Женские головные уборы восточных (русских) славян.
Дм. Зеленин

Slavia, Rocnik V, Sesit 2, Praze 1926. Главы 1 - 7, стр. 303 - 338.
Slavia, Rocnik V, Sesit 3, Praze 1927. Главы 8 - 13, стр. 535 - 556.

Большая часть рисунков, иллюстрирующих статью, изображает предметы из коллекции автора; часть рисунков изображает экспонаты Русского Музея в Ленинграде; некоторые взяты из рукописей архива Географического Общества в Ленинграде; три рисунка 18 в. позаимствованы из книг Ал. Ригельмана; один из журнала «Живая Старина», 1896, № 1; один с фотографии, принадлежащей Музею Слободской Украины в Харькове ( Д.З.)

§ 1 Задача и метод исследования. § 2. Прическа девиц и девичьи уборы. § 3.О прическе замужних женщин. § 4. Наметка (убрус). § 5. Рогатая кичка. § 6. Кибалка. § 7. Сорока. § 8. Кокошник. § 9. Позатылень. § 10. Повойник-очипок. § 11 Женски, шапки. § 12. Повязка и наколка. § 13. Заключение.

§ 1. Недавно на страницах журнала Slavia появилось исследование Артура Габерландта, посвященное женским головным уборам восточной Европы (II, № 4, 1924, с. 680—717: Der Hornputz. Eine altertuemliche Kopftracht der Frauen in Osteuropa). Автор этого исследования имеет дело лишь с одним типом славянских женских головных уборов, который можно будет назвать однорогим убором. Двурогие и иные типы, которые для восточных (русских) славян являются гораздо более характерными, А. Габерландт не рассматривает.

Исходным пунктом для автора «Der Hornputz» послужил убор древних троянок, описанный в поэме Гомера, а также древняя «фригийская шапка». Прямые потомки этих древних головных уборов с успехом выискиваются А. Габерландтом в современности.

Но подобные этнографические исследования, идущие от форм древнего быта к формам современного быта, будут стоять на вполне прочной почве лишь в том случае, если для исследователя уже ясна система-классификация современных типических форм быта и их взаимные воздействия. Модные бытовые предметы, в частности головные уборы, переходя от одного народа к другому, особенно стоящему на уровне первобытной культуры, всегда почти более или менее перерабатываются применительно к вкусам и модам воспринимающего народа, большею частью приближаясь к старым туземным уборам и всегда подчиняясь воздействию тех обрядов и верований, которые с данным кругом бытовых предметов у воспринимающей народности связаны.

Для головных уборов славянских женщин как раз такой системы-классификации пока не имеется, хотя пестрое разнообразие этих уборов вне всякого сомнения.

Кроме того, современное нам все же известно много лучше, нежели древние формы быта. Вполне соглашаясь с А. Габерландтом (с. 683) в том, что изучение покроя современных головных уборов восточной Европы должно нам пролить свет на природу соответствующих уборов древности, мы идем далее и думаем, что самое исследование должно идти от со¬временности к прошлому. Исходным пунктом этнографических исследований должны быть современные формы народного быта.

Так мы и поступаем в своем настоящем исследовании, главная задача коего — систематически классифицировать разнообразные головные уборы современных восточнославянских женщин и по возможности проследить их эволюцию.

Если даже допустить, что все решительно современные женские головные уборы восточных славян ведут свое начало от заимствованных исчужа образцов, так и тогда необходимо предполагать их постепенное развитие и видоизменение на восточнославянской почве.

Во всяком случае, в разных областях занятой восточными славянами громадной территории формы головных уборов закрепились в различных видах — на разных ступенях своего развития. Когда, анализируя эти застывшие стадии, мы находим в них следы прямой естественной эволюции — тогда нет оснований думать о заимствовании исчужа. Во всех случаях чужеземного заимствования имеется всегда необычный скачок или зияние в стройной цепи разновидностей эволюционизирующего убора.

Помимо того, заимствование исчужа цельной формы всегда отражается более или менее ярко на терминологии.

§ 2. Головной убор женщины большею частью тесно, органически связан с ее прическою, являясь как бы дополнением этой последней. Вот почему, прежде чем говорить о девичьем головном уборе, мы должны сказать несколько слов о прическе девиц. Наиболее обычной прической восточнославянских девиц в XIX и XX в. в. является прическа с одной или двумя косами, выпускаемыми на спину. Великорусская девица почти всегда плетет себе только одну косу, в отличие от замужних женщин, которые заплетают свои волосы в две косы. Крайне редко у великорусских девиц встречается прическа с двумя косами (срв. рис. 2, а также рисунок московской девицы в альбоме Мейерберга XVII в., л. 24). Напротив, в западной Украине, к западу от Киева, девичья прическа с одной косой не встречается, а только с двумя косами, на крайнем же западе Украины с четырьмя и более косами, так наз. прическа «в дрiбницi», или «дрiбушки», т. е. в мелкие косы (А. Свидницкiй, Великдень у подолян, в журнале «Основа», 1861, ноябрь-декабрь, с. 27—28; Украинсюй народъ въ его прошломъ и настоящемъ, т. II. Петроградъ, 1916, с. 553, статья Ф. К. Волкова). У белорусских девиц также обычны две косы. Общее для всех восточных славян то, что девицы, в полную противоположность замужним женщинам, носят волосы открытыми — как в виде косы, спускающейся на спину, так и в виде непокрытой макушки головы (см. рис. 1—3). Девицы, нарушившие свое девство, родившие дитя, лишались права . выставлять косу на спину, равно как и носить открытою макушку головы; они должны были, подобно замужним женщинам, закрывать головным убором все свои волосы на голове, откуда и ведет начало украинское название таких девиц: «покритка».

Рис. 1. Девичий убор Можайского уезда Московской губ. (1850 г.) (Из архива Географ. Общества.)

Старинный же вид прически вост.-слав, девиц выставлял наружу волосы еще в большей степени: волосы совсем не заплетались в косу, а распускались незаплетенными по плечам. Такую прическу девицы носят, между прочим, при похоронах своих родителей (Д. Зеленинъ, Описание рукописей ученаго архива Географич. О-ва, 456, 468 и др.), а потому некоторые исследователи считают этот род прически трауром. Но та же самая прическа обычна у девиц и при браке, под венцом (ibid. 537, 739, 783, 791), а также во время причащения св. тайн в церкви, и ее нужно признать не траурною, а торжественною. У сев.-великорусских девиц такая прическа была обычною и вообще при нарядном головном уборе (ibid. 1177; П. Ефименко, Матерiалы по этнографии русскаго населения Архангельской губ. I, 59). Цитаты о древности этой девичьей прически у славян и некоторых иных народов приводит в большом количестве С. Zibrt (Dejiny kroje v zemich ceskych, 86 и 88).

Рис. 2. Девичий убор Дмитровского уезда. Московской губ. (Из архива Географ. Общества)

Распущенные по плечам волосы обязательны для девиц и для женщин при совершении ими древних магических обрядов,особенно обряда опахивания (проведения сохою магического круга, предохраняющего от морового поветрия). С распущенными волосами всегда рисуются восточному славянину русалки, ведьмы и другие представительницы нечистой силы. - Все это говорит в пользу того, что здесь мы имеем весьма древний вид восточнославянской девичьей прически.

Соответственно с такой прической, вост.-слав. девичьи головные уборы не имеют верха, не закрывают волосы на макушке, а также не закрывают и затылка с шеей, не имея того, что в женских головных уборах известно под названием ) «подзатылень» (§ 9). Первоначально уборы служили, повидимому, перевязкой для распущенных волос, почему назади У них обычны завязки и узел.

Форма девичьего убора - круг или полукруг, различной — в зависимости от материала. Последний очень разнообразен: металлическая проволока с подвесками на ней, лента, сложенный в виде ленты платок (рис. 1), кусок позумента, парчи, ткани с вышивками и иными украшениями, венок из цветов естественных или искусственных, окрашенных птичьих перьев, низаного жемчуга, кружок из лубка (липовой коры) или картона с украшениями и т. п.

Рис. 3. Девичья „коруна" Олонецкой губ. (Русский Музей)

Рис. 4. Девичий „головодец". Тамбовской губ. (Русский Музей)

Несмотря на однообразие формы, девичьи головные уборы носят разные наименования. У всех вост. славян известны названия: венок, повязка; у всех великоруссов: лента, чему вполне соответствует украинское стрiчка (в буквальном переводе: лента). Украинцы еще называют: лубок, местами (в Бессарабии): карабуля. Северно-великорусские названия : почёлок (от слова чело, т. е. лоб), связка, перевязка, вeнец, ко-руна, головoдец (от cлов: голова и обводить), грибки, голощинка, рефуть, рефиль, красная красота; южно-великорусское: тканка. Девичьи уборы из естественных цветов особенно обычны на Украине, где употребителен и особый глагол квiтчатися в значении: украшать себе голову цветами. Описание 1785—86 г. Сообщает, что украинские девицы заплетают волосы в две косы и обвивают эти косы вокруг головы, после чего обтыкают их сверху цветами, что производит впечатление надетого на голову венка (Ал. Ригельман, Летописное повествование о Малой России. М. 1847, с. 87). В Полтавской и в Киевской губ. спереди втыкают крупные, большие цветки, а к затылку - мелкие, так что заквiчана девица производит впечатление чубатой; напротив, в Подольской губ. квiчаютця в обратном порядке: более крупные цветки затыкаются на затылке, и они постепенно уменьшаются в размере в направлении к середине лба (Основа, 1861, ноябрь-декабрь, с. 28—29, статья А. Свидницкого).

Рис. 5. Украинская намiтка Пинского уезда. (Русский Музей)

В Подолии девичьи „венки" плетутся летом из цветов и листьев, а зимою из птичьих перьев, окрашенных в зеленый, синий и красный цвет, с позолотою (сусальным золотом) (там же). Девичьи головные уборы из птичьих перьев обычны также У южновеликоруссов; так, в Путивльском уезде Курской губ. девицы поверх головных платков накладывают узкие венчики из гусиных перьев (М. Г. Xаланскiй в Сборнике II Отделения Академии Наук, т. 76, с. 26). Около гор. Козельска, Калужской губ. девичий убор представляет собою широкую ленту с золотым позументом, к которой снизу подшиты колечкообразные перышки из хвоста селезня (Этнографическое Обозрение, 1908, №3, с. 100, ст. Е. Н. Елеопнской).

Девичьи уборы из древесной коры обычны у белоруссов. В Витебской губернии остовом девичьего „ввнка" служили стенки старого ситечка, лубок, береста (березовая кора), а также склеенный холст - все вышиною не более 13 ст.; такой каркас обшивали сначала снаружи и внутри холстом, а потом снаружи еще более нарядной тканью. В будни такой „вянок" не имел никаких украшений, но во время брака он обильно украшался снаружи живыми и искусственными цветами, а сзади еще и лентами. Девицы начинали носить такой венок лет с 10-ти, но „настоящий вянок справлялся только один раз в девической жизни, по достижении брачного возраста" (Н. Я. Никифоровский, Очерки простонароднаго житья-бытья въ Витебской Белоруссии. Витебскъ, 1895, с. 120). Киевские украинцы называют ,,лубком" такой же формы (вышиною около 9 ст.) убор, сделанный уже не из древесной коры, а из толстой бумаги; его украшают лентами (Основа, ibid., с. 28). Сев.-великорусские „коруны" (рис. 3) и „венцы" делаются также часто из картона, украшенного сверху позолотой, жемчугом и т. п.

