтов между духовенством или духовенством и мирянами. Пользуясь смутой, вы- званной Гражданской войной, и в связи с материальными трудно- стями, испытываемыми церковнослужителями, последние нередко начинали враждовать меж собой на почве получения более богатых приходов или удаления конкурентов из своих церквей. Подобные конфликты вовлекали в свой водоворот мирян, т.к. по решению По- местного собора Русской православной церкви именно от них те- перь зависел выбор церковнослужителя для своего прихода.

К тому же на взаимоотношения церковнослужителей стали вли- ять уравнительные лозунги революции. Так, представители низ- ших ступеней церковнослужителей 260 некоторое время усиленно настаивали на равном разделе хлебных и других доходов, за неиме- нием денежных 261 .

Разрешение подобных вопросов красной нитью проходит через все время деятельности Епархиального совета, а затем и канцеля- рии епархиального архиерея в рассматриваемый нами период. Для пресечения самовольных действий духовенства Епархиальный со- вет с 1918 г. стал применять репрессивные меры, чем снизил нару- шение церковной дисциплины 262 . Однако в июне 1920 г. и декабре 1921 г. 263 потребовалось еще 2 решения епархиального архиерея, упорядочивающих и конкретизирующих процедуру избрания цер- ковнослужителей прихожанами 264 .

Так, г. Фатеже в сентябре 1919 г. священник кладбищенской церкви не позволил своему коллеге из Покровской церкви отслу- жить панихиду на кладбище, заявив, что это его компетенция, хотя сам, находясь еще и на государственной службе, не мог добросо- вестно выполнять свою работу. В случае же уступки он терял часть своих доходов. Однако по прошению приходского совета Покров- ской церкви Епархиальный совет разрешил их священнику слу- жить панихиды на кладбище 265 .

С апреля по ноябрь 1920 г. Епархиальный совет разбирал взаим- ные обвинения Вороновского и диакона Шафранова церкви с. Сул Суджанского уезда. В основе конфликта оказалась возможность принятия диаконом Шафрановым сана священника, для чего он уже тогда успешно сдал экзамен. Вороновский, боясь потерять свое место или часть доходов, обвинил Шафранова в пьянстве, ведении агитации против него и т.п. В ответ Шафранов выдвинул подобные обвинения против Вороновского.

В Казацкой слободе г. Курска священник Смирнов резко отнес- ся к назначению на должность псаломщика протодиакона Данило- ва. Пытаясь выжить его из прихода, он часто стал начинать службы за час до положенного времени, не предупреждая псаломщика, а к церковному звону заканчивать их. Поэтому Смирнов стал отказы- вать протодиакону в его части дохода, объявив, что Данилов ее не заслужил. Данилову отказывалось в доходах и когда он отлучался из прихода по церковным делам.

За Данилова вступился Епархиальный совет, и ввиду грубых на- рушений Смирнов был отчислен от Вознесенской церкви 266 . Смир- нов, в свою очередь, стал искать защиты у прихожан, т.к. очень часто именно их голос оказывал решающее значение на судьбу кон- фликтующего священника. Епархиальный совет не мог не считать- ся с мнением прихожан.

Так, например, в мае 1920 г. жители с. Износова Льговского уез- да предложили диакону П.Безуглову быть их священником, а свя- щенника Антонова, служащего в их Николаевской церкви, отстра- нили и не дали ему часть заработанных доходов в размере 2000 руб.

В Епархиальный совет был послан рапорт церковно–приход- ского совета с заявлением, что «В. Антонов назначен к нам без на- шего на то прошения и приговора. Поэтому просим назначить к нам священником диакона Безуглова». Епархиальный совет был вынужден перевести Антонова в другой приход, а Безуглова возве- сти в сан священника 267 .

Подобных случаев вражды в среде представителей клира и ми- рян на почве распределения доходов и занятия богатых (в понятии того времени) приходов происходило довольно много.

За все время своей деятельности Епархиальный совет постоянно решал вопросы материальной помощи нуждающимся представите- лям духовенства и их семьям. Он изыскивал средства на единовре- менные пособия и пенсии. Так, за июнь 1919 г. материальная по- мощь была оказана 12 нуждающимся на сумму 3100 руб. 268 Такая же тенденция прослеживается в предыдущий и последующие периоды.

Это происходило несмотря на то, что епархиальный бюджет был дефицитным. Существовала постоянная нехватка средств. Во- обще, практически все денежные поступления в епархию шли от сборов среди верующих по благочинническим округам. Но, учиты- вая трудности, испытываемые населением губернии, запланиро- ванного объема они не достигали.

Конфискация органами советской власти у церкви земли, ком- мерческих и доходных предприятий, а также падения уровня жиз- ни всего населения страны в рассматриваемый период давали о себе знать. Анализ документов показывает, что к январю 1921 г. на содержание епархиальных учреждений практически не оказалось средств 269 .

Трудности епархиальных органов власти были естественным отражением дел на местах. Русская православная церковь в целом, и в Курской губернии в частности, вследствие преследования со стороны советской власти и ухудшения материального положения населения в условиях Гражданской войны и политики военного коммунизма, оказалась в перманентно кризисном состоянии. Пра- вославное население во многих случаях оказывалось не в состоя- нии содержать храмы на должном уровне и обеспечивать необхо- димый прожиточный минимум духовенству.

В этой связи распространенным явлением стало сокращение штатов священнослужителей в приходах епархии. Так, в январе 1919 г. прихожане Всехсвятской церкви г. Курска постановили за- крыть вакансию 2–го священника, а оставить при храме 1 диако- на и 1 священника — на большее не было средств 270 . Весной 1919 г. решили сократить один штат и прихожане Знаменской церкви станции Поныри. Здесь в январе 1919 г. ввиду большого количе- ства прихожан стал служить второй священник и псаломщик. Но в феврале этот священник умер, и прихожане, почувствовав, что не в силах содержать две штатные единицы, постановили вакансию на освободившееся место не открывать 271 . Подобная практика ста- ла распространенным явлением в губернии.

Нередко церковнослужителям приходилось довольствоваться содержанием, не соответствующим их сану. Так, прихожане Успен- ской церкви Медвенской слободы Обоянского уезда на сходе 12 июля 1920 г. постановили: закрыть существующую вакансию диа- кона в приходе из–за бедности жителей слободы. Но направили в Епархиальный совет 272 прошение возвести в сан диакона псалом- щика М.Палещука с оставлением за ним в последующем содержа- ния псаломщика 273 .

В апреле 1919 г. благочинный 5 благочиннического округа 274 Льговского уезда И.Казминский даже просил у Епархиального сове- та закрыть церковь села Левшинки, т.к. после конфискации 51 дес. церковной земли и счета в банке на сумму в 11000 руб. церковно- служители оказались без денежного содержания, которым не могли обеспечить и прихожане, хотя их насчитывалось 942 человека 275 .

В этом плане характерную картину церковной жизни на уровне уезда можно проследить на примере 3–го благочиннического окру- га Рыльского уезда в 1920 г. В округе функционировало 12 церквей. За интересующий нас период органами местной советской власти закрытию подвергся только 1 храм. 2 храма нуждались в ремонте, но, по словам благочинного 276 : «говорить о ремонте храмов при на- стоящих условиях жизни совершенно бесполезно». Из–за трудного морального и материального положения существующие штаты ду- ховенства были неполны: из положенных 13 священников — 12, из 7 диаконов — 5, из 13 псаломщиков — 10. Например, осенью 1919 г. умер священник в с. Самарке, а вакансия на его место перестала существовать не ранее января 1921 г. 277

Трудные условия жизни стали отражаться и на обрядовой сторо- не церковного богослужения. Так, за неимением средств, просфо- ры стали печь из муки пресного помола, отсутствующее церковное вино заменяли мирским — из смородины, вишни и т.д. Негде стало достать ладан и лампадное масло, вместо них в ход пошли воск, са- хар, другие плавящиеся пахучие вещества и конопляное масло.

В не менее трудном материальном положении в епархии ока- зались и монастыри. Монахи жили за счет пожертвований верую- щих, т.к. почти вся собственность была конфискована. Обоянский Знаменский монастырь для своего прокормления имел всего 1 де- сятину земли под садом. Денежные поступления в 1921 г. составили 4 801 048 руб.

Перечисленные трудности стали отражаться на положении всех институтов церкви и связанных с ними людей. 17 мая 1918 г. надзиратель Белгородского духовного училища обратился к Епар- хиальному собранию с прошением улучшить его материальное по- ложение, потому что при окладе 575 руб. в год невозможно было обеспечить себя нормальным жильем и всю зиму 1917–1918 гг. при- шлось жить в неотапливаемой комнате в училище с сослуживцем. Размещавшиеся некоторое время в училище красноармейцы поби- ли часть окон и испортили многие двери, после чего температура в комнате равнялась 8–12°С. В результате оба заболели ревматизмом.

Суточный рацион питания надзирателя составлял: 1 ф. хлеба, 1/4 ф. говядины, 1/8 ф. рыбы и т.д. Но и 1 ф. хлеба был не всегда, «а при карточной системе и 1/2 ф., а иногда даже и 1/4 ф.». «В этой ситуации о новой обуви и одежде не приходилось и думать» 278 . Из общественной деятельности духовенства нам известны дей- ствия по борьбе с неверием и сектантством и попытки наладить преподавание Закона Божия среди детей.

