Холера – острая диарейная инфекция, вызываемая холерным вибрионом - бактерией Vibrio cholerae при попадании в кишечник с водой или пищей. Это болезнь бедности, от нее страдают в первую очередь люди не имеющие доступа к чистой воде и элементарным санитарным условиям. У большинства инфицированных симптомы либо отсутствуют, либо проявляются в легкой форме, обезвоживание компенсируется с помощью растворов оральных регидратационных солей. Тяжелые случаи требуют быстрого лечения с использованием внутривенных вливаний и антибиотиков.
Летом 1830 г. из Персии в Европейскую Россию впервые проникла холера. Это была ее вторая пандемия, дошедшая в этот раз и до Европы с Америкой.
На первых порах её принимали за новую разновидность хорошо известной чумы. Для
борьбы со эпидемией 9 сентября 1830 г. была создана Центральная комиссия для
пресечения холеры, в крупных городах стали разворачивать временные холерные больницы.
Возглавить борьбу с «моровым поветрием» было поручено, как всегда человеку не имеющему ни какого отношения к медицине, министру внутренних дел графу
А.А. Закревскому. Он быстро и ожидаемо «принял очень энергичные, но совершенно нелепые меры, всю Россию избороздил карантинами, — они совершенно парализовали хозяйственную жизнь страны, а эпидемии не остановили». Удивительно еще что всех не сжег. У нас испокон веку до сего дня часто борются не с возбудителем болезни, а с тем кто от него пострадал или даже не пострадал, то есть борются с тем с кем могут и умеют.
У застав скапливались тысячи людей и лошадей, которых заставляли выдерживать карантин. В тех, кто пытался пробраться через оцепление, приказано было стрелять. Скопление людей это лучшее что можно придумать при контагиозных возбудителях.
В Курской губернии слухи о невиданном море появились в начале лета 1830 г. Говорили, будто от холеры вымерло три города, будто мор будет длиться три года, потом придут семь голодных лет, а затем явится антихрист. В Рыльском и Путивльском уездах появились сектанты–«гробовики», предвещавшие конец света. «Эти фанатики давали обет умереть от голода, сами делали для себя гробы и, закутавшись саванами, ложились в них и начинали петь стих о смерти, в котором говорилось, что «спасения больше нет в мире, а вместо него царит грех один, а потому следует всем умирать, чтобы не дать душе своей погибнуть в геенне».
Власти губернии, встревоженные известиями о «губительной для людей болезни под названием «cholera morbus» и побуждаемые предписаниями министра внутренних дел, начали принимать меры предосторожности. В уездных городах создавались «комитеты народного здравия», на границах губернии учреждались кордоны и карантины, заготавливались медикаменты, особенно хлорная известь для окуривания людей и вещей в карантине. Аптекарям было запрещено повышать цены на лекарства (что бы им было не выгодно их производить). На лечение больных стали собирать пожертвования. В «холерный комитет» присылались деньги, лекарства, чай и сахар. Старооскольский помещик Раевский, например, пожертвовал 200 вёдер уксуса и по 10 копеек денег со своих 500 душ рабов-крестьян.
Медицинский персонал губернии состоял всего из 4 членов врачебной управы, 3 врачей городской больницы и 14 уездных врачей. Население же губернии составляло тогда полтора миллиона человек. Поэтому для борьбы с заразой велено было привлечь «вольнопрактикующих и отставных врачей», а также фельдшеров из полков, квартировавших в Курской губернии. Их собственно объявили по этому случаю типа в крепостные, в случае нежелания врачей отправляться на кордоны их обязали доставлять туда под полицейским конвоем. Предписание исполнялось, невзирая даже на возраст врачей. Заштатный врач Козловский из Хотмыжска, которому исполнилось уже 70 лет, хотел укрыться в Харьковской губернии, но был взят под стражу и под конвоем двух солдат доставлен в Курск. Всего «вольных врачей» в Курской губернии отыскалось 20 человек, которых распределили по кордонным заставам.
Первый случай холеры был отмечен в пределах губернии 28 августа 1830 г. в с. Чермошном Белгородского уезда. Заболевшим был возвращавшийся из Таганрога крестьянин Никита Емельянов. От него заразилась семья, в хате которой он остановился на ночлег. В село
тотчас был командирован доктор Евменов, «прославившийся в Курске своими медицинскими познаниями и удачным лечением больных». Полицейским исправникам было предписано строго следить, чтобы крестьяне отныне «наблюдали в образе жизни своей чистоту и
опрятность, переменяли бы бельё в неделю, по крайней мере, раза по три... чтобы в избах помещались нетесно и скота и птицы в избах решительно бы не имели». То есть начали жить как обеспеченные люди. Исправники в сопровождении сотских обходили избы и, заметив нарушение предписанных правил, на месте секли виновных розгами.