Особо нарядные уборы невест, известные у великоруссов под названиями: рефeтка, рефиль, обычно нижутся жемчугом и разноцветными камешками (Зеленин, Опис. рукописей, 169, 746 и 821). К такой рефили, равно как и к другим нарядным головным уборам великорусских девиц и женщин, на лбу пришивается сетка из жемчуга или из белого бисера, из стекляруса, которая закрывает весь лоб, спускаясь до бровей и даже ниже; эта сетка зовется: пoднизь, ряска, рясы.

Узор вышивки девичьих головных уборов в некоторых местах отличается от узора на женских уборах; например, в Тверском уезде на женских сороках вышиваются столбики или крупные цветы, а девичьи уборы вышиты „гладко", т. е. без изображений (Срв. аналогичную разницу в рисунке головного платка у украинца Житомирского уезда: у замужних головные платки должны быть клетчатые, а у девиц разнообразные, но отнюдь не клетчатые (Труды Общества Изследователей Волыни, III, 1910, с. 6, статья С. Бельскаго). (Этнографический Сборникъ, изд. Географическ. Общества, I, 1853, с. 182). Это правило далеко не всеобщее. Почелок шенкурских, Архангельской губ., девиц один старый автор описывает так: это «твердая круглая клеянка с шестью рожками, обтянутая кумаком» (Зеленин, Опис. рукоп. 30); тут под «рожками» нужно разуметь, конечно, шишки, какие нередко бывают на женских кокошниках (см. рис. 35) и значение которых, конечно, то же самое, что и шишечек свадебного коровая. Правда, в данном случае описывается убор, который девицы одевают на время девичника на свадьбе, а не в обычное время. Вообще же, такие «шишки» характерны лишь для кокошников замужних женщин (§ 8).

Рис. 6. Белорусская наметка Игуменского уезда Минской губернии (сзади). (Русский Музей)

Рис. 7. Белорусская наметка Игуменского уезда (спереди). (Русский Музей)

В шенкурском случае ярко сказалась близость девичьего убора к женскому. Такая близость проявляется еще и в некоторых местных названиях: девичий венок (убор) носит кое-где имя типичного женского убора; напр., у киевских украинцев около Умани (Основа, 1861, № 11-12, с. 28), равно как у курских великорусов около Корочи девичий убор зовется: кичка (ср. § 5), а у украинцев Переяславского уезда Полтавской губернии - гибaлка (§ 6). Тут сказалось и сходство формы: в сущности девичьи уборы отличаются от женских только отсутствием верха на макушке; могли тут отразиться и случаи, когда девицы по выходе замуж переделывали свои девичьи головные уборы на женские.

§ 3. В 1857 г. священник Бельского уезда Гродненской г. К Бренн писал: „девицам неодобрительного поведения, особенно прижившим незаконно ребенка, наши селяне воспрещают носить косы" (Зеленин, Опис. рукоп. 437). Подобные же известия имеются и из Гомельского уезда Могилевской губ., и из некоторых иных мест (ibid. 702).

Рис. 8. Белорусская наметка Игуменского уезда (сбоку). (Русский Музей)

Рис. 9. Второй вид белорусской наметки Игуменского уезда (спереди). (Русский Музей)

Рядом имеются сообщения, что замужние женщины никогда не заплетают своих волос в косы. В Гайсинском уезде Подолии плесть косу женщине считалось ,.большим грехом" (ibid. 1065); вдовы и замужние укладывают свои волосы вокруг головы, не сплетая их, а лишь разделяя на две части и иногда связывая шнурком (ibid. 437, 444 - Гродненская губ.). Требование это, однако, не является всеобщим; чаще женщины плетут две косы, но они тщательно покрывают их головным убором и никому не показывают.

„Засветить волосом", т. е. выставить наружу концы волос (не говоря уже о появлени с открытой головой), самый большой позор для замужней украинки в Галиции (Я. Гловацкiй, О народной одежде и убранстве Русскихъ въ Галичине и сев.-вост. Beнгpiи: Записки Географического Общества по отд. этнографии, VII, .877, с 507) Великоруссы Нижегородской губ. „за великий грех почитают ходить замужней женщине без повойника или сборника голове (Зеленин, Опис. рукоп. 823). Если в ссоре или в драке, посторонний мужчина „окосматит" или "опростоволосит" женщину, т.е. сорвет с ее головы повойник, то это считается преступлением, и женщина обращается к суду, требуя платы за „бесчестье" (П. Ефименко, Матер, по этногр. русск. насел. Арханг. губ. I, 62).

Рис. 10. Второй вид белорусской наметки Игуменского уезда (сбоку). (Русский Музей)

Рис. 11 Белорусская наметка Игуменского уезда (второй вид) — сзади

Украинцы Харьковской губ. верят, что если замужняя женщина выйдет без платка на голове в сени, то домовой потянет ее за волосы на чердак (В. В. Иванов, Жизнь и творчество крестьян Харьк. губ. 184). В повести известного украинского писателя Гр. Ф. Квитки-Основьяненко „Украинскiе дипломаты" читаем, как помещица Фенна Степановна, «слепо верила, что замужняя женщина, не покрыв головы и не скрыв на ней до последнего волоска, призывает гнев божий: неурожай хлеба, болезни на людей, падеж скота и т. п., и потому крепко береглась, чтоб не светить волосом.» (Сочиненiя, изд. 1901 г., т. IV, с. 157; названная повесть впервые была напечатана в журнале „Современникъ" 1840 г.).

Рис. 12. Белорусская наметка Рогачевского уезда Могилевской губ. (Русский Музей)

Видеть в этих случаях влияние христианства (срв. 1 Коринф. XI, 4—6: „всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову") мы не можем, так как те же самые воззрения обычны и у языческих народов. Напр., у соседящих с великорусами вотяков -женщина, хотя бы нечаянно, войдет в воршуд (место семейных молебствий) без головного убора, то оскорбленное божество поставляется лишь жертвоприношением (Этнографии. Обозрние, 1890, № 2, с. 101, статья П. Богаевского). У черемис Красноуфимского у. замужние женщины, в полную противоположность девицам, не смеют показывать своих волос ни одному мужчине своего племени (Записки Уральского Общества, XVII, с. 89, перевод статьи Сомье). И мордовские женщины ,,стыдятся показывать свои волосы старшим мужчинам в семействе, а также и крестному отцу мужа" (Зеленин, Опис. рукоп. 1202). Срв. также по этому вопросу цитаты у А. Габерландта (стр. 710—711).

Рис. 13. Украинская намитка с севера Волыни. (Русский Музей)

Руд. Мерингер справедливо полагает, что закрывание волос — остаток прежнего закрывания всего лица, причины чего - 1. оберег от чар, суеверный страх, и 2. ревность мужа который хочет обезопасить свою собственность (Woerter und Sachen, V, 1913, с. 169—170).

В старом русском Новгороде вошло было даже в обычай замужним женщинам брить себе волосы, но этот обычай не одобрялся церковью (Костомаровъ, Очеркъ домашней жизи и нравовъ великорусскаго народа въ XVI—XVII стол., с 77).

Иного, вероятно, происхождения обычай частичного обрезания невестиной косы во время брака или вскоре после брака, известный у евреев, у польских куявов (Kolberg, Lud, III, 250), а также и на западе вост.-слав, территории. Рубруквис тоже отметил, в 1253 г., в Сарай-Орде Батыя: невесте после брака обрезали спереди волосы до половины головы. У украинцев подстрижение волос новобрачных отмечено для первой половины XVIII в. в книге Петра Могилы, «Лиоосъ» (Kiевская Старина, 1883, т. III.c. 510—514, статья Н. Сумцова).

В наше время обрядовое пострижение невесты встречается еще у украинцев и белоруссов, а у великоруссов имеются лишь глухие переживания этого обычая. Мы склонны относить появление этого обычая к эпохе похищения невест у чужого рода: тогда захвативший в плен девицу обрезал ей косу, и последняя могла служить потом доказательством того, что данная девица принадлежит именно данному мужчине.

§ 4. Описанные поверья, связанные с прической замужних женщин, объясняют нам появление и широкое распространение древнейшего из известных нам славянских женских головных уборов, т. наз. наметки: укр. намiтка, блр. намётка, польск. natniotek, namiotka, namietka, namitka. Тот же самый тип убора известен еще и под иными названиями: укр. перемiтка, намiтець, серпанок, рантух, склендячка и скиндячка, рубок, блр. обмётка; влрусское полотенце, ширинка, подширье, фата, гомылька. (См. рис. 5—13). Молдаване тот же самый головной убор называют: нафрам. Древнерусское название убора убрус.

Это большею частью длинный кусок ткани, чаще всего белого тонкого холста, которым увивается голова женщины. В деталях способы повязки различны: неодинаково выпу¬скаются концы, различно складывается ткань по длине и по ширине; самая ткань бывает различной длины.

На рис. 5 изображена, по экспонатам Русского Музея в Ленинграде, украинская намiтка Пинского уезда; это длинное полотенце 46 ст. шириною, оно складывается по длине в пять раз (у белоруссов же чаще в 6 раз), обертывается вокруг головы, завязывается на затылке узлом; свободные концы его назади ниспадают по плечам до пояса. Все полотенце белого цвета, и только по концам протканы три красные полоски.

Белорусская наметка Игуменского уезда Минской губ изображенная на рис. 6—8, висит одним из своих вышитых концов назади много ниже пояса; другой же се вышитой конец находится над правым плечом, прикрывая сбоку шею. В отличие от обычной украинской наметки (рис. 5), эта белорусская наметка обрамляет все лицо женщины, проходя под подбородком ее. На верху головы наметка образует род не большого цилиндра. Подобный способ повязки наметкою встречается изредка также и на Украине.

Рис. 14. Украинская „склендячка" Городнянского уезда (рис. с фотографии Харьковского Музея Слободской Украины)

Белорусская наметка того же Игуменского уезда повязана таким образом, что оба вышитые концы ее свешиваются, в сложенном виде, надолбом (рис. 9—11). У наметки Рогачевского у. Могилевской губ. (рис. 12) подобным же образом положена выше лба сложенная середина белого куска ткани, а концы ее висят назади. Под подбородком в том и другом случае наметка не проходит, обрамляя лишь верх головы, а не лицо. Украинская налитка иногда повязывается еще в виде более или менее высокого усеченного конуса, от которого складки торчат или вперед головы, или по сторонам, самым различным образом (Украинскiй пародъ, т. П. Петроград 1 с. 556, статья Ф. К. Волкова). Украинская склендячка Городнянского уезда Черниговской губ. (рис. 14) гораздо ко¬роче обычной намiтки; она не закрывает верха (макушки) головы, но и надевается всегда поверх другого головного убора, а именно очiпка (§ 10). Редко встречающееся, местное название склендячка (срв. в укр. словаре Б. Грiнченко скиндячка, скиндяк с значением: лента) мы склонны связывать с словом скло - стекло, т. е. собственно: украшенная стекляшками, стеклярусом; вышивки и иные украшения действительно очень характерны для склендячки.