Внешкольное обучение детей Закону Божиему, несмотря на постановления Епархиального собрания, не получило широкого распространения. Так, в 3 благочинническом округе Рыльского уезда предпринимались попытки наладить в новых условиях пре- подавание Закона Божия. Это начинание практиковали всего в 2–3 церквях, но нерегулярно, а затем из–за отсутствия специальных помещений и зимнего холода в храмах начатые было занятия пре- кратились 279 . На подобном фоне скорее исключением выглядели активные действия в области религиозного обучения детей, тоже имевшие место.

В селе Глебово Фатежского уезда священнику Дубному удалось убедить многих родителей посылать своих детей не в советскую школу, а в организованную им у себя на квартире 280 . Священник церкви Покровской с. Старкова Курского уезда безвозмездно пре- подавал Закон Божий детям, прекратив подобную деятельность не ранее 1921 г. 281

Не оставались в стороне от решения этого злободневного во- проса и верующие. Так, в с. Марица Льговского уезда верующие вы- несли постановление: из школы иконы не убирать и во всех классах продолжать преподавание Закона Божиего 282 .

Кроме вышеназванного процесса, несмотря на трудности, вы- званные временем, в губернии открывались и новые церкви. Нам известно несколько таких случаев. Однако возникновение новых церквей было все–таки явлением редким, сопряженным с множе- ством трудностей, и затрагивало только сельскую местность.

Так, в 1919 г. сельское общество с. Ново–Вирково Путивльско- го уезда решило открыть свой храм. Все расходы по содержанию церковного здания и духовенства селяне брали на себя. Подобное решение было принято в селе Гуторово Курского уезда. Однако нам неизвестно, были ли открыты храмы в названных селах. Скорее всего, был открыт новый храм в с. Дьяконово в 1920 г. Здесь под устройство церкви удалось добыть разрешение отдела народного образования на аренду бывшей земской школы 283 . Была открыта новая церковь в деревни Злобино Дмитриевского уезда. Во всех перечисленных случаях храмы открывались в пригодных для этого светских зданиях.

В 1921 г. трудности, переживаемые Курской епархией, поста- вили ее на грань выживания. Перед церковью стали почти нераз- решимые финансовые проблемы, сохранили свою остроту кон- фликты в среде церковнослужителей, не прекращались гонения по отношению к духовенству, начался процесс закрытия храмов.

Таким образом, революция и Гражданская война поставили пе- ред Курской епархией много сложных проблем, требующих немед- ленного разрешения. Возродившееся церковное самоуправление предприняло реальные шаги для нормализации церковной жизни. Но деятельность советских властей свела эти начинания на нет, так как партийными и советскими органами власти был взят курс на полное уничтожение религии в стране.

199 ГАКО. Ф. 20. Оп. 2. Д. 643. Л. 2–2об.

200 ГАКО. Ф. Р–496. Оп. 1, Д. 6. Л. 70–70об.

201 ЦДНИ КО. Ф. 65, Оп. 1, ДД. 3, 19, 56, 57, 59, 146, 156. 202 См.: ГА РФ. Ф. А–353. Оп. 2. Д. 693. Л. 159; Ф. А–353. Оп. 2, Д. 699, Л. 152, 197.

203 ГАРФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 117,129, 152, 201.

204 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 6. Л. 29.

205 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 58. Л. 2.

206 См.: Хроника VIII отдела//Революция и церковь. — 1919. — No 3–5. — С. 70.

207 ГАРФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 168. Л. 123 об. В г. Белгороде метрические книги более

208 ГАРФ. Ф. Р–393. Оп 11. Д. 139. Л. 12, 25.

209 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 185. Л. 22.

210 ГА РФ. Ф. Р–393. Оп 11. Д. 140. Л. 1.

211 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 117, 122–123, 120, 151, 197.

212 ГА РФ. Ф. А–353. Оп. 2. Д. 699. Л. 196.

213 Хроника VIII отдела//Революция и церковь. — 1919. — No 3–5. — С. 61.

214 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 152.

215 ГАКО. Ф. Р–865. Оп. 4. Д. 81. Л. 25об.

216 ГАКО. Ф. Р–545. Оп. 1. Д. 3. Л. 1.; Ф. Р–2504. Оп. 1. Д. 30. Л. 9.

217 ГАКО. Ф. Р–590, оп. 1, д. 12, л. 5–8.

218 ГАКО. Ф. 20. Оп. 2. Д. 678. Л. 48.

219 ГАКО. Ф. Р–1812. Оп. 1. Д. 8. Л. 19–21об.

220 ГА РФ. Ф. Р–130. Оп. 2. Д. 162. Л. 102.

221 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 114.

222 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 168. Л. 123об.

223 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 182. Л. 9.

224 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 183. Л. 24.

225 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 11. Л. 22–23, 26.

226 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 185. Л. 25об.

227 ГА РФ. Ф. А–353. Оп. 3. Д. 761. Л. 203.

228 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 46.

229 Там же. Л. 14.

230 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 168. Л. 123.

231 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 183. Л. 24.

232 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 185. Л. 25об.

233 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 122. Л. 3.

234 См. ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 72. Л. 1.

235 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 212. Л. 1–1об.

236 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 74. Л. 5.

237 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 199. Л. 1–2.

238 Хроника с мест // Курский епархиальный вестник. — 1918. — No 4. — С. 79.

239 ГА РФ. Ф. Р–470. Оп. 2. Д. 170. Л. 188, 14.

240 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 253. Л. 1, 14.

241 Раков В.В., Емельянов С.Н. Курская епархия в годы гражданской войны // Мате- риалы международной научно–практической конференции: «Юг России в про- шлом и настоящем: история, экономика, культура». — Белгород, 1998. — С. 94.

242 Солнышко Ю. Курское духовенство на службе помещиков капиталистов // Ан- тирелигиозный сборник. — Курск, 1940. — С. 40.

243 Краснов Б.И. Борьба рабочих и беднейших крестьян за установление Советской власти в Курской губернии //Ученые записки КГПИ, гуманитарный цикл, вып. VIII. — Курск, 1958. — С. 111–112.

244 Иеромонах Арсений. Под новый год // Курский епархиальный вестник. — 1918. — No 1–3. — С. 7.

245 См.: Дунаев В.Н. Борьба духовенства против проведения в жизнь декрета об от- делении церкви от государства (на материалах Воронежской и соседних губер- ний) // Из истории Воронежского края. — Воронеж, 1966. — С. 120–125.

246 Зыбковец В.Ф. Национализация монастырских имуществ в Советской России (1917–1921 гг.). — М., 1975. — С. 90.

247 ГАКО. Ф. Р–506. Оп. 1. Д. 8. Л. 27.

248 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 152. Л. 1; Д. 151. Л. 1.

249 ГАКО. Ф. Р–590. Оп. 1. Д. 11. Л. 28–36.

250 ГАКО. Ф. 20. Оп. 2. Д. 678. Л. 48.

251 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 129.

252 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 254. Л. 1–1об.

253 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 6. Л. 9.

254 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 59. Л. 6об.

255 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 6. Л. 32, 3–8, 37–38.

256 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 59. Л. 9–9об.

257 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 20. Л. 2.

258 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 44. Л. 1об.

259 ГАКО. Ф. 20. Оп. 2. Д. 647. Л. 1.

260 Псаломщики, пономари.

261 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 129. Л. 3.

262 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 58. Л. 2.

263 См. ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 190. Л. 1–1об.

264 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 128. Л. 24об.

265 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 119. Л. 1–2.

266 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 192. Л. 1–1об.

267 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 157. Л. 3, 8–8об.

268 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 115. Л. 1об–2.

269 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 235. Л. 1.

270 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 105. Л. 1–3.

271 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 114. Л. 11, 4.

272 Орган церковного управления Курской епархии. Осуществлял руководство епархией вместе с епархиальным архиереем с весны 1918 г. по сентябрь 1920 г.

273 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 139. Л. 2.

274 Благочиннический округ объединяет несколько приходов, находящихся в тер- риториальной близости, и возглавляется благочинным, которого выбирают ве- рующие округа, а затем его кандидатура утверждается епархиальным архиереем.

275 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 70. Л. 1–1об.

276 Благочинный 3 благочиннического округа Рыльского уезда.

277 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 129. Л. 1–2.

278 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 48. Л. 1об.

279 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 129. Л. 3об.

280 Лунев Г.К. Борьба коммунистической партии за преодоление религиозных суеве- рий и предрассудков.// Ученые записки КГПИ, вып. VIII. — Курск, 1958. — С. 43.

281 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 159. Л. 17.

282 Лунев Г.К Указ. соч. С. 43.

283 ГАКО. Ф. 750. Оп. 1. Д. 67. Л. 4.; Д. 76. Л. 1.; Д. 131. Л. 1–2.

7. Советские преобразования

Переход власти в руки советов на местах также был встречен неоднозначно лицами и учреждениями, в ведении которых находились рычаги управления экономикой и социальной сферой.

Например, случаи саботажа советской власти служащими старых госучреждений в Курской губернии были таким же явлением, как и во всей России. Так, на первых порах, профсоюзы связистов объявили нейтралитет к мероприятиям, проводимым советской властью. Просьбы комиссаров открыто игнорировались 284 .

Собственная экономическая политика советов в губернии активно стала проводиться с начала 1918 г. В первую очередь на предприятиях был установлен рабочий контроль. В течение 1918 г. прошел процесс национализации промышленных предприятий и банков города, который завершился к концу года. В первую очередь были взяты под контроль отделения государственного банка. 17 сентября было принято решение о национализации сахарной промышленности, 19 ноября — типографий, 15 ноября — табачной фабрики и т.д. 285 Зимой 1918–1919 гг. национализации подверглись кирпичные заводы, мыловаренный завод и т.д. 286 В течение января–февраля 1919 г. национализация предприятий была завершена. В самую последнюю очередь государственной собственностью стали самые мелкие предприятия.