На кордонах проезжих задерживали на 10–15 дней, окуривая хлором и серными парами. Их никуда не выпускали и не позволяли ни с кем общаться. Средств на пропитание задержанных казной не выделялось, а покупать пищу им было не у кого. То есть карантин ввели без обеспечения его исполнения, по другому это называется каргокульт, когда люди делают вещи не понимая их смысла. Люди голодали и пытались бежать, бросая свои подводы и всё имущество. Случалось, что сбегали с кордонов и больные, разнося заразу по уездам. К началу октября холера распространилась по Белгородскому, Хотмыжскому, Обоянскому и Суджанскому уездам. Усиление мора усиливало и общую панику. В слободе Борисовке крестьяне схватили венгерского торговца и едва не убили, обвинив его, будто он «разносит холеру по добрым людям».
Поддавались страху и некоторые врачи, избегавшие приближаться к больным «по причине явной и скорой заразительности оных через прикосновение». Один из врачей расспрашивал больного, стоя у порога дома, и «не щупал пульса на том основании, чтобы самому
не попасть в оцепление». В Рыльске доктор Левитский вообще отказывался выходить из своей квартиры и «был так слаб во всё время холеры, что не мог составлять не только подробных донесений, но даже не был в состоянии вести простой отчётности с показаний фельдшеров».
Кроме того, многие из них просто не знали, как бороться с холерой. В ход пускали в основном сладкую ртуть и кровопускания. Старооскольский врач Карпачёв в своём рапорте писал, что «больные умирают так скоро, что он не успевает даже делать им кровопускания».
Другие врачи оставались на своих постах и делали всё, что было в их силах для борьбы с холерой. Особенно отличились доктора Евменов, Немирович–Данченко и Филипьев.
Расширению эпидемии способствовали передвижения стоявших в губернии войск. Полки
пришли в движение в связи с начавшимся тогда восстанием в Польше. Тверской драгунский полк выступил из Белгорода, а Переяславский драгунский полк вышел из Обояни. По пути на запад они оставляли своих больных в деревнях и сёлах, где вслед за тем также появлялась холера.
В Новооскольский уезд болезнь занесли однодворцы села Беломестного, ездившие в Старый Оскол для сдачи рекрутов.
Льговский уезд получил холеру от крестьянина Ивана Борисова из с. Вышние Деревеньки, который умер в день своего возвращения из Белгорода.
В Дмитриевском, Фатежском, Щигровском и Тимском уездах умерло лишь несколько человек,
а Путивльский уезд холера вообще миновала.
В Курске эпидемия началась 10 октября 1830 г. после приезда сюда из Харькова купца Веретенникова. При этом сам купец выздоровел и жил после этого ещё много лет, но холера распространилась по всему городу и уезду. Особенно свирепствовала она в Дьяконовской, Стрелецкой и Ямской волостях. В городе же наиболее пострадали улицы,
прилегавшие к берегам Кура. Речка, давшая имя городу, в то время превратилась в сточную канаву, и в рапортах врачей именовалась не иначе как «распространительницей заразы» и «гнилой смертоносной канавой».
Эпидемия показалась некоторым жителям губернии удобным способом скрыть свои преступления. Когда в Льговском уезде в имении помещиков Луниных внезапно умерла дворовая девка Жмырёва, уездный врач Лейдлов, недолго думая, списал её кончину на «холеру–морбус». Но затем появились свидетельства о том, что умершая погибла от жестоких побоев, а врач «пустил в коммерческий оборот холеру вследствие получения от Луниных приличного гонорара». Доктора–взяточника арестовали и исключили со службы. Тогда за него вступилось всё льговское дворянство, трогательно расписывая его достоинства и называя «истинным другом человечества». Но губернатор П.Н. Демидов встретил прошение весьма холодно. В ответе губернскому предводителю дворянства И.А. Григорьеву он писал 13 сентября 1831 г.:
«При всём моём желании делать всё приятное для дворянства здешней губернии я, к сожалению, не нахожу возможным предпринять ходатайство о бывшем льговском уездном медике Лейдлове; ибо произведённое им свидетельство мёртвому телу крестьянской девки Жмырёвой, давшее случай сокрыть настоящую причину смерти её, от побоев происшедшую, есть такое преступление, которое отнюдь не может быть оправдываемо никакими другими хорошими качествами».
В 1831 г. эпидемия в губернии стала ослабевать
и к июлю полностью прекратилась. Впрочем, спорадические вспышки болезни еще отмечались зимой и весной 1832 г. Об этом сообщает, например, запись, сделанная рыльской мещанкой Анной Кричевцевой на страницах старинной рукописной книги «Октоих певческий», сообщает: «1832–го был мор а болезнь называли холера и очень трудна... умирали, такое было смятение что никто не припомнит. Когда в доме умирал тот дом оцепят на 12 дней, а трупы возьмут и отнесут в место сбора и начнут рубить на несколько частей, а потом положат в гроб и зальют известью и золою и потом хоронят».
Наконец холера покинула Россию, двинувшись за запад. Сведения об эпидемии стали приходить из Австрии, Пруссии, Франции и Англии, а потом и Америки.
В Курской губернии, вздохнувшей с облегчением, по всем городам и сёлам были проведены благодарственные молебны, а врачи, привлеченные к борьбе с холерой, получили за своё усердие благодарность от графа Закревского. В народе же на долгие годы осталась память о страшной «большой холере» 1830–1832 гг.
© С.В.Кочевых