Кстати о некоторых других названиях наметок: укр. рантух восходит к немецкому Reintuch, а укр. серпанок, б. м., к немецкому Haarband, стар. harpant откуда и старое чешское harban (Zibrt, Dejiny kroje, 258), хотя больше оснований связывать укр. серпанок с польск. sierpianka кисея и выводить из перс.-турецк. serpenek головное женское украшение (А. Преображенский, Этимологич. словарь русск. языка, 281).

Еще разнообразнее способы повязки у великоруссов, у коих наметка давно заменена простым платком. Сохранились старые наметки кое-где в Орловской, в Нижегородской и соседних губерниях под названиями: повязка, ширинка, по¬лотенце; длиною они до 150 ст. и более; делаются из белого домотканного холста, концы коего иногда перетканы красными полосками (Зеленин, Опис. рукоп. 721, 763 и 831; Будде в Сборнике II-го Отдел. Акад. Наук, т. 76, с. 8 и 127). Из очень разнообразных способов повязки обыкновенного платка более старые способы имеют концы назади - или на шее, когда платок обрамляет все лицо и проходит под подбородком, или на затылке и даже выше его, когда платок обрамляет лишь верх головы, не проходя у подбородка. Очень обычный теперь способ повязки с узлом под подбородком сравнительно нов; он проник к русским из Германии через Польшу.

Белорусская намётка, ,,подобно девичьему венку, справлялась один раз в жизни, донашивалась в старости, а по смерти собственницы ее надевали умершей". (Никифоровскiй, op. cit. 121).

§ 5. Всем восточным славянам известны рогатые головные уборы, которые носят исключительно только замужние женщины и никогда девицы. Рогатые женские уборы обычны были прежде и в западной Европе (см. статью А. Габерландта), но моду на рогатые женские уборы нельзя никак считать общеславянскою или праславянскою. Однако, самая идея, лежащая в основании этой моды, весьма древняя. Тут можно думать и о подражании в одежде животным - мотив, встречающийся едва ли не у всех народов земного шара на первобытной ступени их развития. Но еще больше оснований видеть тут иную идею: рога головного убора служат оберегом ребенка и его матери, особенно роженицы, от нечистой силы и злого глаза. Вторая идея могла явиться на смену первой, как ее новое толкование.

В наши дни у вост. славян оберегом для роженицы и ее ребенка служит, между прочим, ухват, который и своей формой и своим названием рогач напоминает два рога животного (Зеленин, Опис. рукоп. 923). Апотропеическое значение рога, как оберега против чар, у разных иных народов, выяснено Руд. Мерингером (в журнале Woеrter und Sachen, V, 1913, стр. 159 и 163—164). Первобытная мысль видит в роге животного седалище отражающей силы, которая переходит на носящего рог человека, с чем сравни распространенные даже и в наши дни амулеты в виде зубов и костей диких зверей.

Согласно с такой психологией, рога особенно обычны на шлемах древних народов, в частности кельтов; появление на шлемах рогов тем проще, что шлемы часто делались из шкур животных. Уже на Микенских вазах имеются изображения воинов в рогатых шлемах; Диодор, Плутарх, Геродот говорят о рогатых шлемах галлов, кимвров, фракийцев в войсках Ксеркса; рогатые шлемы из археологических раскопок в Италии относят обычно к этрускам. (Цитаты и изображения см. в Reallexikon der idg. Altertumskunde 0. Schrader'a, I, 1923, с. 493). Столь обычный в псалмах Давида (74, 91, 131 и др.), равно как и в некоторых иных библейских книгах (1 Царств II, 10; Иезекииль, XXIX, 21), поэтический образ рога, невидимому, первоначально имел в виду рог, украшающий шлем военачальника.

Судя по изображениям в словаре Шрадера, очень обычны были шлемы с двумя рогами. В таких именно шлемах мы склонны видеть источник широко распространившейся у вост. славянок древней моды на двурогие головные уборы. И это тем более, что жены вообще могли носить и носили одежду своих мужей. Один из видов южновеликорусского кокошника носит народное название „шеломок", т. е. собственно: маленький шлем.

В западной Европе мода на двурогие женские уборы была, по видимому, распространена в XIV веке; по Зибрту (с. 353), некоторые историки называют эту моду „бургундскою” Мода эта известна была также и в Чехии, и в цитированной книге Зибрта мы находим два изображения жен Карла IV-гo (рис. 200 и 201) в головных уборах, которые производят отчетливое впечатление двурогих. Четырехрогий убор rogi или kolasica хорватских женщин из Ямницы (Габерландт, рис. 12 на стр. 702) легко мог развиться из двурогого убора - в силу редупликации: пара рогов смотрит вперед и пара назад.

Из вост. славян двурогие женские головные уборы лучше всего сохранились у южновеликоруссов под названиями: кичка, рога, рожки, дожив даже и до наших дней. Из двух главных разновидностей этого убора, в одной рога торчат прямо кверху, в другой они обращены остриями (концами) назад. Первую (рис. 15) нужно признать древнейшею. Рога ее делались из луба, из дерева или из плотно настеженного холста. Вышина их доходила до 20 ст. и даже более. Рога эти, как и вся кичка, прикрывались обычно сорокой (§ 7), но часто передняя часть сороки выкраивалась по форме рогов и была похожа на два футляра для них. Даже и прикрытая такой сорокой, кичка производила яркое впечатление рогатого убора, и это давало повод некоторым сельским священникам объявить ей войну; священники не допускали женщин в ро¬гатых уборах к причастию св. тайн, а иногда и вообще в церковь, и часто достигали того., что крестьянки меняли рогатую кичку на безрогую или на простой платок. Меньший успех имели, по видимому, помещики-реформаторы, которые запрещали носить своим крепостным ,,безобразные и тяжелые" кички; И. С. Тургенев (в рассказе „Два помещика") упоминает о таком помещике-самодуре, который ,,приказал своим крепостным бабам носить кокошники по высланному из Петербурга образцу; и действительно, до сих пор в имениях его бабы носят кокошники . . . только сверху кичек". Исторические свидетельства о такого рода борьбе священников и помещиков с рогатыми бабьими кичками собраны, для второй половины XIX века, в книге Д. К. Зеленина „Великорускie говоры" etc. (Спб. 1913, с. 71—72).

На верхних концах высоких рогов кички иногда висело сзади белое шелковое легкое покрывало (у казачек на Дону, по изображению Евл. Кательникова начала XIX в., в его книжке „Историческое свeдeнiе о Верхне-Курмоярской станице, 1818 года." Новочеркасск, 1886). На острия рогов надевали пучки разноцветных ленточек, в виде кисточек (Курская губ.: Зеленин, Опис. рукоп. 662—663). Иногда вершины рогов соединяли веревочкой или палочкой, на которые привязывали ленточки (Рязанская губ.) .

На рис. 15 изображена рогатая кичка (с сорокой на ней) донской казачки, по рисунку Ал. Ригельмана 1778г. (в его книге: Исторiя или повествование о донскихъ казакахъ. М. 1846, прилож.), а направо - кичка с высокими рогами казачки бывшего Некрасовского войска по фотографии 1895 г. Я.И.Смирнова (Живая Старина, 1896, № 1, рис.4); эта кичка из золотой парчи, с нее около ушей спускаются подвески из серебряных цепочек с разными привесками высоких рогов накинуто желтое шелковое прозрачное покрывало (ib. 29). Некрасовские казаки в конце 17 в. ушли с Дону сначала на Кубань, а потом в Малую Азию.

Рис 15. Рогатая кичка - налево донской казачки (по рис 1778 г.), направо „некрасовской казачки" (по фот. 1895 года)

Другая разновидность южновеликорусской рогатой кички, имеет рога короткие и обращенные не вверх, а более или менее прямо назад. На рис. 16 такая кичка изображена сверху, так что на первом плане видна часть убора, прикрывающая макушку головы. На рис. 17 такая же кичка изображена сверху-спереди. Этот вид рогатой кички близок к кибалке (§ 7), как по покрою, так и особенно по функции. В нем естественно видеть слияние рогов с кибалкой. Мы склонны видеть в этой разновидности рогатой кички более новый вид ее: под влиянием новой моды и культуры вост.-слав, женщины стали рога носить так что они не торчали вверх, а лежали горизонтально на темени головы и смотрели своими острыми концами больше назад, чем вверх.

Рис. 15а. Рогатая великорусская кичка. (Рис. с экспоната Русского Музея в Ленинграде)

Древние китайские памятники Веи - шу и Суи-шу говорят о племени Тохарах (Ту-хо-ло): „у братьев одна общая жена; последняя носит на своем чепце столько рожков или один рог со столькими ветвями, сколько бра-тьев" (respond. : ее мужей). Подобный же головной убор носят и теперь у Башгали-Кафиров в западном Читрале и в Ярканде (Wilh. Tomaschek, Kritik der aeltesten Nachrichten ueber den skythischen Norden. I: Ueber das Arimmaspische Gedicht des Aristeas — в Sitzungsberichte der Wiener Akademie derWissenschaften. Philos.-hist. Classe, B.CXVI,1888, c. 715-718). — Здесь, таким образом, рога на головном уборе женщины символизируют ее мужей. Такое понимание вост. славянам совершенно чуждо. Число рогов на уборе вост.-слав. женщин, за крайне редкими исключениями, два; однорогие уборы, рассмотренные Габерландтом, редки и не типичны. Только из Арзамасского уезда Нижегородской губ. имеются старые и недостаточно определенные сведения о большем количестве рогов. Из села Чуфарова свящ. Лебединский в 1850 г. коротко сообщает: „волосник в селе об двух, а в деревне о трех рогах" (Зеленин, Опис. рукоп. 833). Из села Арати, того же уезда, свящ. Страгородский в 1850 г.: „На голове холщевый волосник, имеющий напереди несколько выгнутые рога, длиною в пять вершков, состоящие из семи ясеневых прутьев, расположенных один подле другого, обтянутых холстом и выстеганных в семь дольных рядов. Этот волосник служит основанием всякой женской повязки — зимней и летней, обыкновенной и нарядной" (ibid. 819), между прочим и сороки.

Рис. 16 „Кичка" Обоянского уезда, Курской губ. (Вид сверху)

Рис. 17. „Рожки" Дмитриевского уезда Курской губ.

Нередко также наши источники называют рогами род возвышений, служащих украшением убора и соответствующих по своему символическому значению шишкам свадебного коровая, т. е. означающим плодородие (см. рис. 35) Так нужно понимать, напр., сообщение Ф, Пардалоцкого из Валдая 1876 г. о местном женском наряде подвески - «убор из жемчуга о пяти рогах, привязываемый ко лбу" (ibid. 867)

Наконец, рогами называют часто торчащие вверх головного платка и других повязок. В этом случае мо усматривать действительное переживание прежних рогатых уборов или, по крайней мере, память о них. Срв. Владимирскую повязку „на рогах" (Зеленин, Онис. рукоп. 161; срв. Довнар-3апольскiй, Исследования и статьи. Киев, 1909, с. 268; В. Кравченко в Трудах Общества исследователей Волыни, XII, 1914, с. 154).

§ 6. Кибалка носит разные названия: укр. кибалка, реже: гибалка, хомeвка, хoмля, влр: кичка, рога, рожки, колотовка, сев.-влр. сдериха, шашмура, кибола; блр. кишечка, тканица, лямец, капица, кибалка.