Однако в ходе Гражданской войны незначительный промышленный сектор губернии практически полностью перестал функционировать. Имущество многих предприятий оказалось разгра- бленным. Совсем не обновлялось оборудование на работающих предприятиях. Так, только в Курске в 5 раз уменьшилась мощность курской электростанции, прекратилось трамвайное движение, сократилась подача воды. Уменьшился жилой фонд, значительная часть зданий была разрушена. Возрождение промышленности началось только после окончания Гражданской войны на Юге России в 1921 г. 287

Показательной в отношении советских методов организации и последующей судьбы новых предприятий является история «Курской портняжной артели», созданной в 1918 г. взамен многочисленных частных портновских мастерских. Дело было поставлено на широкую ногу, что весьма впечатлило А.Л. Ратиева, явившегося туда перешить костюм. «Как вам удалось такое чудесное предприятие организовать?» — поинтересовался он у заведующего, товарища Балабанова. «Очень просто. Забрали у всех лучших мастеров города машины и свезли сюда с приглашением явиться на новое место работы. Что им оставалось делать?» Удовлетворив своё любопытство, Ратиев получил прекрасно пошитый костюм, и, как оказалось, весьма вовремя. Уже следующей же ночью «дотла сгорело то самое предприятие, откуда только вчера получил я свой костюм. Сгорел и весь свезённый туда инвентарь, конфискованный у местных портных, частников. Идут аресты» 288 .

Создавшаяся ситуация отрицательно сказывалась и на санитарной ситуации в городе. Особенно опасным являлся недостаток питьевой воды. Так, только за ноябрь–декабрь 1918 г. в Курской губернии заболело сыпным тифом 425 человек. На 23 декабря в Курске в больницах состояло 237 сыпнотифозных, в том числе 130 красноармейцев. Болели и представители медперсонала. Местные власти очень беспокоила возможность распространения болезни в среде горожан и солдат. По названной причине губсанотдел выступал против притока населения в город и перемещение новых воинских частей 289 .

«По городу ползут зловещие слухи: ширится эпидемия сыпного тифа, в большинстве случаев со смертельным исходом, — пишет в своих воспоминаниях А.Л. Ратиев, работавший тогла в отделе по учёту и распределению рабочей силы. — На стенах расклеено объявление, что больных немедленно должны отправлять в больницы. Для тифозных приспособлены здания Народного дома и Епархиального училища. Говорят, что коек там не хватает, и больных кладут прямо на пол, на солому. Заняты больными и все коридоры. Не хватает там и отопления. В помещении не более трёх–четырёх градусов.

Быть может, всё преувеличено? Но вот у меня в руках косвен- ное этому подтверждение. Из больницы Народного дома получено требование на санитаров. Сразу на 300 человек. Откуда их взять? Вопреки ожиданию, к нам начинают являться группы по 5–6 человек и сами просят послать их санитарами. Чуда никакого нет. Стало известно, что служба санитаром освобождает от службы в Красной армии, а сейчас туда идёт новый набор.

За несколько дней нам удаётся туда отправить свыше 120 человек. А ещё через неделю — снова телефонный звонок. Почему прекратили присылку санитаров?
— Вам же послано свыше ста!
— А мы затребовали 300. Из тех, что присланы нам, уже больше половины лежат больными, другие разбежались. Считайте, что наше требование на 300 человек остаётся постоянным. Присылку санитаров не прекращайте.

Встречаю на улице доктора Бауэра Бориса Карловича. Он сейчас главный врач Земской больницы, бывшего богоугодного заведения. Спрашиваю: «Так ли страшна тифозная эпидемия?»
— ...В больницу сейчас попасть и врагу не пожелаю. Кого тиф помилует, тот неминуемо или воспалением лёгких кончит, или же себе конечности отморозит. В крайнем случае, погибнет от пролежней. Не хватает не только санитаров, но и врачей. За последние два месяца шесть моих коллег погибло, известных курских врачей...» 290

Угроза населению от эпидемии тифа сохранялась весь пери- од Гражданской войны. В конце 1919 г. местные власти признали город и губернию «угрожаемой по развитию заболеваемости тифом» 291 . Вопрос о борьбе с тифом переходил из чисто медицинской проблемы в политическую плоскость. Выход из создавшейся ситуации мог быть только один: преодоление разрухи и поднятие материального благосостояния граждан. Принимаемые меры могли только смягчить ситуацию, но не приводили к ее разрешению. Антитифозными мерами стали постановка всего врачебного персонала на учет, усиление питания в больницах, здание тюрьмы за Московскими воротами передавали под госпиталь для сыпнотифозных, в городе усиливалась ассенизационная работа, организовывались медицинские курсы и т.д. Кроме того, власти были вынуждены усилить финансирование антитифозных мероприятий.

Тиф продолжал свирепствовать и в течение 1920 г. При этом появлялись и новые эпидемии. Второй по силе разгула заболеваемости стала холера, распространение которой началось в начале 1920 г. 292

Экономическая ситуация была настолько сложной, что основные продукты питания, такие, как хлеб, с начала 1918 г. в городах губернии, впрочем как и во всей Советской России, стали выдаваться по карточкам. Исключение представляло только молоко. Представители так называемых бывших эксплуататорских классов продовольственных карточек не получили. Они обрекались на голодную смерть. Спасти от голода могло только устройство на работу в советские организации или черный рынок.

Представители буржуазии, духовенства и других бывших «эксплуататорских» классов, кроме того, подлежали обязательной регистрации и исполнению трудовой повинности. Она заключалась в уборке улиц, расчистке от снега железнодорожных путей, обслуживании советских учреждений и т.д. Плата за общественные работы не предполагалась.

Большой проблемой для советской власти, особенно в 1918 г., было отсутствие денежных средств. Управление экономикой находилось на примитивном уровне. Поэтому организации, наделенные властными полномочиями, постоянно прибегали к наложению контрибуций на представителей буржуазии, духовенства, производились реквизиции денежных средств или ценностей из церквей, монастырей и несоветских организаций. Например, 28 апреля по постановлению Курского губсовнархоза на буржуазию города был разверстан единовременный налог общей суммой 1 млн. руб. 293 Налог на такую же сумму был наложен на зажиточных жителей г. Тима. Неоднократным конфискациям имущества подвергались курские и белгородские монастыри и т.д. Широкое распространение имела практика, когда под арестом оказывались представители буржуазии, духовенства только за принадлежность к своему классу. Выйти на свободу можно было, только заплатив определенную денежную сумму.

Вот как описывает Н.В. Красавин проведение подобного финансового мероприятия в Путивле, где он занимал в 1918 г. пост комиссара земледелия: «Решили наложить в один миллион [рублей] контрибуцию на торговцев и прочию буржуазию, официально мотивируя отчасти тем, что за войну они «награбили». Мне было поручено составить проект. Я уже знал, как в Харькове АнтоновОвсеенко взыскивал «контрибуцию». Метод и план был тот же, только надо было выбрать «материал». Рев. Совет одобрил. Вызвали: Кетроица, Духовского, Беляева, Саленко, Покровского, Сазонова, Курдюмовых, Брянцева, Таянкова и др. генералов, Глазенапа, Покатило (атаман Войска Донского), Ершова и предложили им в 24 часа разложить 1 мил[лион] между собой и Пут[ивльской] буржуазией в числе не более 30 человек. Они не согласились, тогда мы их объявили заложниками, отвечающими за 1 миллион рублей. После этого они согласились и были отпущены на 24 часа для развёрстки. К следующему вечеру они вместе с податным инспектором Архангельским разложили эту сумму не на 30 человек, а на весь город, о чём от себя объявили по кварталам. К вечеру исполком был забит народом с возгласами «почему я должен платить». Явились и заложники. После бурного митинга, где особенно свой протест заявляли путивльские студенты... граждан успокоили, что с них брать не будут, а заложников отправили в тюрьму и вручили им список, нами развёрстанный на 30 человек. Им было объявлено, что по уплате ставки, причитающейся на каждого, они будут освобождены. Первыми на следующий день же заплатили Беляев, Саленко, генералы Покотило (платил серебряными вещами), Глазенап (платил золотыми вещами), Курдюмовы, Сазонов, Калугина, Убоженко, Череповы, Асосков, Покровский. Через 10 дней были собраны 420 тысяч, остальным даны были отсрочки. Впоследствии золото и серебро было сдано т. Хильченко в Курский государственный банк в размере приблизительно — золота 1 п. 56 зол., серебра 4 п...Таким образом, на первое обзаведение денег достали, на которые и содержали служащих и на эти же средства эвакуировались» 294 .

Еще одним сбором средств, произведенным в экстремальном порядке, был единовременный чрезвычайный революционный налог, разверстанный на всех зажиточных жителей Курской губернии. Необходимость налогообложения предложил Губернский фин- отдел 18 ноября 1918 г. Предполагалось собрать 380 000 000 руб., из них в г. Курске — 40 000 000 руб. 295

Как вспоминает М.Н. Черников, в Тимском уезде «с первых же дней своей работы уездному ревкому пришлось столкнуться с финансовыми затруднениями. Возросла потребность в средствах на новые нужды, не предусмотренные в сметах земского бюджета, как например, на содержание Красной гвардии и пр. По постановлению уездного ревкома был установлен налог на буржуазию города и деревни. Это дало возможность укрепить финансовое состояние уезда, обеспечить нужды хозяйственного и культурного строительства, увеличить расходы на содержание Красной гвардии и даже приступить к работам по телефонизации района... Осенью в уезде был введен чрезвычайный денежный налог на сельскую буржуазию, подорвавший экономическую основу кулачества» 296 .

Причин экономической разрухи в Советской России было достаточно. В первую очередь это политика военного коммунизма, в ходе которой все силы промышленности были направлены на нужды фронта. Национализация промышленности и отсутствие экономических стимулов так же отрицательно сказывались на экономике. И главный вред был нанесен анархией в стране, существовавшей после свержения власти Временного правительства и собственно боевых действий Гражданской войны.

Значительные проблемы в экономической или социальной политике нередко решались путем экстренных мер, которые, кроме прочего, были призваны повлиять на революционную инициативу масс. В первую очередь это были субботники и всевозможные недели, посвященные «фронту», «деревне», «транспорту» и т.д. Экономику восстановить они не могли, но определенную помощь властям оказывали. Так, 19 августа в Курске был проведен первый для губернии коммунистический субботник. Его организаторами стали коммунисты–железнодорожники. В субботнике участвовало более 100 чел. 297

Из других наиболее значимых мероприятий можно назвать «Неделю фронта, транспорта и тифа», проходившую 26–31 января 1919 г. Тогда было собрано 1 млн. руб. и 600 пудов белья. 23 февраля 1919 г. провели день «Красного подарка». В этот день для Красной армии собирали продукты, деньги и оружие 298 . 1–16 октября 1920 г. была проведена «Неделя крестьянина», направленная на укрепление союза между деревней и городом. Организации и предприятия Курска оказали крестьянам помощь рабочей силой, материальными средствами 299 . Проведение подобных агитационных мероприятий происходило постоянно. Некоторые «недели» повторялись. Так как проблемы фронта и распространения тифа стояли остро постоянно, то в января 1920 г. была в очередной раз проведена «Неделя фронта и борьбы с тифом». В ходе проводимых мероприятий принимались пожертвования на нужды госпиталей. От населения принимали деньги, дрова и одежду для больных тифом 300 .

Конечно, подобные меры не могли серьезным образом повлиять на ситуацию в губернии. Насущные проблемы решались путём внеэкономического принуждения. Например, в феврале 1920 г. снабжение Курска топливом (дровами) было решено производить путем принудительных работ, на которые привлекались по мобилизации в масштабах всей губернии подлежащие призыву в армию возраста. Не явившиеся на лесозаготовительные работы объявлялись дезертирами и отправлялись в действующую армию 301 .

В октябре 1920 г. в масштабах губернии была проведена еще одна трудовая мобилизация. На этот раз она коснулась кустарей–валяльщиков. Их труд должен был использоваться для обеспечения Красной армии тёплой обувью. Мобилизованные кустари–валяльщики отправлялись в распоряжение усовнархозов. Лица, уклонившиеся от явки, привлекались суду революционного ревтрибунала как злостные дезертиры 302 .

Вместе с установлением Советской власти был установлен и контроль правящей партии над средствами массовой информации. «Буржуазные» и «антисоветские» издания попали под запрет. Получить сведения о том, что происходит в стране и в мире, люди могли только из официальных советских изданий. Сведения же эти отнюдь не всегда отличались точностью. Так, например, 28 апреля 1918 г. «Известия» поместили на первой странице обширную статью, посвящённую событиям «Ледяного похода» Добровольческой армии генерала Л.Г. Корнилова. Под весьма характерным заголовком — «Борьба с чёрным врагом» — повествовалось, что «отряд Корнилова состоял из киргизов, чеченцов и офицеров», что он был «окружён со всех сторон, но в виду того, что в его отряде было много людей, взятых по станицам силой, [красногвардейцы] воздерживались от разгрома». Затем корниловцы стали прятаться в Кубанских плавнях и «при малейшей возможности разбегаться». В отчаянии Корнилов пошёл на прорыв и был убит в бою вместе с большинством своих людей 303 . Нет нужды говорить, что с реальным ходом боёв под Екатеринодаром эта фантастическая история не имеет ничего общего. Между тем именно такими «известиями» и вынуждены были пробавляться в 1918–1919 гг. жители Курска.

В ноябре 1918 г., к праздникам в честь годовщины Октябрьской революции, в Курске началось переименование улиц и площадей города. Тогда разом было переименовано 40 улиц, площадей и переулков. Центральная улица Московская была переименована в улицу Ленина 304 . С тех пор традиция переименования исторических улиц города в память громких событий или имен советской, а теперь и российской истории продолжается вплоть до наших дней.

Колоритную зарисовку облика Курска летом 1919 г. сохранили мемуары И.Б. Казацкого 305 :

«Старый русский город, застроенный полутёмными кирпичными лавками и приземистыми мучными лабазами, на фоне пожарной каланчи и многочисленных церквей, с монументальной хлебной биржей, вокруг которой ещё недавно вертелись всевозможные маклеры, комиссионеры и прочая шантрапа, никогда не имел постоянной прослойки рабочего класса, если не считать нескольких сотен человек, занятых на кожевенном, мыловаренном и пивоваренном заводиках, да ещё сотни–другой девушек на табачной и конфетной фабричках...

Город был объявлен на осадном положении. Губздравотдел приспосабливал городские больницы под военные госпитали, аптеки отпускали лекарства не по рецептам, а по ордерам. Губпродком объявил об урезке и без того скудного хлебного пайка для гражданского населения... Кончалось лето 1919 года. Небывалая жара высушила город, прославленный садами и соловьиными трелями. Обезлюдевшие улицы оголились грязными ранами облупленных домов и выщербленными тротуарами, раскалёнными до банной температуры. Обгоняя сгорбленную старушку, жадно вцепившуюся в ржавую воблу с кусочком сыпучего овсяного хлеба, пробегал на работу хмурый невыспавшийся совслужащий с брезентовым портфелем под мышкой. Пулемётной дробью грохотала по булыжнику военная двуколка, запряжённая парой тощих коняг, погоняемых небритым красноармейцем. Вот и всё уличное движение. Городское население, облачённое в серо–зелёное отрепье недоношенного солдатского обмундирования... в деревянных колодках и тапочках из мешковины на верёвочной подошве, не нуждалось в услугах портных, сапожников и парикмахеров. Судя по стоимости коробки незажигавшихся спичек в миллион рублей, все были «миллионерами», обладателями массы обсцененных денег, на которые ничего нельзя было купить» 306 .

Отец двенадцатилетнего Исая, Борис Маркович Казацкий, «один из лучших закройщиков города... тосковал по настоящей работе, вынужденный строчить на машинке бумажные гимнастёрки и широчайшие галифе из старых байковых одеял, за которые редкие заказчики расплачивались гречневой крупой и конопляным маслом». Но сам Исай был вполне доволен жизнью — можно было забыть надоевшее реальное училище, «ненавистную зубрёжку, издевательства чиновников–учителей и подзатыльники, полученные от сынков разбогатевших лавочников». Теперь он, наконец, «впервые почувствовал себя равным среди учеников Советской школы, где занятия велись нерегулярно и лишь тогда, когда вместе с книжками ребята тащили на уроки по полену дров» 307 . Высшим авторитетом для него был теперь не живший прошлым отец, а энергичный старший брат Самуил 308 . Он, коммунист и важный отвественный работник, «рассуждал ясно и здраво, совсем не так, как отец, мать и старшие сёстры». Он был среди тех, кто строил новый мир и прошлое было для него не более, чем «тёмным царством», заслуживающим только скорейшего разрушения.

284 Чернышев И. Курские связисты в революции // Они были первыми. Очерки, воспоминания. — Воронеж, 1969. — С. 117.

285 См., например: Решение коллегии Курского губземотдела по вопросу о нацио- нализации сахарной промышленности // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 307.

286 Информацияв газете «Курская беднота» о работе Курского уездного исполкома в области промышленности // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 320.

287 Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 74.

288 Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 176–177.

289 Телеграмма губсанотдела Наркомздраву о заболевании сыпным тифом населения губернии и красноармейцев воинских частей в ноябре–декабре 1918 г.// Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918 — 1920). — Курск, 1967. — С. 74.

290 Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 213.

291 Протокол межведомственного совещания о мерах борьбы с эпидемией сыпного тифа // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918—1920). — Курск, 1967. — С. 198–199.

292 Телеграмма Губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с тифом в ВСНХ о срочном отпуске топлива для Курской губернии// Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 219.

293 Информация в газете «Известия Курского объединенного совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» о налоге на капиталистов гор. Курска // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 302.

294 Красавин Н.В. Мои воспоминания о том, как г. Путивль и уезд стали советскими (рукопись). — Л. 10–11.

295 Сообщение Губфинотдела о размере и разверстке единовременного чрезвычайного налога по гор. Курску и уездам //Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 315.

296 Черников М.Н. Октябрь в Тимском уезде Курской губернии // Краеведческие записки. Вып. 2. — Курск, 1963. — С. 103, 109.

297 Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 100.

298 Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 12.

299 Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 100, 104.

300 Обращение политотдела Юго–Западного фронта, Курского губкома РКП(б) и Губпродсовета к гражданам губернии // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 213.

301 Из протокола Межведомственного совещания губернских организаций о мерах по снабжению г. Курска топливом // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 218.