В простейшем виде это обруч (кольцо) или дуга из тонкого, б. ч. орехового деревца; делается также из льняного волокна обшитого холстом, из лубка (Лиловой коры, см. рис. 18), из толсто и плотно настеженножо холста, б. ч. проклеенного тестом. У украинцев и белоруссов кибалка имеет чаще форму замкнутого круга, кольца (рис. 18), а у великоруссов форму дуги с свободными назади концами, обшитой тканью (рис. 16—17); чтоб эта дуга могла держаться на голове, к ней вверху нашивают ткань с петельками; в петли продевают шнурок и стягивают в середине дуги волосы, положенные на макушку. Иногда вверху ткани не бывает, а только одни петли со шнурком. Ниже дуги почти всегда пришивается мягкая ткань, окружающая, в надетом виде, лоб и виски. Свободные концы дуги смотрят назад и большею частью имеют вид несколько загнутых вверх или в стороны рогов животного. Иногда же концы дуги прямые, незагнутые, но и тогда они зовутся рогами, откуда и весь южновеликор. убор в целом зовется: рога, рожки.

Название кичка (уменьшит, от общеслав. кыка, заимствованного и литовцами в форме kyka, kukas: о чем см. К. Вuga в Zeitschrilt M. Фасмера, I, 53—54) роднит этот убор с мягкою частью конского хомута, надеваемой на шею лошади и прилегающей к лошадиной груди: по форме хомутная кичка представляет собою также круг, кольцо, сделанное из соломы или войлока и обшитое тканью или кожей. - Название кибола также взято литовцами в форме kyblas, kiblas (ibid.); если оно родственно словам кибить (древко лука) и кибитка (собственно: верх, свод экипажа, который обычно устраивается на деревянных дугах, покрываемых тканью или кожей), то корень его нужно будет признать турецким. Редкое укр. гибалка явилось, конечно, по применению к глаголу с-гибати.

Местное, Тамбовское, название калатовка означает с ственно: мутовка, деревянная рогатка для замешивания теста в квашне; здесь, таким образом, сохранилась память о рогах, хотя теперь калатовка состоит из валика, свалянного из шерсти, но валик этот „оканчивается за ушами тонкими концами" (Архив Географич. Общества, XL, 31): эти концы, очевидно, и послужили основанием для названия убора калатовкой. — Белоруссы Кобринского уезда называют тканицею только нитяную сетку, надеваемую на круглый валик изо льна, обшитого полотном (Зеленин, Опис. рукоп. 455); от этой тканой сетки или же от ткани, которой обшит всегда валик (кольцо), и получил название тканицы весь убор в целом. - Блр. лямец собственно означает: войлок; это название указывает на шерсть, как на материал для убора.

Рис. 18. Белорусский „лямец" Мозырского уезда Минской губ, Налево один остов из лубка, а направо — обшитый тканью. (Русский Музеи)

Для решения вопроса о том, которая из двух форм кибалки древнее кольцо или дуга, у нас нет вполне достаточных данных. Вряд ли можно сомневаться в том, что кибалка развилась из перевязки, которою обвязывались некогда волосы вокруг головы. У великорусских рабочих, особенно у шерстобитов, и до наших дней сохраняется обычай обвязывать веревкой или ленточкой волосы на голове, ,,чтоб зря не трепались" при движениях корпуса. (Изображена можно видеть, напр., в книге ,,Илья Репинъ. Воспоминания. Подъ редакцией К. И. Чуковскаго. Бурлаки на Волге» Птб., s. а., стр. 81: рисунок из альбома И. Е. Репина „Ларька"). Это же самое происхождение нужно приписывать и девичьему венку (§ 2), у коего назади всегда почти имеются завязки и узел.

Твердый материал явился, невидимому, с новой функцией убора, на который женщины стали наматывать свернутые в два жгута или же заплетенные в две косы волосы. Это делается и теперь, главным образом для того, чтоб волосы не выбивались из-под головного убора и чтоб женщина случайно не „засветила волосом" (§ 3). Наматыванье волос на кибалку обычно у украинцев (Украинскiй народъ, II, 554; срв. Luk. Golejnowskiego Ubiory w Polszcze, 1830, с. 168), и некоторые авторы сравнивают украинскую кибалку с гребенками на прическе наших дам (Zyg. Gloger, Opis ziem zamieszkalnych przez polakow, II, 1904, c. 241). Великоруссы же не навивают волос на кибалку, а зажимают собранные на макушке головы косы между двумя половинами подковообразной дуги; эту функцию кибалки хорошо подчеркивает местное великорусское ее название: шамшура, самшура (Вологодскiя Губернсkiя Ведомости, 1857, № 21, с. 129; Зеленин, Опис. рукоп. 27), откуда потом: шашмура (ibid. 947, 994); все эти формы восходят, по видимому, к глаголу морщить, как и название убора моршeнь (§ 10). Одновременно великорусская кибалка имеет теперь целью увеличить вышину головного убора, и эта функция отразилась в названиях: сдериха (Куликовскiй , Словарь Олонецкаго нарeчiя) и бодрик (Сборникъ II Отделения Академiи Наукъ, т. 76, с. 114, статья Е. Ф. Будде).

Рога, как часть головного убора (§ 5), оказали сильнейшее влияние на кибалку. Мы склонны даже думать, что нынешняя кибалка и развилась из рогов, положенных горизонтально на макушку головы, и только унаследовала в известной степени функцию древнейшей перевязи волос. Во всяком случае для южновеликорусской кибалки, которая имеет ярко выраженную форму рогов (рис. 16—17) и часто носит название: рога, рожки, такое предположение нужно признать весьма правдоподобным.

Описанная кибалка в наше время никогда не бывает самостоятельным убором, а только остовом для убора; но нередко украинцы кибалкой, особенно же великоруссы кичкой называют весь убор в целом, т. е. кибалку с повязанной на ней наметкой или кибалку с надетой на нее сорокой.

М. Бурдуков отмечает кибалку также у финской мордвы Белебеевского уезда Уфимской губернии; местные мордовские женщины кладут свои косы на макушку головы в виде калачика а кругом этих кос кладут „обруч холщевый крученый или набитый тряпками" (Уфимскiя Губернсkiя Вeдомости, 1905, № 178); т. е. здесь кибалка двух видов: или свитый жгутом кусок холста, или же набитый тряпками узкий цилиндр из холста же.

Рис. 19. Сорока Рязанского уезда, в развернутом виде. (Архив Географического Общества)

§ 7. Если наметку есть основания признавать общеславянским убором, кибалку общевосточнославянским, — то сорoку нужно назвать лишь общевеликорусским убором. В наше время сорока сохранилась почти повсюду у южновеликоруссов; северновеликоруссы сохранили еще местами память о сороке, хотя почти повсюду заменили ее кокошником (§ 8). Только кое-где в Тверской губ. северновеликоруссы носят еще и доселе сороку. К белоруссам же сорока проникла лишь в Себежский уезд Витебской губ., по видимому на почве отхожих промыслов местного населения (Этнографическiй Сборникъ Гeoграфическаго Общества, II, 133).

Сороку (рис. 19) можно определить, как особо выкроенный и обязательно украшенный вышивкою и т. п. кусок ткани, который надевается поверх рогатой кибалки. Встречаются и сороки, у которых имеются особо выкроенные и сшитые части (в роде футляров), надеваемые на рога кички, одинаково - торчат ли эти рога назад (рис. 22) или торчат они вверх (см. рис. 15 и изображения в альбоме Studio 1912 ,,Peasant art in Russia", № № 32 и 34).

Рис. 20. Виды сорок (сзади): налево Змиевского уезда Харьковской губ., в середине Тверской губ., направо Дмитриевского уезда Курской губ.

Мы не сомневаемся, что сорока развилась из наметки. То обстоятельство, что наметка сохранилась у великорусов и в более чистом виде, нисколько такому предположению не мешает. Дифференциация, со временем, одного и того же убора в разных направлениях - явление не редкое. Наметка в чистом виде имеет кое-где у великоруссов траурный характер (Зеленин, Опис. рукоп. 763: повяска); сорока, напротив, нарядно-праздничный убор. Украинская склендячка (§ 4) имеет аналогию с сорокой; склендячка представляет собою короткую украшенную наметку, приспособленную специально для ношения на очипке; сорока та же склендячка, только особо выкроенная и носимая на кибалке.

В хорватском уборе, описанном у Габерландта (с. 702, рис. 12—14), великорусской сороке соответствует poculica, имеющая иную форму соответственно с тем, что она надевается не на два рога кибалки, а на четыре рога kolasic'ы; хорватская же fizurica соответствует так называемому налобнику (иначе: очелье, подзор ), т. е. куску украшенной ткани на лбу сороки.

Самое загадочное в сороке - это ее название, совпадающее с именем известной птицы. Но прежде чем подойти к вопросу о названии, необходимо взглянуть на отдельные части этого головного убора.

Подобно термину кичка, великорусское слово сорока употре¬бляется в двух разных значениях. Первое - общее название всего головного убора в его целом; это тот же убор, который часто зовется еще словом кичка, а местами его называют особым термином сруза (Сапожковский уезд Рязанской губ.). Убор этот состоит из большого количества, от 8 до 14, отдельных частей (Матерiалы по этнографiи Россiи, I, 1910, с. 7, ст. Н. М. Могилянского) и весит в полной форме до 19 фунтов (Зеленин, Опис. рукоп. 373). Второе значение - верхняя часть данного убора, состоящая из украшенного различным способом и особо выкроенного куска ткани.

Рис 21. Сорока Дмитриевского уезда Курской губ.

Рис. 21 а. Сорока Дмитриевского уезда Курской губ. (сзади)

Вот перечень частей всего убора в целом, который и в наши еще дни носят саянки (местное название особой группы южновеликорусского населения) в селе Бузец Дмитриевского уезда Курской губ. (см. фот. 21). Прежде всего (1) на голову надевается кичка или рожки (т. е. кибалка; см. § 6), которая кладется непосредственно на косы, лежащие на голове в виде венка; напереди кичка (рис. 17) спускается до половины лба. После кички надеваются так называемые увязки (2); их чаще всего бывает 10, но может быть и меньше и больше; они плетутся из толстых шелковых нитей и сильно напоминают обычную девичью косу, только плетеную в 4, а не в три пряди; на конце их кисти (т. н. махры), которые и висят на спине. Словом, увязки — это нечто в роде искусственных кос, и они едва ли не являются новой сравнительно модой, заимствованной быть может в XVIII в. от помещиц. Увязки эти пришиваются своими верхними концами на узенькую ленточку (т. наз. планочка; 3) в один ряд, и эта ленточка привязывается ниточками к рогам кибалки; на рогах для этого часто делаются даже особые рубцы.

Дальше надевается сзади позатылень (4), о котором у нас речь будет особо ниже (§ 9). Верхний край позатыльня обычно находится на одной высоте с планочкой увязок, и позатылень закрывает собою от зрителя верх увязок. - В той разновидности сроки, которая изображена на рис. 19, подзатыльник состава одно целое с сорокой.