302 Приказ No 207 Губисполкома о мобилизации кустарей–валяльщиков для обеспечения Красной армии теплой обувью // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 287.

303 Головин А. Борьба с чёрным врагом (на Кубани) // Известия. No 83 (331) 28 апреля 1918 г. (номер в фондах Курского областного краеведческого музея)

304 Страницы истории города Курска. — Курск, 1981. — С. 98.

305 Казацкий Исай Борисович (Беркович) (1906—1976) — В 1930–е переехал в Москву, работал бухгалтером. В конце 1950–х — начале 1960–х был главбухом «Мосхлеба».

306 Казацкий И.Б. Два месяца (рукопись). Л. 3, 5.

307 Там же. Л. 5,6.

8. Крестьянские восстания

Что касается большевистской политики в крестьянском вопросе, то в соответствии с «Декретом о земле», принятом на II Всероссийском съезде советов, вся земля объявлялась национализированной. В Курской губернии перераспределение бывших помещичьих, монастырских и государственных земель завершилось к началу посевных работ весной 1918 г. При этом передел земли часто производился самими крестьянами. В феврале 1918 г. губернские власти не обладали сведениями о земельном фонде подведомственного им региона 309 .

Однако в целом политика большевиков была направлена на ослабление социальной активности сельских жителей, внесение раскола в их среду. В первую очередь ставка была сделана на деревенскую бедноту, которую противопоставили всем остальным сельским жителям.

С середины 1918 г. в селах губернии стали создаваться комитеты деревенской бедноты (комбеды). Комбеды создавались на сельском и волостном уровне под непосредственным руководством коммунистов или бывших солдат–фронтовиков — сторонников большевистского переворота. В комбеды принимались только представители деревенской бедноты и незначительная часть середняков. Задачей комбедов было помогать укреплению власти коммунистов на селе. Все лица, которые препятствовали организации комитетов бедноты, могли быть переданы революционному суду 310 . Комбеды в селах, при поддержке организаций РКП(б), стали подменять собой советы. Тем самым деревня оказалась расколотой на два враждующих лагеря.

Организацию комбедов не поддержала ни одна социалистическая партия, даже левые эсеры.

Комбеды занимались перераспределением бывших помещичьих и государственных земель, сельскохозяйственных орудий и инвентаря. Перераспределяли отобранную у кулаков землю и инвентарь в пользу бедноты, облагали местных кулаков контрибуциями и т.д. О полномочиях комбедов можно судить по статьям постановления одного из них, Корочанского (сентябрь 1918 г.):

«Этим постановлением все граждане уезда обязываются:

Подчиняться всем распоряжениям и постановлениям комитета бедноты.

Не распространять ложных слухов и не устраивать контрреволюционных договоров [заговоров].

Не устраивать без разрешения комитета бедноты собраний и митингов и не бить в набат (кроме несчастного случая).

Не варить самогонку и не продавать излишков хлеба в частные руки и по вольным ценам. Хлеб вывозить из волости можно только с разрешения комитета.

Не рубить лес, не продавать домов, не покупать живого и мёртвого инвентаря без разрешения комитета» 311 .

В Курской губернии организация комбедов началась с конца июля 1918 г. В начале сентября их существовало уже около 300 312 . В абсолютном большинстве волостей к тому времени комитеты бедноты существовали. Сельские комитеты состояли из 3–5 человек, координировали их деятельность волостные комбеды 313 .

Просуществовали комбеды до весны 1919 г., когда они вновь были слиты с советами. К концу 1918 г. комитеты бедноты выполнили отводимую им роль, и дальше их существование стало грозить власти большевиков. Деревня больше не могла терпеть подобную политику коммунистов и ответила многочисленными восстаниями на бесчинства советской власти. В Курской губернии было зареги стрировано более ста восстаний. Представители власти сами отмечали, что восстания были направлены против комбедов и расквартированных поблизости воинских отрядов 314 .

По официальным большевистским данным, Курская губерния не отличалась высоким процентом кулаков. Однако по числу крестьянских восстаний она являлась одной из самых опасных в Центральной России. Советская идеология народные выступления всегда называла кулацко–буржуазными, белогвардейскими, эсеровскими и т.п. В действительности это были спонтанные выступления в ответ на притеснения властей.

За время своего существования комбеды выполняли еще одну важную функцию, они являлись главными помощниками в реализации политики продразверстки, введенной майским декретом ВЦИК и СНК. Политика продразверстки обязывала крестьянство сдавать государству по твердым ценам все излишки сельхозпродуктов. На основании распоряжения Наркомпрода от 10 августа 1918 г. была установлена норма, по которой крестьянину оставляли необходимое количество хлеба и других продуктов для прокормления семьи, скота и для предстоящей посевной. Крестьянство отказывалось добровольно сдавать продукты своего хозяйства, так как из–за разрухи в стране невозможно было взамен приобрести необходимые товары. Поэтому хлебные излишки власти стали изымать силой. Распоряжение от 10 августа часто не исполнялось, и сель- ские жители после изъятия хлеба оказывались на грани голодного существования.

Политика продразверстки существовала весь период Гражданской войны. Для выколачивания хлеба у крестьян создавались продотряды, объединенные в продармию. Борьба за хлеб временами превращалась в самую настоящую войну.

Официально считалось, что снабжение продовольствием основывается на товарообмене между городом и деревней. Однако, при явно завышенных ценах на промышленные товары (которых, к тому же, постоянно не хватало) и откровенно заниженных ценах на сельхозпродукты, товарообмен превращался в узаконенный грабёж деревни. В обмен на свои продукты крестьяне получали в основном обесценившиеся денежные знаки по установленному властью твёрдому курсу. При этом следует учесть, что согласно этому курсу, стоимость пуда хлеба равнялась цене одной подковы или полуаршина ситца, или 200 грамм гвоздей! 315 В итоге уже к декабрю 1917 г. фактически прекратился приток хлеба в промышленные центры страны. Крестьяне отказывались продавать зерно, и над столицами нависла угроза голода. Из этой ситуации имелось два выхода: повышение закупочных цен на зерно и усиление репрессий. Советское правительство избрало второй путь. В деревню начали посылать вооружённые отряды для изъятия хлеба и «принятия самых революционных мер» по борьбе со «спекулянтами» и «кулаками». Были введены хлебная монополия государства (безусловное запрещение частной торговли хлебом) и обязательная сдача всех излишков хлеба государству по твёрдым ценам. Товарообмен в деревне должен был производиться по классовому признаку: обменивать хлеб на промтовары могли теперь только бедняки, остальные крестьяне обязаны были принимать в обмен на своё зерно обесцененные бумажные деньги по твердым ценам 316 . Таким образом, зажиточная часть села фактически исключалась из товарообмена.

Подобная практика в сочетании с запретом свободной торговли приводила к тому, что городское население оказывалось в прямом смысле на грани голодной смерти. Нехватка продовольствия стала бичом не только Москвы или Петрограда, но и городов плодородного Черноземья. Зимой 1918–1919 гг., как вспоминал позднее А.Л. Ратиев, в Курске уже вполне привыкли «употреблять в пищу конину и даже считать её лакомством». Но эпидемия сапа подорвала и этот источник снабжения продовольствием. «Спасает нас... оставшийся ещё мешок гороха, — пишет далее мемуарист. — Едим его и за обедом и вечером вместо хлеба. А хлеб? Овсяной, с отрубями, рассыпающийся как песок с глиной, через несколько часов покрывающийся плесенью, но и такой получаем мы только по 400 грамм на человека в неделю» 317 . Столь же малоаппетитно выглядело меню столовой для совестких служащих, работавшей при Дворце Труда (бывшее Дворянское собрание): «каждый день обжигающе горячая похлёбка под названием суп или борщ. Суп это тогда, когда в тарелке плавает комочек запаренной муки или репы или несколько зёрен какой–либо крупы. Борщ — когда мука или крупа заменены листиком сушёной капусты, оставшейся ещё от военных запасов. На второе обыкновенно пюре из мёрзлой картошки. Желающие всегда могут получить чай — или морковный, или настоянный на яблочной кожуре. Сахарин полагается приносить с собой» 318 .

В мае 1918 г. правительство предоставило наркомпроду чрезвычайные полномочия по заготовке и распределению продовольствия. На территории, подконтрольной Советской власти, была установлена «продовольственная диктатура». Её целью, по словам В.И. Ленина, было «вести и провести беспощадную террористическую борьбу и войну против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба». Декрет ВЦИК от 9 мая предписывал жителям сельских районов в недельный срок сдать советским органам все свои «излишки хлеба». Не исполнившие этого объявлялись «врагами народа». Ситуация усугублялась ещё и тем, что немалое число уже собранного хлеба до столиц просто не доходило — его либо реквизировали по пути местные органы власти для нужд своих областей, либо растаскивали железнодорожники и просто толпы голодающих людей. Нарком продовольствия А.Д. Цюрупа указывал ещё один «бич хлебозаготовок» — мешочничество. Мешочники, ввозившие хлеб в голодающие города в обход декрета о государственной монополии, подрывали политику хлебозаготовок и в то же время фактически спасали города от полного вымирания. Согласно подсчётам А.Д. Цюрупы, только в Курской губернии насчитывалось 20 000 мешочников. В нечернозёмных губерниях их было во много раз больше (до 500 000 в Калужской губернии). Нередко они объединялись в отряды, причём среди них бывало немало располагавших оружием недавних солдат–фронтовиков. Но чаще всего мешочники просто подкупали ловивших их на вокзалах чекистов. Свидетелем тому стал осенью 1918 г. британский секретный агент Джордж Хилл, ехавший из Харькова в Москву: «Свою миссию [в Харькове] я закончил тем, что наполнил два мешка мукой. В третий уместилось шесть фунтов сахара, с чем я и направился обратно к границе... На советской границе я вынужден был выделить весь свой сахар комиссару станции в качестве взятки, чтобы мне было позволено следовать далее в Москву. Когда, наконец, поезд прибыл на Курский вокзал в Москве, все пассажиры тащили с собой мешки муки. Но прежде, чем им позволялось покинуть вокзал, они уделяли часть своих запасов патрульным из Чека» 319 .

Учитывая, что политика хлебной монополии терпит крах, Цюрупа призывал к усиленной организации продотрядов «для отбирания от держателей запасов хлеба», предлагая оставлять самим крестьянам только «паёк, рассчитанный более, чем на месяц, а иногда на месяц». В итоге 13 мая 1918 г. ВЦИК и СНК утвердили предложенный наркомом декрет в качестве обязательного к исполнению закона. Согласно этому декрету за несдачу и «разбазаривание» хлеба крестьянам грозил тюремный срок до 10 лет, конфискация имущества и изгнание из села. Доносчикам, указавшим место, где прячется хлеб, обещалось вознаграждение в виде половины стоимости конфискованного. Нарком продовольствия получал право применять вооружённую силу в случае сопротивления, «увольнять, смещать, предавать революционному суду, подвергать аресту должностных лиц и служащих всех ведомств и общественных организаций» 320 .

Наконец, 26 мая 1918 г. ЦК РКП(б) утвердил ленинские «Тезисы по текущему моменту», согласно которым объявлялась настоящая война за хлеб. Военный комиссариат реорганизовывался в «военно–продовольственный комиссариат», и его работа на три летних месяца концентрировалась на «переделке армии для войны за хлеб и на ведение такой войны». В стране объявлялось военное положение, на военную службу призывались лица, достигшие 19 лет, за нарушение дисциплины вводился расстрел, а успех каждого воинского отряда измерялся «успехами работы по добыче хлеба». Вводилась круговая порука с расстрелом каждого десятого за разграбление отрядом конфискованного хлеба. Выступая на заседании ВЦИК 4 июня, Л.Д. Троцкий во всеуслышание заявил: «Да здравствует гражданская война!.. Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война упёрлась в хлеб» 321 . Моментально были забыты декреты, отменявшие смертную казнь, хотя именно её отмена была одним из козырей большевиков в борьбе против Временного правительства. «Революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни, — говорил В.И. Ленин 5 июля 1918 г. на V Всероссийском съезде Советов. — Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которой не было бы расстрелов... Ссылаются на декреты, отменяющие смертную казнь. Но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, он отменяется или исправляется» 322 . Предвосхищая эту ленинскую мысль, нарком юстиции П.И. Стучка ещё 16 июня подписал приказ, где говорилось: «Революционные трибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и прочим не связаны никакими ограничениями» 323 . Беззаконие было, таким образом, фактически узаконено.

Одним из регионов, где особенно жарко разгорелась «хлебная война», была чернозёмная Курская губерния.

В середине августа 1918 г. для более успешного проведения продразверстки в Курскую губернию был направлен 5–й московский продовольственно–реквизиционный полк. В него влились все местные продовольственные отряды. Московские большевики стали играть решающую роль в проведении продовольственной политики. Для борьбы с мешочниками и спекулянтами (т.е. с горожанами и спекулянтами, приобретшими хлеб в деревне и везущими его в город на себе), заполнившими железные дороги, создавались специальные заградительно–реквизиционные отряды. Мешочники представляли для властей большую проблему. Весной 1918 г. ими были буквально запружены все крупные железнодорожные станции. Предпринимались самовольные захваты поездов, парализовывалось железнодорожное движение. Кроме того, мешочники нарушали закон о хлебной монополии, один из основных в рамках политики военного коммунизма.

Продотряды действовали в тесном контакте с комбедами. Комитеты бедноты указывали, где можно найти хлеб (часть реквизированного хлеба оставалась в их распоряжении), помогали вести борьбу с мешочниками и спекулянтами. Так, только за период с 16 августа по 20 ноября в Старо–Оскольском, Ново–Оскольском и Обоянском уездах было реквизировано у мешочников 75 000 пудов хлеба, в Дмитриевском уезде — 90 000 пудов, на железнодорожных станциях — 45 000 пудов 324 .

По данным II Курской губернской конференции РКП(б), в Москву, Петроград и северные губернии к 25 октября 1918 г. было отправлено 1,5 млн. пудов хлеба, 1,2 млн. пудов картофеля и много иных продуктов сельского хозяйства. Кроме того, за 1918 г. было заготовлено 725 950 пудов подсолнечных, 316 864 пуда конопляных и 7 234 пуда льняных семян и т.д. 325 Как отмечали советские авторы, «это было лишь начало по–большевистски организованной борьбы за хлеб. В дальнейшем она велась еще более энергично» 326 .

1. Отправка продотряда. 1918 г.
2. Владимиров И.А. Ревизия зерна.

Примером вышесказанного может служить продразверстка в Тимском уезде в начале 1919 г. Здесь «излишки» хлеба изымали 313 бойцов 5–го Московского реквизиционного полка и 352 человека отряда Военпродбюро. Аналогичная ситуация существовала во многих других уездах губернии. Местные власти часто обращались с ходатайствами о выделении им оружия для проведения продразверстки 327 .

Помощник главного политкомиссара 5–го Московского продреквизполка М. Маркелов в своём итоговом докладе о работе полка за период 16 августа — 20 декабря 1918 г. оставил живое описание этой трудной и неблагодарной деятельности:

«Работа этого пролетарского полка сводилась к тому, что по прибытии товарищей из Москвы губпродком, указывая место расположения экономий, в которых предполагалось взять хлеб, где и производилась работа по обмолоту, ссыпка в мешки и отправка на станционные сыпочные пункты. Таким путём посредством продовольственного полка спасено от расхищений и отправлено разного экономического хлеба в районе Старо–Оскольского и Обоянского уездов 75 000 пудов, в районе Дмитриевского уезда до 90 000 пудов. На железнодорожных станциях реквизировано заградительными отрядами до 45 000 пудов (от спекулянтов и мешочников). Кроме того заградительными отрядами реквизирована масса нормированных продуктов и мануфактуры... Нисколько не удивительно... что родина Маркова 2–го вначале не слишком радушно отнеслась к прибывшим голодным товарищам севера и кусок хлеба не было возможности приобрести за деньги. Располагаться на ночёвку приходилось на открытом воздухе под усиленным караулом. Отдельным отрядам, которым приходилось реквизировать излишки хлеба у кулаков, товарищи отбирали из–под воор ужённых богатеев крестьян, рискуя быть на вилах.

В подтверждение изложенного привожу один из многих пример, имевший место в Дмитриевском уезде... По распоряжению Центра необходимо было вывезти с одного из винных заводов Дмитриевского уезда села Гламазина [Гламаздина] спирт. Политический комиссар полка даёт распоряжение, для этой цели назначается отряд в 22 человека с 2–мя пулемётами во главе с батальонным комиссаром. Разведав это, крестьяне под влиянием тёмных сил организовали оборону численностью до 608 человек, хорошо вооружённых. При приближении отряда крестьяне рассыпались в цепь и повели наступление. Ввиду предотвращения кровавого столкновения политический комиссар выступил вперёд для переговоров, которого они немедленно арестовали, после чего началось форменное сражение. Видя, что отрядцы упорствуют, они под страхом расстрела принудили политического комиссара к тому, что последний написал записку отряду о сдаче оружия, на что отряд согласился. По разоружении отряд подвергся избиению и оскорблению со стороны крестьян. Через некоторое время были посланы силы во главе с политическим комиссаром полка, вследствие морального воздействия было возвращено оружие и взят спирт. Нужно сказать, что подобные факты очень часто происходили в уездах. Ещё в худших условиях были поставлены тов[арищи] продотрядцы на станциях железных дорог, как заградительные отряды по борьбе с мешочничеством и спекуляцией. Каждый воинский эшелон считал своим долгом избить товарищей, проводящих декрет о хлебной монополии... Была масса фактов, когда выбрасывали на ходу с поезда товарищей продармейцев и расстреливали на месте» 328 .

Отработанную «методику» изъятия продуктов у крестьян описал в своих воспоминаниях со слов одного из продотрядовцев А.Л. Ратиев:

«Как приедем в какое село, ну, понятно, сначала митинг. К их революционному сознанию обращаемся. Так и так, дескать, сколько вас тут жителей, столько от вас пудов зерна государству получить полагается, да столько–то быков да телят впридачу. Раза два для ясности повторим, потом по–хорошему список составим. Кто у них богатеи да кулаки, с тех и начинаем. Предупреждаем: наберём сколько сказано, остального трогать не будем. Ясно? Двух–трёх сразу и покажут. К этим и идём. В амбарах чего найдёшь? Загодя, черти, прячут. Эти, кто похитрей. Тот в поле или в лесу зарывает, а то больше поближе к себе норовят: во дворе, на огороде. Как найдём что, тут и начинается стоющий разговор. Зачем, борода, зарывал? Государству своему, власти твоей собственной, крестьянской, пожалел! Теперь плачь не плачь, всё заберём — начисто! Вот разве укажешь, где что у соседей зарыто или скрыто, может тогда и тебе чего выделим. Вот таким манером всё село с начала до конца просвечиваем... В одиночку нашему брату туда к ним не показывайся. Моду теперь повсюду завели. С обрезами ходят. Они у них под шинелями висят — спрятаны, а руки свободны. Так и не знаешь, кто тебе в спину пульнуть готов» 329 .