Дальше надевают важнейшую часть убора, известнук именем собственно сороки (5). В данной местности сорока несколько отличается от сороки, изображенной на рис. 19. Мы уже сказали, что позатылень здесь представляет дельную от сороки часть убора. Главное же, здесь сорока, очень близкая по покрою к Рязанской (рис. 19 и 20), сшита в виде шапочки, и только назади швы (сшивки) не доходят до низу почти на половину вышины убора, причем завязки сохраняются. Рязанскую сороку (рис. 19) легко можно сшить точно таким же образом, в виде шапочки, но тогда в ней свешивался бы назади вниз позатыльник, окруженный цветными кистями. Воронежская сорока (рис. 23 и 24) очень близка к описываемой Курской, но много ниже ее и имеет напереди более округленный верх.

Рис. 22. Сорока Данковского уезда, на рогатой кичке. (Русский Музей)

Вообще, по степени сшитости своих частей сороки в разных местностях не одинаковы. Они колеблются от совершенно развернутого покроя (рис. 19) до полной шапочки, последняя, если особенно она сделана не из легкой материи, а из бархата, носит уже обычно название кокошника. (В коллекции, принадлежащей автору, имеется ряд таких ков, какие носили совсем недавно великорусские в Харьковской губ.). На рис. 20 изображены сороки Харьковской (налево) и Тверской губ. (в середине) – менее сшитые и сорока Курской губ. (направо) - более сшитая и приближающаяся уже к шапочке; на рис. 24 - еще более сшитая.

Дальше идут так наз. макушки (6) (рис. 25), которых бывает от 10 до 25. Это короткие и широкие шелковые ленты, которые в направлении кверху несколько суживаются; нижние концы их обшиты бахромой. Верхние части макушек, подобно увязкам, пришиваются к узенькой ленточке (планочка 7). Эта планочка с макушками привязывается к нижней части зада сороки, чуточку выше позатыльня; бахрома внизу макушек спускается на позатылень, закрывая от зрителя верхнюю, лишенную вышивки, его часть.

Надетая таким образом сорока как бы привязывается к голове красным шелковым платком (8), свитым в виде жгута. Напереди этот жгут охватывает сороку выше украшенного вышивкой налобника (очелья); назади же узел, которым связаны концы платка, приходится под макушками и прикрывается этими последними так, что узла не видно совсем. — Под платок, с правой стороны головы, затыкают твет (т.е. цвет; 9), сделанный из гаруса, шелка и перьев; он вполне соответствует перу на дамской шляпке. — Завершают сложный убор косицы или пейсики (10), т. е. утиные перья, которые затыкаются нижним концом под убор, а верхним концом, кольцеобразным, спускаются на щеки — между глазом и ухом. Кольцеобразное перо из хвоста селезня часто вставляют в стержень гусиного пера, и этот стержень обвивается разноцветными шерстяными нитями (рис. 25а).

Таким образом, мы насчитали в Курском уборе (сороке) 10 частей, причем 10—25 макушек считали за одну часть, равно как и 10 увязок тоже за одну часть.

Рис. 23. Сорока Нижнедевицкого уезда Воронежской губ. (с. Прогорелое), спереди

Рис. 24. Сорока Нижнедевицкого уезда, сзади

Теперь остановимся на отдельных частях сороки в тес смысле этого слова. Приведем Рязанские названия частей сороки, изображенной на рис. 19. Внизу по бокам крылатки, т. е. подвязки в виде широких лент; ими сорока привязывается к голове. Крылатки эти пришиты к наскульникам (в иных местах наскульники зовутся иначе : крылья, лопасни, прикрылки); верх их часто бывает сшит с верхнею частью сороки (верхник); а когда и свободные концы крыльев также сшиты с заднею частью сороки, тогда сорока превращается в шапочку (срв. рис. 23—24); если такая шапочка не имеет уже назади завязок (сшита донизу, чего нет на сороке, изображенной на 24 рис.) и если она сделана не из легкой ткани, а из бархата, то она зовется обычно уже кокошником (великоруссы Харьковской губ.).

Крылья пришиты к передней части сороки, которая зовется: налобник, очелье (от сл. чело — лоб), чолышко, начелок, надбровник, причёлок. - В данной же местности (Рыкова Слобода в 8 верст, от гор. Рязани, по описанию Н. Ловцева 1850 г. из архива Географического Общества) в очелье различаются три части: нижняя кайма (Иногда эта нижняя часть очелья сороки представлена бывает в виде самостоятельной ленты с завязками, коими она отдельно привязывается к голове; тогда она зовется: надбровник, причёлок, торочек. (Д. 3.)) его, над глазами, зовется: тарачки (т. е. оторочка), над нею подзор - узкий узор, и выше его сорока - широкий, главный узор на лбу. Выше идут пальчики - белые ленты по красному полю, в виде прямых узких полос. Еще выше верхник, который не имеет никаких украшений и покрывает, в надетом виде, макушку головы сверху. Сзади его колодка, закрывающая в надетом виде уже зад головы; в иных местах зовется: задок, назатылень; название колодка объясняет вероятно ее твердостью: нашита на лубок или даже на тонкую доску? Наконец, идет хвост , в котором различаются позатыльник и махры, т. е шнуры с кистями на концах.

Рис. 25. „Макушки" к сороке Дмитриевского уезда Курской губ.

Рис. 25а. Косицы или пейсики к сороке Дмитриевского уезда Курской губ.

Как видим, среди частей сороки имеются крылья и хвост, что и роднит ее с птицей сорокой. Пензенский автор Кротков писал в 1854 г. о местной сороке Саранского уезда: „если смотреть на затылок женщины в этом уборе, все равно смотреть на сидящую птицу с подогнутыми крыльями" (Зеленин, Опис. рукоп. 976). Витебские белорусски шили часто свою сороку из разноцветных кусков ситца и иных тканей: в одной и той же сороке перед красный, зад синий, а бока желтые, или: перед шелковый, зад бумажный, а бока гарусные (Этнографический Сборникъ Географическаго Общества, II. Спб. 1854, с. 133). Эта пестрота, равно как и пестрота вышивки на сороках также сближает данный убор с птицей сорокой, хотя она могла появиться и в об'яснение названия. Финны перевели славянское название рассматриваемого убора своим названием для птицы сороки harakka. Если принять во внимание обилие птичьих названий для женских головных уборов разных народностей (срв. Кг. Bulat. Beitraege zur slavischen Bedeutungslehre, в Archiv fuer Slavische Philologie, XXXVII, 1918, c.93-98; срв. Torbiornsson, Liqu. Metath. I, 31; II, 63; срв. шведское kraka ворона и женский чепец), - то происхождение имени данного убора от названия птицы Corvus pica не представится чем-то невозможным. (Не исключена возможность сближения данного головного с птицей сорокой еще и на иной почве. Птица сорока широко известна у восточных славян, как оберег от домового: по этому поводу ее вешают, между прочим, в конюшнях для предохранения коней от козней злого домового. Женский головной убор также должен служить оберегом от домового, ибо иначе женщина рискует быть увлеченной домовым за волосы на чердак (§ 3). И такое истолкование могло привести к сближению женского головного убора с птицей сорокой или, по крайней мере, способствовать такому сближению. (Д. 3.).) При всем том, насколько бесспорно птичье происхождение имени русского кокошника (§ 8), настолько сомнительно птичье происхождение названия сороки.

Сорока, уменьшительное сорочка - известное славянское название рубахи, явно родственное литовскому szarkos одежда. В старом русском языке сорочкой называли еще воротник рубахи, низаный жемчугом и пристегиваемый к рубахе отдельно. От этого последнего значения легко могло развиться современное значение женского головного убора, для которого разные украшения и вышивки столь характерны. Во многих местностях великоруссы и теперь называют сорокой именно отдельные украшенные части рассматриваемого нами убора. Так, в Рязанской губ. ,,золотой сорокой" слывет вшитый в кичку надо лбом серебряный вызолоченный позумент (Зеленин, Опис. рукой. 1163, срв. 1161 и 1323); Рязанский же автор „сароками" называет „подвязки из бисера" у кички (ibid. 1176). Великоруссы Харьковской губ. называют свою сороку словом „земник"; если это непонятное название не восходит к упоминаемой у Флетчера (Of the Russe sommon wealth) ,,земской шапке" боярских жен старой Москвы, то его нужно будет связывать с словом жемчуг, стар, и областное земчуг (т. е. земник из предполагаемого прежнего земчник, в смысле: сделанный из жемчуга, украшенный жемчугом).

Из орнаментальных узоров на сороке вышиваются особенно часто павлиньи хвосты, реже сосна, мушки, репейки и т. п. Староверы Верхнеудинского уезда в Сибири украшают переднюю часть сороки (называемой здесь кичкою) пли бисером или каймой из закругленных гусиных перышек, т. наз. кучерями (А. М. Селищевъ, Забайкальсkiе старообрядцы. Иркутск 1920, с. 7).

В Медынском уезде Калужской губ. отмечен обычаи, в силу коего „сороку выговаривают с жениха" (Зеленин, Опис. рукоп. 579), т. е. сороку для новобрачной покупали на счет жениха.

§ 8. Концы рогов рогатой кички (§ 5) обыкновенно со¬единяются между собою поперечною пластинкою, которая называется: князёк (В. Ф. Миллеръ, Систематическое описание коллекций Дашковскаго этнографическаго музея, III, 1893, с. 83). Это бывает одинаково и в тех случаях, когда рога кички стоят вертикально, торчат вверх, и в тех случаях, когда рога лежат горизонтально и смотрят назад. Термин ,,князёк" взят, невидимому, из архитектуры великорусской избы, где так называется верх или гребень крыши. Стоящие вертикально два рога, соединенные вверху горизонтально лежащим „князьком", образуют собою своеобразный гребень, подобный верху двускатной крыши и еще более похожий на гребень петуха или курицы.

Наличность такого гребня и является главною отличи¬тельною особенностью великорусского головного убора, известного под именем: кокошник. Самое имя кокошника подчеркивает связь его с куриным гребнем. Славянское слово кокошь означает курицу и петуха. Образованное от этого слова кокошьник обозначает собственно: куриный, очевидно в смысле — снабженный куриным гребнем; другого сходства с курами у кокошника нет. Если в сороке (точнее: сорокой) такой гребень состоит из рогов и ,,князька", в кокошнике он уже утратил связь с рогами, превративши действительно в гребень. Внутри гребня кокошника прячутся косы на макушке головы, и в этом обстоятельстве можно видеть некоторое сходство функции гребня с функцией рогатой кибалки.

Главные типы кокошника отличаются друг от друга различным положением гребня. Древнейшим типом нужно признать тот, где прямой гребень сидит поперек головы, от уха до уха (рис. 26—28). По нашему мнению, покрой этого кокошника был создан еще для ношения на рогатой кичке, два рога которой стояли торчком кверху и были соединены вверху князьком; иными словами, мы видим в этом типе кокошника сшитую сороку (§7). Сохраняющиеся здесь иногда (рис. 26) завязки назади лишний раз сближают этот тип кокошника с сорокой.

О древности рассматриваемого типа кокошника, с одним поперечным гребнем, свидетельствует то обстоятельство, что он является самым распространенным видом кокошника; он одинаково обычен и у южновеликоруссов, и у северновеликоруссов; от последних его позаимствовали, между прочим, финны-пермяки (рис. 28).