Однако, несмотря на все усилия, за весь период Гражданской войны продразверстка в губернии в намеченном объеме не выполнялась. Более успешно действовали только советские воинские части, которые самостоятельно для своих нужд заготовляли у населения продовольствие и фураж 330 . Последнее также шло в принудительном порядке.

На этом фоне становятся понятны истоки многочисленных крестьянских восстаний, не утихавших в губернии весь период Гражданской войны. Советские сводки, освещавшие восстания крестьян в губернии, рисуют следующую картину. За период с 25 февраля по 10 марта 1918 г. волнения наблюдались в Фатежском, Дмитриевском, Новооскольском, Грайворонском, Корочанском, Старооскольском уездах. Причиной недовольства стала в первую очередь продовольственная политика большевиков и создание чисто большевистских советов на местах. Далее, недовольство вызывала мобилизация людей, лошадей и духовенства.

Сводка положения в губернии 25 марта — 10 апреля приводит следующие данные: «В Белгородском гарнизоне 27 марта произошло восстание красноармейцев караульного батальона. 28 марта вторая рота сдала оружие, а остальные разбежались. 29 марта все улажено.

В Обоянском гарнизоне недовольство на почве недостатка обмундирования.

В Суджанском уезде... мобилизуемые собрались у уездисполкома... и требовали на фронт вместе с ними виднейших коммунистов Исполкома. Вечером несколько демагогов проникли в местную роту и уговаривали последних дать им оружие и действовать вместе с ними. Митинг этот был ликвидирован, демагоги ушли. На следующий день повторилось то же. И только после настойчивых требований красноармейцев местной роты и коммунистов все призываемые пошли на врачебную комиссию. Главари арестованы. Мобилизация теперь проходит удовлетворительно. В Грайворонском у. (среди гражданского населения — С.Е., А.З.) настроение колеблющееся...

В Курском уезде Казацкой вол. настроение возбужденное на почве учета лошадей. Наблюдались в уезде небольшие эксцессы на почве реквизиции хлеба и мобилизации лошадей...

В Льговском у. в некоторых волостях происходит самовольная рубка леса и разграбление имущества... В с. Ольшанке толпа контрреволюционеров избила 2 агитаторов...

В Дмитриевском у. настроение неудовлетворительное. 30 марта в Кармановской в. появилась шайка вооруженных грабителей... Уездвоенком послал туда отряд в 20 красноармейцев с пулеметом...

В Обоянском у... в сс. Быканове и Знаменке замечались волнения, в связи с мобилизацией духовенства... В с. Долгих Будах на сходке кулаки выступали против местной власти, в связи с призывом духовенства, и нанесли побои коммунистам...

В Белгородском у., в с. Луговом за взятие отмера на помол хлеба на мельнице крестьяне напали на реквизиционный отряд и обстреляли его. Отряду пришлось с боем отступить...»

Наконец, сводка за период времени 23 мая по 8 июня отмечает, что:

«Среди гражданского населения были восстания: в г. Короче, в Белгородском, Грайворонском и Старооскольском уездах» 331 .

Противостояние населения с властями выливалось в вооруженное сопротивление. Однако большинство восстаний носило местный спонтанный характер и советским воинским формированиям их удавалось ликвидировать. Так, 18 декабря 1918 г. было подавлено восстание в с. Старшем Прилеповской волости Дмитриевского уезда; 10 февраля 1919 г. был ликвидирован мятеж на х. Журавлево Дьяконовской волости Курского уезда; в течение 13–20 февраля 1919 г. удалось подавить восстания в с. Тёткино Рыльского уезда, в слободах Чернянка и Грязная Михайловской волости Новооскольского уезда; 1 марта был подавлен мятеж в Грайвороне, а 2–3 марта — в слободе Булановке Новооскольского уезда; 4 марта подавили восстание в с. Жадино Благодатенской волости Рыльского уезда; апрель 1919 г. ознаменовался всплеском восстаний в Рышковской, Спасской, Старковской и Муравлевской волостях Курского уезда, в сёлах Долженково и Гахово Обоянского уезда, в Погоженской волости Тимского уезда, в Знаменской волости Старооскольского уезда и в самом г. Старом Осколе, в слободе Белой, в Черкасской, Косторнянской и Замостянской волостях Суджанского уезда, в г. Путивле; к маю относятся мятежи в с. Коровино Фатежского уезда, в Троицкой и Рождественской волостях Курского уезда, в Скороднянской волости Старооскольского уезда 332 .

Что из себя представляли подобные выступления, можно судить по рассказу о «восстании» в с. Ольшанка под Обоянью весной 1918 г.: «В четверг на пасхальной неделе в Ольшанке они [«контрреволюционные элементы»] колокольным звоном собрали сход, ворвались в здание волости, вытащили на улицу военкома, небезызвестного тов. Козлова, и один из них ударил его по голове прикладом, от чего Козлов упал на пороге. Другие выстрелами из винтовок добили его. Прибывший на другой день начальник отряда партизан Трупов нашёл убийц: сына кулака дезертира... С.Н. Алексеева, его товарища Ф.Д. Козлова и Полянского, и расстрелял их» 333 .

Из наиболее крупных крестьянских выступлений на территории губернии можно выделить восстания, произошедшие в июле 1919 г. Они были вызваны протестом против мобилизации во время полевых работ. Вооруженное противостояние власти началось в Курском, Путивльском, Суджанском и Фатежском уезде, в районе станций Мармыжи и Касторная. В Белгородском, Старооскольском и Корочанском уездах в восстании участвовало от 5 до 8 тысяч человек, причем восставшие создали свои органы самоуправления 334 .

При подавлении восстания в Рождественской волости (одной из наиболее зажиточных в губернии) летом 1919 г. было расстреляно 16 человек (включая бывшего офицера Панюхина), а также изъято 4 000 винтовок, 5 бомбомётов, около 500 гранат, более 20 000 патронов. В ходе этой же операции было выявлено и схвачено 700 дезертиров, а также «выкачан» хлеб по продразвёрстке, который волость ухитрялась не сдавать в течение года 335 .

В период отхода войск 13–й армии на курском направлении и августовского контрнаступления в тылу армии вспыхнуло 5 вооруженных выступлений (из которых 2 крупных с числом участников до 8 тысяч человек). Они произошли в Курском, Обоянском, Щигровском, Старооскольском уездах, которые вскоре были заняты Добровольческой армией. Основной их причиной было чрезмерные для крестьян гужевая и повозочная повинности по перевозке войск и эвакуации армейского имущества в период полевых работ.

Крупные крестьянские выступления в осенне–зимний период 1919–1920 гг. не были частыми (всего 12, наиболее значимых — 4). Однако они были значительными по охвату территорий и количеству участников. Из них шесть было направлено против действий продотрядов и сотрудников Наркомпрода, по два — против продовольственной политики и призыва, одно — против антирелигиозных действий местных властей, и еще одно имело несколько лозунгов 336 . С 3 по 15 февраля бушевало восстание в Рыльском и Путивльском уездах, а 22 февраля был подавлен мятеж в Грайворонском уезде. По оценке курских чекистов, «восстания были на почве разверстки продовольствия, но по существу носили чисто анархо–деникинский характер» (каким образом анархисты оказались в одной связке с Деникиным, так и осталось покрыто мраком). Одним из руководителей повстанцев был некий Фролов, которого официально объявили главарём шайки бандитов и бывшим офицером. На подавление Рыльского и Путивльского восстаний штабом Юго–Западного фронта были брошены силы 7–й дивизии. Грайворонское восстание, в котором принимали участие «местные дезертиры и крестьяне», было подавлено силами местного же военкома. Согласно официальным сводкам, при этом «оказались жертвы: со стороны восставших 2 убитых, 1 раненый, с нашей стороны 1 убит, 1 ранен». Цифры эти, вероятно, являются крайне заниженными, поскольку в том же докладе сообщается, что сведений о жертвах при подавлении Рыльского и Путивльского восстаний пока нет, но «можно предполагать, что таковые есть и довольно многочисленны» 337 .

Во всех случаях руководители крестьянских восстаний подвергались строгим наказаниям, вплоть до физического уничтожения вместе со своими семьями. То, что рисуют сводки, находит полное подтверждение в докладах с мест на партийных конференциях.

Помимо крупных выступлений, на территории губернии то и дело происходили мелкие столкновения с представителями Советской власти. «Из ряда уездов получены сведения, что там имеются отдельные и очень мелкие шайки бандитов... Работа бандитов заключается в убийстве отдельных советских работников и в ограблении советских организаций», — сообщал в марте 1920 г. в своём докладе председатель ГубЧК М.И. Лебедев 338 .