Рис. 26. „Златоглав" великоруссов с. Солдатского, Грайворонского уезда Курской губ. (Вид сзади — сбоку)

В числе разновидностей этого типа часто встречаются кокошники с гребнем надо лбом (впереди, а не на середине головы, как то на рис. 26—28); верх такого гребня часто имеет наклон вперед (рис. 29), и тогда самый кокошник носит местное название: наклоник, наклонка, наклонная (Гуляев, Очерки южной Сибири, 127; Зеленин, Опис. рукоп. 773, 968, 978); гребень такого кокошника часто делается из дерева. Эта разновидность кокошника, особенно если верхняя часть его гребня несколько округлена, имеет некоторое сходство с конским копытом, обращенным низом вверх; наблюдатели часто называют такой кокошник копытообразным, а в народе он слывет под именем: капок (ibid. 30). Такой гребень кокош¬ника иногда бывает шире вверху и постепенно сужается в направлении книзу, к голове (срв. ibid. 185). Распространенный у одной из ветвей финского народа черемис женский головной убор в виде расширяющейся кверху лопаты едва ли не является заимствованием этой разновидности русского кокошника.

Когда клинообразное возвышение на верху женского головного убора было осознано, как изображение куриного гребня, тогда мода стала, естественно, разнообразить форму и положение на голове этого гребня. Важно лишь возникнуть новой идее; формы ее внешнего проявления будут всегда разнообразны. Так возникли и кокошники с разным положе¬нием (на голове) гребня и даже с разным количеством гребней.

Рис. 27. Кокошник Можайского уезда Московской губ. (Рис. 1850 г. из Архива Географического Общества)

Второй тип великорусского кокош¬ника отличается от описанного выше первого типа тем, что здесь поперек головы (в направлении от уха до уха) имеется не один, а два параллельно расположенных гребня. Задний из этих двух гребней всегда прямой, а передний кругловатый. Этот тип кокошника известен только южновеликоруссам, главным образом Курским. В Курске он отмечен уже в 1853 году Е. Авдеевои (Отечественныя Записки, т. 88, отд. 7, с. 183: Старинная русская одежда). Известен он также в Трубчевском уезде Орловской губ., где носит имя: шеломок, т.е.собственно: шлемик (Живая Старина, 1910, № 1, с. 13, статья Д. О. Святского). Встречается он также у южновеликорусских колонистов (вероятно курян) Харьковской и Екатеринославской губерний. (Рис. 30).

Воздействием этого курского типа кокошника мы склонны объяснять появление той разновидности украинского парчового очiпка, которая обычно слывет у этнографов под названием ,,седлообразного очiпка" (рис. 31). Этот очiпок также имеет два гребня поперек головы, только оба эти гребня вверху кругловатые. Для очiпка гребни вообще совсем не характерны (§ 10). Двухгребенные ,,седло образные" очiпки известны только на востоке Украины, гл. обр. в Харьковской губ., т. е. как раз по соседству с областью распространения южновеликорусского двухгребенного кокошника. Все это легко объясняется при нашем предположении, что „седлообразный" очипок развился из обычного украинского очипка, видоизмененного под влиянием Курского двухгребенного кокошника. Обратное воздействие — очипка на кокошник — исключается тем, что чуждые совершенно украинскому очипку гребни являются вообще главным отличительным признаком всякого кокошника.

Рис. 28. „Шамшура" пермяков Чердынского уезда Пермской губ. (По фотографиям А. Теплоухова)

Третий тип великорусского кокошника характеризуется тем, что у него гребень идет не поперек головы, а вдоль, ото лба в направлении к затылку (рис. 32, Дмитровского уезда Московской губ. 1850 г.). Этот тип кокошника встречается теперь сравнительно очень редко.

Четвертый тип кокошника отличается от первых трех тем, что гребень его не прямой, а имеет вид треугольника, обращенного острием вверх, или вид дуги. Дуга эта бывает часто очень большая, спускаясь своими концами до ушей и ниже (рис. 33). Гребень такого вида обрамляет собою не только верх головы, но также и почти все лицо, и весьма сильно напоминает собою тот нимб, с каким часто рисуют святых на православных иконах. В наше время этот тип кокошника распространен только у северновеликоруссов (окальщиков), и притом только в той половине сев.-великорусской терри¬тории, где преобладала Суздальско-Владимирская колонизация: Нижний Новгород, Кострома, Казань, отчасти Пермь. В области преобладания Новгородской колонизации ему соответствует так наз. моршнь, т. е. нарядный повойник с гребнем (§ 10).

Но, в старину этот тип кокошника был распространен, по-видимому, много шире. Так, путешественник К.Бороздин зарисовал его в 1809-м году в гор. Устюжне Новгородской губ. (Путешествiе по Россiи въ 1809-мъ году. Рукопись Публичной Библиотеки в Ленинграде, из собрания Н. М. Ми¬хайловского № 394. Часть 1-ая, лист 15; срв. письмо 8-ое). Здешний кокошник имеет вид треугольника, который обрамляет лоб, спускаясь нижними концами до ушей. По краткому описанию К. Бороздина, кокошник в Устюжне, в отличие от Тих¬вина и Белозерска, ,,с затылка полукруглый, а спереди трехугольником". — Путешественники более раннего времени изображают в таком же кокошнике, с обрамляющим все лицо широким гребнем-нимбом, также и калужских женщин. (Ри¬сунок Георги, перепечатанный И. Билибиным в журнале ,,Старые Годы" 1909, июль-сентябрь, стр. 452—3).

Этот тип русского кокошника также позаимствован финским народом коми (пермяки), но в измененном виде. По словам А. Теплоухова, пермяцкий кокошник „от русского кокошника отличен тем, что орнаментированная часть при ношении бывает обращена не вперед, а книзу или лишь слегка приподнята, отчего походит на козырек" (А. Теплоуховъ, Женские головные уборы пермяковъ и ихъ отношенiе къ стариннымъ уборамъ мтестнаго русскаго населения: Ежегодникъ Пермскаго Губернскаго Земства, 11, 1916, с. 131 и след.). Судя по фотографиям Теплоухова, орнаментированною частью кокошника он называет гребень, который здесь обрамляет не лицо, а верх головы, и находится большею частью не в стоячем, а в ле¬жачем или полулежачем положении, сильно напоминая козырек фуражки. - Но едва ли не с большим основанием здесь можно думать о заимствовании моршеня с гребнем (§ 10), а не кокошника.( После нашего доклада в Академии Истории Материальной Куль¬туры 14/IV 1926, П. П. Ефименко обратил наше внимание на «кокошник» VII в., найденный при раскопках Кошибеевского могильника, Тамбовской губернии (Матерiалы по археологiи Россiи, издаваемые И. Археологическою Комисciею. № 25. Древности бассейновъ рeкъ Оки и Камы, въ обработke А. А. Спицына. Вып. рис 7 и 19 стр. 14 и 58). Реконструкция археолога Спицына, действительно, дает нам кокошник на¬шего четвертого типа с гребнем-нимбом. (По А. Спицыну, убор „напоминает русскую сороку"). Но больше оснований думать, что в действительности тут был остроконечный (однорогий) головной убор, древность которых на востоке Европы доказана А. Габерландтом. Узкий верх рога, очевидно, не имел того войлочного остова, какой имеете: над черепом, и сохранился в виде гребня. Предполагать существо¬вание кокошника в VII веке, да еще в Тамбовском крае, куда русское население проникло поздно, у нас нет никаких оснований. Но данный археологический факт может свидетельствовать в пользу того предположения, что старый однорогий убор, рассмотренный А. Габерландтом, впоследствии слился с русским кокошником и именно с данным четвертым его видом. (Д.З.))

Рис. 29. Кокошник Волоколамского уезда Московской губ. (Рис. 1850 г. Из Архива Географ. Общества)

Рис. 30. Кокошник (с двумя гребнями) Обоянского уезда Курской губ. (Вид сзади — сбоку)

Что касается тех однорогих кокошников, о которых говорит А. Габерландт (с. 692 и след.), то некоторые из них, по нашему мнению, являются собственно одногребеиными кокошниками, где рог является упро-щением гребня; сравни с этим Курское (Обоянское) название ,,рогом" гребня у кокошника. Но в старину, по видимому, действительно существовал особый вид кокошников с одним рогом. Между прочим, у великоруссов Владимирской губ. 1784 г. отмечены ,,ужасной величины кокошники — напереди с одним большим рогом" (Топографическое описание Владимирской губернии, составленное в 1784 году. Владимир, 1906, с. 10). В Русском Музее в Ленинграде имеется такой кокошник, неизвестной местности (из старого собрания Маковского).

Рис. 31. Украинский парчевый очiпок Лебединского уезда Харьковской губ. (Вид сзади)

На рис. 34 мы имеем подобный однорогий кокошник; особенность его еще в том, что передняя часть его высажена шишками. Таких шишек бывает до 30; наибольшая из них посреди лба (М. Семевскiй, Торопецъ.1864, с. 48); обычно на верху каждой такой шишки бывает крупная жемчужина. Мода на такие кокошники с шишками бы¬ла особенно распростра¬нена в Пскове и отчасти в Твери. Мы склонны сближать эти шишки с „шишками" украинского свадебного каровая, поскольку и кокошник впервые наде¬вается на женщину также на свадьбе: им „окручают" новобрачную. Форма шишек кокошника и шишек свадебного коровая одна и та же, подражающая " ,,шишкам", растущим на сосне. Шишки на головном уборе новобрачной должны служить магическим символом ее плодородия.

По В. Далю (Толковый словарь живого великорусского языка, s. v.) кокошник носят не только жещины, но и девицы; это не точно. Кокошник носят только замужние женщины, надевая его впервые после брака. Встарину девицы молились о своем замужестве в день Покрова 1-го октября такими словами: „Покров Пресвятая Богородица, покрой мою буйную голову жемчужным кокошничком, золотым подзатыльничком!" (Зеленин, Опис. рукоп. 4; срв. П. Ефименко, Материалы по этногр. Арх. губ. I, 145).

Рис. 32. Кокошник Дмитровского уезда Московской губ. (Рис. 1850 г. из Архива Географического Общества)

В некоторых местностях кокошник носят только новобрачные в течение трех дней после свадьбы (Современник, 1856 г., т. 59, отд. 5, с. 75—76, статья Осокина о Малмыжском уезде Вятской губ.); это бывает там, где кокошники уже исчезают, заменяясь простыми платками или же городскими шляпками.

В течение всего XIX века кокошник распространялся среди южновеликоруссов, вытесняя прежнюю сороку. Моду на кокошники (и вместе с ним на сарафаны) занесли в южновеликорусские губернии группы населения, тесно связанные по своей культуре с Москвой (см. о том Д. Зеленинъ, Великоруссюе говоры etc., с. 33 и след.). В до-Петровской Руси кокошник был дворянским костюмом.

Местные названия кокошника: кокошка, кокуй, златоглав; последнее название от материала: срв. польское zlotoglow, чешек, стар, zlatohlav - парча, глазет.

В Архангельской губ. кокошником называли сороку в узком смысле этого последнего слова (§ 7; Опис. рукоп. 27), т. е. тот головной убор, из коего, по нашему мнению, кокошник развился.

§ 9. К сороке непременно, а к кокошнику не всегда надевается особое украшение, известное под именами: позатылень, подзатыльник. Его нужно отличать от назатыльня, который является заднею частью сороки. Позатылень тоже иногда пришит к сороке, как ее неотъемлемая часть, но тогда он пришивается именно к этому заду, назатыльню, внизу его. Чаще же позатылень составляет особую, самостоятельную часть головного убора, привязываемую к голове особыми завязками (рис. 35).