В такой обстановке властям требовалось пересмотреть свою по- литику. На свою сторону теперь стало жизненно важным привлечь основную часть сельских жителей середняков. По отзывам самих коммунистов, исследовавших деятельность комбедов, становилось видно, что в комитетах собиралась деревенская голытьба и деклассированные элементы, которые в упоении властью терроризировали своих односельчан. Комбеды были ликвидированы. На места из губернского центра стали отправляться грозные распоряжения о необходимости прекратить преследования середняков 339 . Было обращено, наконец–то, внимание и на самоуправство местных представителей власти — по выражению предгубчека М.И. Лебедева, «вопли крестьян, а иногда их угрозы по отношению к Советской власти, дошли до ЧК». Результатом стало отправление 15 апреля 1920 г. группы следователей в Дмитриевский, Корочанский и Льговский уезды с целью «положить конец той вакханалии, которая творилась представителями местной власти». Итогом этого похода стала серия арестов: «в Дмитриевском уезде за различные должностные преступления и расхищение народного имущества, а также за бесконечное пьянство арестованы: 1) председатель уездного комитета партии Фурсов; 2) заведующий коммунальным отделом Бондарев; 3)начальник уездной милиции Сумин; 4) не имеющий чина бывший уполномоченный ГубЧК Лобанков, выдававший себя за заместителя председателя ГубЧК... Во Льговском уезде произведена выкачка всей милиции во главе с начальником Воротынцевым... В Корочанском уезде местные работники во главе с представителем укомпарта и исполкома Ореховым, членами исполкома и упомпарта Квасовым, Павловым и членами райпродколлегии Горащук, Мантилиным и Фроловым обвинялись в устройстве попоек на средства местного населения. Они обкладывали их особыми поборами за освобождение кулацкого элемента от выполнения государственной разверстки... 1 мая означенные исполкомовцы устроили пышный пикник на свежем воздухе на глазах обывателя, на который они пригласили проституток и хор уездного военного комитета» 340 .

Между тем и после ликвидации комбедов попытки внести раскол в среду сельских жителей не прекращались. Они лишь приняли иную форму. Партийные организации с начала 1920 г. стали активно проповедовать создание сельхозартелей — советских хозяйств. Советские документы отмечали, что артели должны содействовать классовому расслоению деревни. Артели должны были снабжаться сельхозтехникой от государства. В совхозы принималась только беднота и часть середняков 341 .

Таким образом, политика Советской власти в период Гражданской войны претерпела ряд изменений, которые, однако, не повлияли на главную её составляющую. Как в 1918 г., так и в 1920–е гг., власти относились к деревне с подозрительной настороженностью, видя в крестьянстве потенциальную угрозу и стремясь найти опору в лице «сельского пролетариата». В конечном итоге это и привело к проведению в конце 1920–х гг. коллективизации и раскулачивания села.

308 Казацкий Самуил Борисович (Беркович) (1897—1937) — в 1919 г. курский комиссар финансов. После Гражданской войны работал в Москве в системе Наркомфина. В середине 1930–х занимал должность управляющего Дальневосточной конторы Промбанка в Хабаровске. Арестован 13 августа 1936 г., осуждён по ст. 58–8 и 58–11 УК РСФСР, расстрелян 10 января 1937 г. Посмертно реабилитирован в 1956 г.

309 Из протокола I Курского губернского съезда советов // Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. 177.

310 Постановление Корочанского уисполкома об образовании комбедов // Кур- ская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 42.

311 Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С.100.

312 Из доклада члена Курского губкома Московской областной конференции РКП(б) о работе Губкома партии// Курская губерния в годы иностранной военной ин- тервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 53.

313 Доклад председателя Льговского административного отдела об организации комбедов Конышевской волости // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 59.

314 Из протокола экстренного объединенного заседания Дмитриевского укома РКП(б) и Исполкома о положении в уезде в связи с контрреволюционным выступлением кулаков в с. Старшем Прилеповской волости // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 71.

315 История социалистической экономики СССР. — Т. 1. — М., 1976. — С. 203.

316 История социалистической экономики СССР. — Т. 1. — М., 1976. — С. 20.

317 Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 222, 237–238.

318 Там же. С. 252.

319 Hill George A. Go Spy The Land: Being the Adventures of I.K.8 of the British Secret Service. — Cassell, London, 1932. — Р. 252.

320 Декреты Советской власти. — Т. 2. — М., 1959. — С. 261–266.

321 Протоколы заседаний ВЦИК IV–го созыва. Стенографический отчёт. — М., 1920. — С. 333–334.

322 Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 36. — С. 503–504.

323 Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1918, No 44. — С. 533.

324 Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. XIX.

325 Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской во- йны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 8.

326 Борьба за установление и упрочение советской власти в Курской губернии. — Курск, 1957. — С. XIX.

327 Из протокола Губернского продовольственного съезда о заготовке хлеба и работе кооперации// Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 83–84.

328 НА КОКМ. Д. 38. Л. 313–314, 315–316. Там же комиссар приводит текст песни, родившейся среди бойцов 4–й роты полка, каковая «служит ярким показателем тяжёлого положения товарищей, проводящих в интересах трудового народа декрет о хлебной монополии»:

На солнце штыками сверкая
Под топот неправильный ног
По улице пыль поднимая
Проходил продовольственный полк.

А там чуть подняв занавеску
С радостью смотрит бедняк,
Но рядом со злостью и местью
Проклятия шлёт им кулак.

Вот вам картинка другая:
Спекулянтов всех ловит отряд
И вслед комиссара рыдая
Проходит мешочников ряд.

И с плачем его умоляя
Мучицы хоть пудик отдать...
Перед ним на колени вставая
Говоря: у нас детки болят...

Поезд со свистом отходит,
Все сразу в вагоны спешат.
Нашим товарищам бравым
Насмешки и ругань летят...

И так посудите, товарищи, сами,
Как трудно сей путь нам пройти,
Как тяжело бороться с разрухой,
На помощь новой Отчизне прийти.

И часто при ламповом свете
Думушку думал отряд,
Вспоминая знакомые лица
И далёкий родной Петроград...

329 Курские дни князя Саши Ратиева / сост. Ю.В. Донченко. — Курск, 2007. — С. 264.

330 Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 22.

331 См.: Кизрин И.Г. Курская парторганизация в эпоху Октября и Гражданской войны. — Воронеж, 1933. — С. 131–133.

332 Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 324–326.

333 Летопись революционной борьбы в Курской губернии. — Курск, 1923. — С. 34–35.

334 Председатель ГубЧК И.И. Каминский, подводя итоги своей работы за год (июнь 1918 — май 1919 гг.), сообщал, что в 1918 г. были «ликвидированы кулацкие восстания в Рождественской, Спасской и Чаплыгинской волостях Курского уезда, Зерновской, Гламаздинской, Прилеповской волостях Дмитриевского уезда, Казацкой, Михайловской, Верхосельской волостях Обоянского уезда, в с. Дьяконово Курского уезда, в гор. Фатеже и уезде, Большежировской, Гродненской, Сергеевской волостях». В 1919 г. восстания происходили «11 апреля в Рышковской и Спасской, 16 апреля в Старковской, 28 апреля [в] Муравлевской, 1 мая [в] Троицкой, в мае месяце в Стрелецкой, 9 мая [в] Рождественской волостях Курского уезда под влиянием агитации эсеров на почве реквизиции коммун, артелей и враждебного отношения к коммунистам. В Тимском уезде в апреле месяце в Погожинской волости на почве неудовольствия волостным исполкомом и инструктором по продовольствию. В Старо–Оскольском уезде в апреле, в Знаменской волости, в городе Старом Осколе на почве недовольства мобилизуемыми организациями комбеда и раздела земли. Во время восстания убито 2 человека. В Обоянском уезде 3 апреля в селе Долженково, 20 апреля в селе Гахово, в Суджанском уезде, в апреле в Черкасском, Касторнянском, Замостянской [волости], в мае в слободе Белой — восстания дезертиров. Фатежский уезд — 3 мая в селе Коронило под влиянием эсеров, а также в самом городе Фатеде в январе. В Грайворонском уезде 15 февраля выступление красноармейцев против ЧК и 1 марта выступление левых эсеров. Рыльский уезд — 13 февраля в селе Тёткино принимали участие дезертиры против распоряжений властей и декретов. В Ново–Оскольском уезде с 15 по 20 февраля в слободе Чернянке, Грязной, Михайловской волости, 25 апреля в Киселевской волости на почве реквизиции. Путивльский уезд — в апреле в городе Путивле на почве недостатка продовольствия. Потом на границах Глуховского уезда Черниговской губернии банда в 200 человек в Красной слободке убила садовника... банда эта в Путивле освободила арестованных и разгромила ЧК... Дмитриевский уезд — в марте крупное восстание под влиянием левых эсеров и максималистов против советской власти. Щигровский уезд — в мае в Стакановской волости было восстание, вызванное неудовольствием против милиционера, причём всё это сопровождалось поджогами экономий. Льговский уезд — в марте происходила порубка лесов, разгром экономий и восстание в Ольшанской волости на почве преступлений самой власти. Белгородский уезд — ... восстание красноармейцев, вызванное нетактичным поступком самих коммунистов» (Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 148, 151–152). Список впечатляет, особенно если учесть, что в некоторых местах восстания происходили неоднократно.

335 Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 51.

336 Аптекарь П.А. «Зеленый вал» — Антибольшевицкие крестьянские выступления в мае–сентябре 1919 г. // Белая гвардия. Альманах. No 6. — М., 2002. — С. 94–95.

337 Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 202–203.

338 Карнасевич В.Г., Свиридов Г.А. Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 203.

339 Письмо Губкома РКП(б) горкомам и укомам партии о запрещении репрессивных мер против среднего крестьянства // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 10–109.

340 Курская губчека 1918–1922 гг. — Курск, 2005. — С. 230–231.

341 О работе в деревне // Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918–1920). — Воронеж, 1967. — С. 206.

Продолжение. Вторая часть.