Рис. 33. Кокошник Арзамасского уезда Нижегородской губ. (Русский Музей)

По материалу и покрою можно различать три вида позатыльня, который вообще очень хорошо сохранился у южновеликоруссов и сравнительно редко встречается у северновеликоруссов. В простейшем виде позатылень представляв собою просто нарядный кусок ткани, который надевается сороку, под кокошник, иногда под женские шапки – сзади, закрывает шею и спускается на спину (см. рис. напр., подзатыльник Козельского уезда Калужской губ. - шелковый платок на спине (Известия Отделения русск. яз и слов. Академии Наук, 1898, № 3, с. 877, ст. Е Будде). Тамбовский автор 1850-х годов описывает местный подзатыльник, как „полотнище холста, надвое разрезанное, концы коего украшенные лентами, позументами etc., лежат между лопаток'' (Архив Географического Общества, XL, 31, рукопись Стандровского о Моршанском уезде).

Чаще всего встречаются позатыльни в виде плотной, твердой четыреугольной полосы разнообразной величины. Полоса эта часто делается из лубка или толстого картона, обпитого тканью (рис. 35). При надевании она часто получает желобообразную форму (срв. рис. 21). Такая полоса всегда бывает украшена вышивкой — большею частью серебряными или золотыми нитями, высоким (рельефным) шитьем, в перемежку с цветными камешками, с бисером и т. п. Словом, она украшается чаще так же точно, как и передняя часть сороки на лбу (очелье); и даже узор вышивки нередко одинаков: излюбленный мотив павлиньи хвосты".

Рис. 34. Кокошник Псковского уезда, с шишками.

Величина такого позатыльня весьма колеблется. У южновеликорусов часто встречаются очень большие – до 35 – 40 см длинны и почти столь же ширины. Малые позатыльни однако встречаются и на юге и на севере великорусской территории - менее 20 см. длины и около 5 см. шириной. У затыльня различается колодочка основная часть, и заушники — узкие лопасти, идущие от верхних кс к этим заушникам пришиваются шнурки для привязывания позатыльня к голове. В Зарайском уезде Рязанской губ. отмечены очень большие заушники, которые „доходили до виска и закрывали уши" (В. Миллеръ, Систематич. опис. коллекцiй Дашковскаго музея, III, 83).

Наконец, у южновеликоруссов встречаются позатыльни, имеющие вид сетки из бисера. Они иногда носят название: борона (Живая Старина, 1910, № 1—2, с. 9, ст. Д. Святского).

Рис. 35. Позатылень к сороке Дмитриевского уезда Курской губ. (Узор — павлиньи хвосты)

Позатылень вообще служит для той же главной цели, для чего и весь женский убор - чтоб „не светить волосом" (§ 3). Но в больших и твердых позатыльнях не трудно усмотреть влияние со стороны излюбленных в старой Москве высоких воротников одежды, так называемых козырей. И козырь, и позатылень одинаково являются шейными украшениями. (Габерландт видит в позатыльнe накосное украшение). Правда, козырь в старой Москве был обычнее для мужчин, а не для женщин, но женщины вообще воспринимали, по видимому, также и мужские моды.

Стоит отметить, что позатыльни в XVIII-м еще веке были обычным убором у турецкой народности телеутов в Сибири; только там они были девичьим украшением, а не женским, как то у русских. Телеутские девицы ,,при цепляют к затылку украшение, шир. в ладонь, дл. пядени в две, покрытое ко¬рольками и сему подобным" (Георги, Описание всех обитающихъ въ Рошйскомъ государстве народовъ, ч. II. Спб. 1799, с. 159). Финская мордва называет свой позатылень: „хвост гловного убора" (Нeikel, Trachten und Muster der Mordvinen, 1899, c. IX).

§ 10. В рассмотренных нами видах вост.-славянсских головных уборов мы склонны видеть один цикл, одну общую цепь. Правда, в основе этих уборов лежат три первоначальных элемента — головное покрывало, которое закрывало вместе с волосами и лицо, перевязка для волос, предохраняющая их от спутыванья, и рога животного, как ми¬стический оберег. Но эти три элемента очень рано переплелись между собою почти до полного слияния. Например, сорока развилась естественно из наметки, которую носили на рогатой кичке, как на остове; тесная связь наметки с рогатой кибалкой и послужила причиной к появлению нового, особого покроя наметки. Кокошник возник не просто из сороки, а из того единого целого, которое составляла сорока вместе с рогами, соединенными наверху князьком.

Этот цикл головных уборов оказался с течением времени нарядным, праздничным. Для рабочих будень служило или упрощение этого сложного убора, или же, еще чаще, совсем иной убор, который восходит, по видимому, к интимному накосному убору, вероятно к той сетке, которую женщины стали носить на волосах вместо первоначальной перевязки волос простою веревкою. Правда, сетчатые головные уборы, столь обычные у греков, у вост. славян очень редки; они отмечены только на западе украинской территории —в Галиции (Головацкий в Записках Географич. Общества, VII, 506) и на Волыни (Зеленин, Опис. рукоп. 319) — там и тут под на¬званием ,,чепец". Вместо сетки у вост. славян служит в данном случае обычная ткань.

Как бы то ни было, но общим для всех восточных славян является интимный головной убор, имеющий один и тот же покрой, но разные наименования: великор. повой, повоец, повойник, волосник, сборник, чепчик, чепец, чехол, чехлик, чехлушка, шлык, шлычок, чупирник, полетушка; украинск. очiпок, чипець, чепик; белорусск. чап, чапец, коптур, старое русское подубрусник, повой. Из этих названий чепец является общеславянским, туземным, а не заимствованным из латинск. сарра, как думали прежде (Berneker, Etym. Wtb. 11-3). Шлык известен у поляке уже с 1325 г. (L. Goleblowski, Ubiory w Polszcze, 1830, c. 243), правда в качестве мужского литовского убора; вряд ли турецкое башлык, а скорее образование от. слав, корня шьв- (шити). Название волосник позаимствовано финскою мордвою в виде olosnik (Ax. Heikel, Trachten und Muster der Mordvinen. Hels. 1899, c. IX). Название сборник основано на том, что под этот убор ,,собираются" на голову волосы; чехол имеет в виду вздержку, при помощи которой стягивается, сморщиваясь, зад убора (срв. украинск. чoхли „манжеты со сборкой").

Рис. 36. Украинский очiпок Валковского уезда Харьковской губ. (налево спереди, направо — сзади-сбоку)

Покрой великорусского повойника совершенно тожественен с покроем украинского очипка, причем покрой этот обнаруживает признаки очень большой древности. В цельном куске ткани делается недалеко от края прорез, который зашивается так, что верхняя часть ткани при этом сильно морщится, чем и образуется округление для головной макушки (рис. 36). Прорез этот, при надевании убора, идет выше той горизонтальной линии, где кончается верх лба и начинаются волосы. Назади имеется внизу вздержка, при помощи которой морщится нижний край куска ткани; эта вздержка служит одно¬временно и завязкой.

В дальнейшем этот простейший покрой, конечно, усложняется, главнейше с целью большей нарядности, с целью украшений. Так, вместо прореза надо лбом делается разрез кругом всей головы; ткань выше разреза вся делается складчатою, что особенно характерно для укр. очипков (рис. складки эти идут ото лба до затылка. Посреди этих складок по линии носа, в украинских очипках бывает часто пряма: гладкая полоска 2—5 ст. шир. (это так наз. очiпки с дощечкой) или же толстый настеженный жгут (рис. 37: очипок с ковбаской). Иногда внутрь очипка надолбом вшивается короткий жгут из настеженной ткани, идущий поперек головы (очiпок с гуглей). Нижний край очипка оторачивается тканью иного цвета; оторочка эта иногда бывает сравнительно широкая (рис. 37), а чаще узкая.

Рис. 37 Украинский Очiпок (с ковбаской) Грайворонского уезда Курской губ.

Нарядные украинские очипки часто шьются из парчи, на твердой подкладке из холста, проклеенного тестом. Такие парчевые очипки иногда сохраняют форму простого очипка, имея даже и складки вдоль головы; но многие из них изменили свой покрой под влиянием женских шапок. Так возникли очипки цилиндрической формы, уже без вздержки и без завязок назади, с плоским верхом (дном). У парчевых очипков обычны чуждые простому очипку ,,уши" (срв.рис.31) разной величины; появление их мы относим тоже за счет влияния со стороны женских шапок (§ 11). Наконец, восточно украинский тип ,,седлообразного" парчового очипка (рис. мы считаем контаминацией очипка с южновеликорусским (Курским) двухгребенным кокошником (§ 8).

Среди современных великорусских повойников различаю три главных вида. Древнейший вид, самый распространенный, сохранил свой первобытный покрой с зашитым прорез шьется всегда из легкой мягкой ткани без подкладки и без украшений, весь прячется под платок или под другой ловной убор. Второй вид является контаминацией повойник с кибалкой (§ 6); он также служит остовом для сороки. Изредка даже он бывает рогатым; таков, напр., упомянутый уже выше (§ 5) Арзамасский волосних с 7-ью рогами; он служит остовом для сороки и для особых повязок платками; зимой на него повязывают два платка, летом один, который „раскидывается по всей голове с угла на угол так, что задний конец оставляется висящим ниже затылка, передний конец подгибается под рога волосника, и чтобы конец сей не мог опуститься, то, для поддержания его, два боковые конца на нем завязываются узлом" (Архив Географ. Общества, XXIII, 124, рукопись Страгородского 1850 г.).

Рис. 38. Нарядный повойник Великоустюжского уезда Вологодской губ. (Русский Музей)

Чаще вместо рогов внутрь повойника вшивается, поперек головы, надо лбом, твердый жгут из стеганого холста, тол¬щиной до трех ст. (Рязанская губ.); в таком виде мягкий повойник может служить остовом для сороки. Иногда вшивают для той же цели твердую подкладку, так наз. задьник, в заднюю часть повойника (Сборник П-го Отдел. Академии Наук, т. 76, ст. Будде, с. 120). В переднюю часть волосника вшивают дощечку, несколько суживающуюся кверху и наклоняющуюся вперед (Воронежскш Юбилейный Сборникъ, II, 1886, с. 289). Нарядный южновеликор. повойник часто зовется: верхуша. Северновеликорусский повойник развивался в подобном же направлении. Но в современных его формах ярче сказа¬лось комбинирование с кокошником, а не с кибалкой. Надо лбом в сев.-великор. нарядном повойнике явился род гребня, который обрамляет верх головы (рис. 38). Такой нарядный повойник с гребнем известен под названиями: моршень, моршенёк, шамшура (все три названия от глагола морщить), борушка, почепешник. Он заменяет кокошник в той половине сев.-великор. территории, где преобладала Новгородская колонизация (Архангельский край, восток Вологодского, север Вятского и Пермского). Назади он сохранил вздержку, что резко отличает его от кокошника. И ход эволюции моршеня отличен от эволюции, приведшей к кокошнику; моршень развился не из сороки, а из повойника.

Даже самые нарядные повойники и очипки все же сохраняют, по традиции, память об интимности этого убора. И парчевые украинские очипки, и шитые золотом сев.-великор. моршени всегда закрываются сверху нарядным платком, сложенным в ленту; таким платком, как лентой, убор обвивается кругом, и виден из-под платка лишь верх убора, на макушке головы.

У Витебских белоруссов, правда, отмечено исключение из этого общего правила; по свидетельству Н. Я. Ники-форовского (op. cit. 121), у них все дело в нарядности убора. Чепчик или каптур из домотканного холста, стягивающийся „матузным порядком" (т. е. при помощи вздержки) позади, слывет настолько интимным, что „появление в одном только коптуру считается неприличным даже среди домашних", т. е. в своей же семье; „но тот же чепчик из ситца, кумачу и шерсти составляет выходной головной убор".

§ 11. Третий и последний цикл головных уборов вост.-слав. женщин составляют шапки. Все почти путешественники XVI—XVII вв. (Невиль, Корб, Флетчер, Мейерберг и др.) говорят о шапках, как обычном головном уборе Московских женщин того времени. У Олеария читаем: ,,На головах (у богатых женщин) широкие и просторные шапки из золотой парчи, атласа, дамаста, с золотыми тесьмами, иногда да шитые золотом и жемчугом и опушенные бобровым мехом… У взрослых девиц на головах большие лисьи шапки" (Ад. Олеарiй, Описаше путешествiя въ Московiю. Спб. 1906, с. 176).

В XIX в. женские шапки были тоже обычными, на Дону женщины в праздники носили ,,шапки с угольным верхом из малинового бархата, в узор вышитого жемчугом, алмазами и яхонтами" (В. Броневскiй, Описанiе Донской земли, ч. III—IV. Спб. 1834, с. 173). В Валдае 1839 г. женщины и девицы „в бархатных шапочках" (П.Сумарокову Прогулка по 12-ти губерниямъ, 16). В Архангельской губ. женские шапки носили названия: чебак, треух; первая большая шарообразная шапка из оленьих шкур с наушникам и с хвостом на затылке (Вс. Миллеръ, Систематич. Опис. коллекций, III, 7; срв. Север, 1923, № 3-4. с. 203, статья М.Б. Едемского; Зеленин, Опис. рукоп. I, 35, 216 и др.)

Рис. 39. Украинская „дворянка" XVIII в. в кораблике на голове. (Рис. Ал. Ригельмана)

Рис. 40. Украинская „госпожа" XVIII в. в кораблике на голове. (Рис. Ал. Ригельмана)

Женские меховые шапки вообще одного покроя с муж¬скими. Исключением представляется на первое впечатление кораблик (рис. 39—40: по изображениям А. Ригельмана 1785 г.) - шапочка продолговато-округлой формы, края которой, очень низкие и плотно прилегающие спереди и сзади возвышаются заостренными вверх лопостями, подобно рогам; обшивались соболями. Женские «кораблики» были в широком употреблении как у украинцев (Ригельманъ, Летописное повествование о Малой России. М. 1847, табл. л. 14 и 17; Гр. Квитка — Основьяненко, Украинцы: Сочинения, т. IV, изд. 1890 г., с. 463), так и у великоруссов (Труды I Археологическаго Съезда, 1, 195, статья А. Ф. Фортунатова; Отечественныя Записки, т. 88, с. 188, статья Е. Авдеeвои). Мужские шапки — „кораблики" отмечены в Тихвине Новгородской губ., в 1810 г. (Рисунки и чертежи къ путешествию по России ... К. Бороздина, рукопись Публичной Библиотеки в Ленинграде, ч. I, рис. 23). — Теперь ни мужских, ни женских корабликов уже давно не существует.

У сев.-великоруссов женские шапки без меха кое-где сохранились в виде цилиндрических „кик" (кика или столбунец), кои отнюдь нельзя смешивать с кичками. У кики плоское дно и наушники по бокам. — Московские кокошники, напр, изображенный на рис. 41 (рис. 1850 г.из архива Географического Общества), близки к кикам, но не имеют наушников; носятся, как видно, с подзатыльнями; это кокошники без гребня, видоизмененные под явным влиянием шапок и кик, причем кокошники и потеряли свой гребень.

Рис. 41. Кокошник Звенигородского уезда Московской губ. (Рис. 1850 г. из архива Географ. Общества)

Рис. 42. „Кокошник" южновеликорусских колонистов Екатеринославской губ. (Вид сбоку)

Женские шапки вообще оказали довольно сильное влияние на иные головные уборы вост.-слав. женщин. Даже сороки иногда превращаются в шапочки (срв. рис. 23) причем назади вверху изредка еще сохраняются маленькие рожки. Украинские цилиндрические очипки с плоским дном (т. наз. каптури) получили свою новую форму от шапок. На рис. 42 изображен южновеликорусский кокошник из малинового бархата, сшитый в виде шапочки.

Почти все названия шапок, одинаково женских и мужских, у вост. славян заимствованы исчужа: колпак, чебак, малахай, кабардинка с востока; шапка, каптур с запада. В форме шапок легко рассмотреть, между прочим, влияние греческих церковных митр и камилавок (срв. рис. 41—42). В полную противоположность двум первым из рассмотренных нами женских головных уборов, мы третий цикл, шапок, считаем сплошь заимствованными с востока и с запада.

Рис. 43. Украинская „повязка" Богодуховского уезда Харьковской губ. (Налево спереди, направо сзади)

§ 12. Нам остается еще сказать о новейших головных уборах вост.-слав. женщин. Таковы повязка и наколка, уборы, можно сказать, интернациональные, в том смысле, что они распространились в XIX в. по всей территории вост. славян, минуя всякие этнографические границы. Великорусская повязка, напр., Тверской губ. ничем, в сущности, не отличается от украинской повязки (рис. 43). Это полу-культурный убор мелкобуржуазных слоев городского населения, который проник в деревню и быстро привился в ней. Никифоровский (op. cit. 121) описывает, как белорусские крестьянки позаимствовали этот убор от великорусских колонистов-староверов.

И повязка и наколка одинаково делаются из головг платка; в этом смысле они восходят к предшественнице платка-наметке, т. е. относятся к первому из рассмотренных нами тре циклов головных уборов. Но сменили они гл. обр. очип и повойники. Отличие повязки и наколки сказалось самом их названии: повязка — платок связанный узлом, наколка — платок наколотый при помощи булавок. Для наколки почти всегда, а для повязки изредка употребляется не цельный платок, а только половина его, отрезанная по диагонали. По этому последнему признаку данные головные уборы зовутся еще: косынка, косок, косичок (от слова косой).

Раз повязанный или сколотый булавками платок, чаще шелковый, уже не развязывается, а б. частью сшивается в повязанном виде, после чего надевается и снимается подобно шапочке. Концы платка завязываются на лбу изящным бантом. У украинцев такой бант (рис. 43) носит техническое название метелик (собственно: бабочка), а середина его: поушка. У великоруссов города Мологи в 1820—30-х годах в узел косынки на лбу ввязывался большой перстень с камнем (Труды Ярославскаго Губ. Статистич. Комитета, I, 1866, с. 3, статья А. Фенютина). И в гор. Онеге концы сколки продеваются в серебряное колечко, которое и приходится как раз на середине лба (Вс. Миллеръ, Системат. опис. коллекции Дашк. музея, III, 9).

Наколку или сколку делают иногда таким образом: косы закручивают на макушку и кладут на них обмазанный сверху клейстером кусок тонкой ткани, на который наклеивают листы писчей бумаги; все это приглаживается к прическе, чтоб получить ее форму; носят все это на голове, пока не высохнет. Просохший убор снимают и „накалывают" на него булавками шелковую ткань с бантами напереди и назади (Глуховский у. Черниговской губ.).

Весьма характерно, что, в полную противоположность очипку и повойнику, повязка не требует для себя никакого прикрытия; в ней открыто ходят повсюду, даже и в церковь, куда в одном очипке, не покрытом сверху платком, никогда не показываются. — В этом мы усматриваем смутную память о том, что очипок, хотя бы и самый нарядный, восходит к интимной сетке на волосах, а повязка - к наметке, т. е. к верхнему покрывалу.

§ 13. Итак, все пестрое разнообразие головных уборов вост.-слав. женщин мы пытаемся распределить по трем главным циклам. В первом цикле первобытная, праславянская наметка, простая перевязка волос и мистический оберег в виде рогов животного - слились в одно целое и дали в конечном результате сороку, а потом кокошник с гребнем. Во втором цикле древняя сетка на волосах постепенно развилась в повойник-очипок. В развитии этих циклов скачков не заметно, но бесспорно влияние уборов третьего, исчужа взятого цикла — шапок. Однорогие (редкие) кокошники тоже, повидимому, возникли под сторонним влиянием.

Особняком стоят девичьи головные уборы, которые восходят к простой перевязке волос стеблем или веревкой. Женские уборы освящены особым обрядом повиванья или окрученья новобрачной на свадьбе; этому обряду иногда предшествует даже особое религиозно-церковное освящение самого убора. Так, в Сибири „раньше обязательно, а теперь редко - к венчанию молодая приготовляла кокошник; поп в церкви освящал его, возлагая на престол" (А. М. Селищевъ, Забайкальские старообрядцы. Иркутск, 1920, с. 7). Древнее поверье, что открытые волосы замужней женщины ведут к бедствию, а также присутствие в уборе мистического оберега в виде рогов усиливали священно-мистическое значение убора, прикрывающего таинственные волосы на голове замужней женщины. -Девичий же убор сохранялся неизменно главным образом в силу своего символического значения: открытые волосы означали символически девственность. В Приуралье у сев.-великоруссов есть обычай, в силу коего девица-невеста во время брака жертвует ленту из своей девичьей косы в церковь, в качестве закладки для напрестольного евангелия; но такая символическая жертва приемлется только от невесты, соблюдшей до брака свое девство; жертва без этого условия навлекает на жертвующую гнев божества.

Таким образом, возникновение и развитие существующих доныне форм восточнославянских женских головных уборов объясняется тремя различными факторами. Первое - фактор биологический необходимость перевязать длинные волосы веревкой (такую веревку мы считаем прототипом всех девичьих уборов и, быть может, также женской кибалки) и необходимость обвязать прическу сеточкой (откуда повойники-очипки). Второй фактор - магический: головной убор должен служить оберегом матери (и вместе ее ребенка) от нечистой силы и злого глаза; таковы все рогатые уборы; такова, быть может, сорока, поскольку в ней можно видеть сближение с птицей сорокой. В кокошнике идея оберега заменилась магическим символом плодородия: в этом великорусском уборе бесспорна идея сближения с обычным символом женской плодовитости - с курицей; вполне аналогичный символ плодородия мы имеем в украшении разных женских уборов „шишками" (рис. 35), похожих на „шишки" украинского свадебного коровая и, в дальнейшем, на плоды-семена сосны.

Наконец, ряд уборов заимствован от соседних народов в готовом виде; таковы все шапки. Последнее наше замечание нельзя понимать так, что все прочие восточнославянские женские головные уборы мы считаем чисто туземными, не заимствованными. Древнейшие из двурогих уборов есть основания считать также взятыми исчужа (срв. § 5 о шлемах, как о прототипе женских двурогих уборов). Но тут мы имеем доисторическое заимствование, которое нельзя доказать; главное же, двурогие уборы подверглись на восточнославянской почве весьма основательной туземной переработке и, эволюционируя, создали совершенно новые формы уборов; напротив, женские шапки сохраняют, как общее правило, чужие формы без больших перемен и эволюции.

Дм. Зеленин